Владимир Рожанковский - Это дефолт!

Мы с моим «коллегой по цеху» Леонидом Варпаховским в один из пасмурных дней обсуждали за чашкой кофе дальнейшие сценарии развития событий и нашей карьеры. Одним из возможных (но не очень привлекательных) вариантов могла бы стать бизнес-журналистика, другим – антикризисное управление, корпоративные финансы. Оба этих варианта выглядели весьма сомнительно, ибо конкретного соответствующего опыта у нас обоих, откровенно говоря, не было – просто даже в силу нашего небольшого возраста. Но ясно было одно: про российский фондовый рынок можно «спокойно» забыть как минимум на пару лет… Желание работать, а не плыть по течению, перенесло половину фондовых аналитиков в конце 1998 года из Москвы в Лондон и Нью-Йорк. Конечно, это был непростой, тернистый путь – ведь, во-первых, нас там особо никто не ждал (хотя определенные связи и дружеские отношения – часто, заочные – у многих, конечно, были), во-вторых, для того, чтобы работать в Британии или Штатах, как известно, необходимо было обзавестись как минимум рабочими визами.

В моей ситуации решение оказалось достаточно простым: мой отец давно меня ждал в Нью-Йорке, и вопросы family unity (воссоединения семьи) его беспокоили намного сильнее, чем меня – вопросы непрерывного трудового стажа. Единственная несостыковка заключалась в том, что мой кейс по воссоединению лежал чуть менее года где-то на пыльных полках INS (Иммиграционной службы США), и шансов на скорое решение вопроса практически не было. Однако события августа 1998 года никоим образом не были в состоянии мотивировать томных и неповоротливых работников INS сдуть пыль с моей папки и хотя бы выслать моему отцу какую-то лаконичную весточку о том, что дело запущено в работу. Вообще, неповоротливость американской государственной машины, как я позднее осознал, ничем не уступала аналогичным, посыпанным пеплом позора, качествам старого советского госаппарата. Решения (не только по частным, но и по важным государственным) вопросам зачастую откладывались на долгие месяцы без каких-либо веских на то оснований. Чиновники и их обслуживающий персонал то болели, но могли быть не в настроении что-то решать, то просто могли путать факты, фамилии и события – демонстрируя свое крайнее равнодушие к тем вещам, которые напрямую не стимулировали рост их зарплат, бонусов или хотя бы продвижения по карьерной лестнице. За последний десяток лет я неоднократно возвращался к мыслям о крайней непохожести менталитетов и источников вдохновения и мотивации обычных людей и представителей власти – в особенности, крупных империй, каковыми были СССР и США. Все эти мысли можно было бы отнести к праздным умозаключениям, если бы эта вопиющая разница не влияла таким колоссально драматическим образом на судьбы и жизни целых поколений, а вместе с ними – и на исторические и экономические пути этих стран.

О том, чтобы с порога, по моему прилету в США, устроиться на работу, да еще и по столь нетривиальной специальности как моя – речи, конечно, не было. Основная идея заключалась в подборе достойного колледжа или института, где я мог бы протестировать свою теоретическую базу, слегка потускневшую после Кентербери, где я учился в 1996 году, а также освоить азы вожделенной бухгалтерии GAAP[3]. На учебу у меня были накоплены кое-какие средства, однако полностью срывать с себя эполеты и становиться великовозрастным школяром – тоже не входило в мои планы. Я и раньше знал, что Нью-Йорк – город клановый и крайне разобщенный (что бы там ни пел Фрэнк Синатра), но наладить какое-либо продуктивное общение с представителями моей профессии, без учета объединяющих факторов страны происхождения и основного языка общения, мне долгое время не удавалось. Поскольку ломиться в закрытую дверь не соответствовало моим жизненным принципам, я решил строить вокруг себя окружение лишь из тех людей, которым был интересен по каким-либо причинам я, а не добиваться расположения тех, кто был интересен мне.

Так появились кое-какие мои публикации о российском фондовом рынке в газете «Новое русское слово». В нынешние времена это выглядит даже странно, что обычная 5000-знаковая статья привлекла чье-то внимание, поскольку народ теперь все больше выискивает что-то полезное для себя в Интернете – тем более, что там заодно можно и подискутировать/поскандалить на заданную тему. В общем, мои попытки выйти на каких-то общих знакомых в Нью-Йорке посредством сарафанного радио заканчивались, в лучшем случае, простой, ни к чему не обязывающей, встречей в ресторанчике средней руки в мидтауне или в Гринвич Вилледже – но дальше этого дело не шло. А тут, после статьи, меня нашла некая Марина из Меррил Линч, которая, несмотря на дефолт, интересовалась (как я понял, только для себя лично) русскими ценными бумагами.

В Штатах я почти сразу усвоил для себя простую истину: «never sound desperate, even if you really are[4]» – в общем, эти все заповеди перекликались с самым продуктивным стилем поведения – «be assertive and moderately arrogant – especially, if you deal with chicks[5]». Вооружившись этими нехитрыми атрибутами успеха, я решился на первое спонтанное профессиональное знакомство. Марина оказалась энергичной и деловой молодой женщиной из Бруклина, которая внимательно выслушала мою историю пересечения океана, но вместо разговоров про свою работу предпочла некую нейтральную тему про русские клубы в Нью-Йорке и прелести лыжного курорта Кэтскилл на севере Штата. Мы договорились поддерживать контакт, но последовавшие после этого нечастые телефонные звонки неизменно несли в себе ее очередное «факультативное» задание по различным вопросам как российского, так и американского фондового рынка. Вскоре я пришел к выводу, что «пушка стреляет холостыми», и я постепенно начинаю жить не своей, а чужой жизнью. То есть, безусловно, меня крайне интересовало, чем «живут и дышат» инвестиционные круги Большого Яблока, и за эту бесценную информацию я готов был с послушным самозабвением крысы, шагающей под волшебную дудочку Нильса, отвечать на какие-то сугубо прикладные вопросы моей новой патронессы, производить по ее просьбе экспресс-оценки акций и т.д. Но чем дальше этот личный контакт продолжался, тем меньше я понимал, что вокруг меня творится, и тем дольше я сидел в три погибели над какими-то новыми тикерами, пытаясь выскрести об этих акциях всю скудную информацию, чтобы высказать свое ИМХО[6]. Когда эта страница моей книги была перелистана, я для себя сделал единственный крайне важный вывод: понятия «инвестиционное сообщество» в Нью-Йорке, в отличие от Москвы, не существует. Есть так называемый «Уолл Стрит», но это скорее легенда, чем нечто конкретное и осязаемое. Есть какие-то денежные мешки и финансовые воротилы, но их мало, и на публике они появляются редко, так как в саморекламе не нуждаются. Есть топ-менеджеры, разные директоры чего-то там финансово-эксклюзивного, но, если читать их визитки между строк, то все эти яркие и запоминающиеся названия компаний, фамилий и титулов тиснены золотом совсем не для того же, для чего в супермаркете продукты упакованы в яркие обертки. Остальные все – это просто pretenders[7]. В общем, моя романтическая настроенность по отношению к инвестиционному сообществу Нью-Йорка, к моей чести, длилась совсем недолго, и через полгода я понял, что мне нужна твердая и осязаемая синица в руках.