Милтон Фридман - Свобода выбирать

Правительство начало играть более важную роль в сельском хозяйстве во время и после Великой депрессии 30-х годов. Его деятельность была направлена главным образом на ограничение производства в целях поддержания завышенных цен.

Рост продуктивности сельского хозяйства находился в зависимости от разворачивавшейся промышленной революции, стимулом для которой послужила [экономическая] свобода. Тогда-то и появились новые машины, которые революционизировали сельское хозяйство. И наоборот, промышленная революция находилась в зависимости от доступности рабочей силы, высвобождаемой аграрной революцией. Промышленность и сельское хозяйство развивались рука об руку.

И Смит, и Джефферсон видели в концентрации власти правительства великую опасность для простого человека и считали необходимой постоянную защиту гражданина от тирании правительства. Именно это было целью Виргинской декларации прав человека (1776) и американского Билля о правах (1791); ради этого Конституция США предусмотрела разделение властей; это являлось движущей силой изменений в английской правовой системе в период от принятия Великой хартии вольностей в XIII веке и до конца XIX столетия. Согласно Смиту и Джефферсону правительству отводится роль третейского судьи, а не участника. Идеалом Джефферсона, сформулированным им в его первой инаугурационной речи в 1801 году, являлось «мудрое и бережливое правительство, которое удерживало бы людей от причинения вреда друг другу и во всех других отношениях предоставляло бы им свободу самим распределять усилия между трудом и совершенствованием».

По иронии судьбы сам успех экономической и политической свободы сделал ее менее привлекательной для более поздних мыслителей. Жестко ограниченное правительство конца XIX века не обладало такой концентрацией власти, которая представляла бы опасность для простого человека. Другой стороной монеты являлось то, что оно не обладало властью, которая давала бы возможность хорошим людям делать добро. А в этом несовершенном мире все еще существовало много зла. На деле сам общественный прогресс приводил к тому, что сохранявшееся зло становилось все более нетерпимым. Как это всегда бывает, люди принимали движение к лучшему как само собой разумеющееся. Они уже забыли о том, что сильное правительство представляет опасность для свободы. Напротив, их привлекали те блага, которые могут быть достигнуты сильным правительством — если только правительственная власть окажется в «правильных» руках.

Эти идеи начали оказывать влияние на политику правительства Великобритании в начале XX века. Они завоевывали все большее признание в интеллектуальных кругах США, но не оказывали значительного влияния на политику правительства до Великой депрессии начала 30-х годов. Как указывается в третьей главе, причиной депрессии была неудача правительства в одной сфере — денежной, где оно осуществляло власть еще с зарождения республики. Тем не менее ответственность правительства за депрессию не признавалась ни тогда, ни теперь. Напротив, депрессия широко трактовалась как несостоятельность свободнорыночного капитализма. Этот миф соблазнил общественность присоединиться к изменившейся точке зрения интеллектуалов на взаимную ответственность людей-индивидов и правительства. Если раньше упор делался на ответственность человека за свою собственную судьбу, то теперь человек рассматривался как пешка, на которую воздействуют силы, находящиеся вне его контроля. Представление, согласно которому роль правительства заключается в том, чтобы служить третейским судьей, удерживающим людей от взаимного насилия, сменилось другим, в соответствии с которым правительство должно играть роль отца, наделенного обязанностью принуждать одних к оказанию помощи другим.

Эти взгляды доминировали в США в середине XX века. Они привели к росту размеров правительства на всех уровнях, равно как и переходу власти от местного самоуправления и местного контроля к централизованному правлению и централизованному контролю. Правительство все в большей мере занималось тем, что — во имя безопасности и равенства — отнимало у одних и отдавало другим. Один политический курс сменялся другим с целью «регулирования» «распределения наших усилий между трудом и совершенствованием» ставя изречение Джефферсона с ног на голову (глава 7).

Подобный ход событий был вызван благими намерениями при активном участии эгоистических интересов. Даже наиболее ярые сторонники патерналистского государства всеобщего благосостояния соглашаются с тем, что полученные результаты неудовлетворительны. Очевидно, в правительственной сфере, как и в рыночной среде, существует «невидимая рука», но она действует в направлении диаметрально противоположном «невидимой руке» Адама Смита: человек, имеющий намерение с помощью правительственного вмешательства служить только общественным интересам, «невидимой рукой направляется» к продвижению частных интересов, хотя эта цель «не входила в его намерения». Этот вывод будет напрашиваться снова и снова по мере того, как в следующих главах мы будем исследовать ряд сфер, в которых осуществляется вмешательство правительства, будь то в целях обеспечения безопасности (глава 4), равенства (глава 5), поддержки образования (глава 6), защиты потребителя (глава 7) или работника (глава 8), предупреждения инфляции или обеспечения занятости (глава 9).

Таким образом, по словам А. Смита, «одинаковое у всех людей, постоянное и неисчезающее стремление улучшить свое положение — это начало, откуда вытекает как общественное и национальное, так и частное богатство, — часто оказывается достаточно могущественным для того, чтобы обеспечить естественное развитие в сторону улучшения общего положения вопреки чрезмерным расходам правительства и величайшим ошибкам администрации. Как и неизвестная нам жизненная сила организма, оно часто восстанавливает здоровье и силу вопреки не только болезни, но и нелепым предписаниям врача»{3}. Таким образом, «невидимая рука» Адама Смита является достаточно могущественной, чтобы преодолевать губительное воздействие «невидимой руки», действующей в политической сфере.

Опыт 1970-х годов — замедление темпов роста и снижение производительности — заставляет усомниться в том, сможет ли частная предприимчивость и дальше превозмогать губительное воздействие правительственного контроля, если мы будем и впредь предоставлять все большие полномочия правительству, уполномочивать «новый класс» государственных служащих распределять все большую долю наших доходов, якобы для нашей же пользы. Рано или поздно, и, возможно, раньше, чем мы ожидаем, все увеличивающееся правительство разрушит процветание, которым мы обязаны свободному рынку и личной свободе, так красноречиво провозглашенным в Декларации независимости.