Сергей Гуриев - Мифы экономики: Заблуждения и стереотипы, которые распространяют СМИ и политики

Мне, как экономисту, конечно же, хотелось бы утверждать, что квалифицированные специалисты способствуют ускорению экономического роста. И действительно, большинство лучших экономистов мира работают в развитых странах, а безусловным лидером в этой науке является богатейшая страна мира — США. Даже по данным Европейской экономической ассоциации, среди 10 лучших факультетов экономики в мире нет ни одного неамериканского, а среди 50 лучших — от силы 15 европейских и канадских. Факультеты экономики развивающихся стран, способные конкурировать с западными, можно пересчитать по пальцам двух рук, а в странах с переходной экономикой — по пальцам одной руки.

Корреляцию между уровнями развития экономики и экономической науки могут объяснять по-другому: именно богатым странам по карману иметь сильные экономические школы, а бедные вынуждены импортировать знания. Казалось бы, что в этом плохого? Ведь компьютеры и холодильники работают по всему миру независимо от национальности их изобретателей. Если законы экономики так же универсальны, то для экономического развития не так важно, в какой стране они открыты.

Именно верой во всесилие современной «неоклассической» экономики и руководствовался Джон Уильямсон, автор так называемого «Вашингтонского консенсуса». В 1989 г. «Вашингтонский консенсус» был сформулирован как «наименьший общий знаменатель» рекомендаций экспертов по экономической политике для стран Латинской Америки. Позже он был интерпретирован как набор универсальных рецептов для всех развивающихся стран. После того как эти рецепты взяли на вооружение экономисты и реформаторы развивающихся и переходных экономик, на «Вашингтонский консенсус» была возложена ответственность не только за успехи, но и за неудачи реформ. В конце 1990-х гг. среди экономистов — в том числе и внутри Всемирного банка — сформировалось понимание необходимости нового, «поствашингтонского», консенсуса. Смысл его заключается в том, что универсальные рецепты, не учитывающие «институциональные особенности» конкретной экономики, обречены на провал. К сожалению, новый консенсус пока не дает четкого инструментального определения экономических институтов и способов их измерения, а главное — их построения.

«Вашингтонский консенсус» описывал не только бюджетную дисциплину, приватизацию, либерализацию финансового рынка, обменного курса и внешней торговли, но и принципы прав собственности, снижение налоговых ставок, дерегулирование, увеличение госрасходов на здравоохранение, образование, инфраструктуру. С этими положениями и сейчас согласно большинство экономистов, однако становится все более очевидным, что весь список реализовать нелегко. Кроме того, чтобы достичь намеченных результатов, реформы должны быть легитимными в глазах большинства граждан. Поэтому при определении последовательности и скорости реформ стоит делать все возможное, чтобы большая часть населения получала осязаемые выгоды на протяжении всего процесса реформирования. Если же это условие не выполняется, то реформы либо останавливаются, либо могут даже обратиться вспять.

Стартовые условия — распределение доходов и человеческого капитала, отраслевая структура экономики, экономическая география — в разных странах различны, поэтому оптимальный пакет реформ для каждой страны будет свой. Гарвардский профессор Дани Родрик, один из самых известных критиков «Вашингтонского консенсуса», говорит о нем так: «Все экономисты согласны с ключевыми принципами неоклассической экономики, которые во многом совпадают с целями „Вашингтонского консенсуса“ (права собственности, исполнение контрактов, конкуренция, ответственная денежная и бюджетная политика), однако это само по себе не дает универсальных рецептов реализации этих целей». Детальный анализ успешных пакетов реформ, проведенный Родриком и другими ведущими экономистами в «Справочнике экономического роста» и сборнике статей «В поисках процветания», показывает, что добиться устойчивого экономического роста сумели прежде всего те страны, которые нашли подходящие именно для них пути достижения неоклассических целей. При этом избранные ими стратегии роста необязательно совпадали с рекомендациями стандартных учебников.

Вот почему для успешного экономического развития каждой стране нужны ученые, которые не только разбираются в хитросплетениях современной науки, но и хорошо знают местные особенности. Как показал опыт Китая и Индии, даже необязательно иметь выдающиеся университеты, достаточно мощной научной диаспоры. (Впрочем, сейчас и в этих странах прилагаются серьезные усилия по построению конкурентоспособных национальных центров экономической науки.) Однако эти специалисты должны быть не только «читателями», но и «писателями», то есть не просто ориентироваться в самых последних достижениях экономической науки, но и работать на ее переднем крае, чтобы при необходимости разработать новые модели, подходящие для страны. И поскольку проблемы развивающихся и переходных экономик носят комплексный характер, нельзя ограничиваться какой-нибудь одной областью исследований. Необходимо, чтобы сложилась диаспора ведущих специалистов сразу в нескольких отраслях экономики, а также в таких областях, как политология, социология и право. Это, в свою очередь, означает, что привлекать «штучных» экономистов недостаточно — нужно создать целые научные центры с 20–30 профессорами в каждом.

Съехавшиеся на ежегодную конференцию Американской экономической ассоциации выпускники хороших докторантур в США рассчитывают на стартовую зарплату в $70-110 000 в год. Это примерно на 1,5 порядка превышает уровень дохода квалифицированных кадров в развивающихся странах. Тем не менее многие бедные страны готовы платить сопоставимую зарплату, чтобы создать собственную экономическую науку и перестать зависеть от универсальных рецептов из учебников для первого курса.

Годовой бюджет полноценного факультета экономики международного уровня в России составляет несколько миллионов долларов. Это, конечно, немало, но и не так много, если нас интересует качество экономической политики и долгосрочный экономический рост.

Как показало обсуждение результатов монетизации льгот 2005 г., отношение к извечным вопросам русской интеллигенции остается прежним. Как и 150 лет назад, гораздо проще ответить на вопрос «кто виноват?», чем на вопрос «что делать?» и, тем более, — «с чего начать?». Действительно, все специалисты в один голос говорят, что сама идея монетизации верна, но вот подходящий способ ее реализации в спешке не успели разработать. При этом пока вообще не появились предложения о том, как собственно надо было делать реформу. По-видимому, никто не знает, сколько на самом деле людей использует различные виды льгот, насколько они ценят эти льготы и т. д. А ведь без этих данных нельзя разработать систему денежных компенсаций, которая удовлетворила бы всех бывших льготников. Может быть, авторы реформы были правы? Если и сейчас нет конкретных предложений, как следовало осуществлять монетизацию, то надо было просто начинать реформы и проводить их как получится?