Денис Шевчук - Мировая экономика

Следует подчеркнуть, что, согласно неореализму, структурные свойства международной системы фактически не зависят от каких-либо усилий малых и средних государств, являясь результатом взаимодействий между великими державами. Это означает, что именно им и свойственно «естественное состояние» международных отношений. Что же касается взаимодействий между великими державами и другими государствами, то они уже не могут быть охарактеризованы как анархические, ибо приобретают иные формы, которые чаще всего зависят от воли великих держав.

Один из последователей структурализма, Барри Базан, развил его основные положения применительно к региональным системам, которые он рассматривает как промежуточные между глобальной международной и государственной системами (29). Наиболее важной особенностью региональных систем является, с его точки зрения, комплекс безопасности. Речь идет о том, что государства-соседи оказываются столь тесно связанными друг с другом в вопросах безопасности, что национальная безопасность одного из них не может быть отделена от национальной безопасности других. Основу структуры всякой региональной подсистемы составляют два фактора, подробно рассматриваемые автором: распределение возможностей между имеющимися акторами и отношения дружественности или враждебности между ними. При этом как то, так и другое, показывает Б. Базан, подвержено манипулированию со стороны великих держав.

Воспользовавшись предложенной таким образом методологией, датский исследователь М. Мозаффари положил ее в основу анализа структурных изменений, которые произошли в Персидском заливе в результате иракской агрессии против Кувейта и последовавшего затем разгрома Ирака союзническими (а по существу – американскими) войсками. В итоге он пришел к выводу об операциональности структурализма, о его преимуществах по сравнению с другими теоретическими направлениями. В то же время Мозаффари показывает и слабости, присущие неореализму, среди которых он называет положения о вечности и неизменности таких характеристик международной системы, как ее «естественное состояние», баланс сил, как способ стабилизации, присущая ей статичность.

Действительно, как подчеркивают другие авторы, возрождение реализма как теоретического направления гораздо меньше объясняется его собственными преимуществами, чем разнородностью и слабостью любой другой теории. А стремление к сохранению максимальной преемственности с классической школой означает, что уделом неореализма остается и большинство свойственных ей недостатков. Еще более суровый приговор выносят французские авторы М. – К. Смуц и Б. Бади, по мнению которых теории международных отношений, оставаясь в плену западноцентричного подхода, оказались неспособными отразить радикальные изменения, происходящие в мировой системе, как и предсказать ни ускоренную деколонизацию в послевоенный период, ни вспышки религиозного фундаментализма, ни окончания холодной войны, ни распада советской империи. Короче, ничего из того, что относится к грешной социальной действительности.

Неудовлетворенность состоянием и возможностями науки о международных отношениях стала одним из главных побудительных мотивов к созданию и совершенствованию относительно автономной дисциплины – социологии международных отношений. Наиболее последовательные усилия в этом направлении были предприняты французскими учеными.

Большинство издающихся в мире работ, посвященных исследованию международных отношений, еще и сегодня несет на себе несомненную печать преобладания американских традиций. В то же время бесспорным является и то, что уже с начала 80-х годов в данной области все ощутимее становится влияние европейской теоретической мысли, и в частности французской школы. Один из известных ученых, профессор Сорбонны М. Мерль в 1983 году отмечал, что во Франции, несмотря на относительную молодость дисциплины, изучающей международные отношения, сформировались три крупных направления. Одно из них руководствуется «эмпирически-описательным подходом» и представлено работами таких авторов, как Шарль Зоргбиб, Серж Дрейфюс, Филипп Моро-Дефарг и др. Второе вдохновляется марксистскими положениями, на которых основываются Пьер-Франсуа Гонидек, Шарль Шомон и их последователи в Школе Нанси и Реймса. Наконец, отличительной чертой третьего направления является социологический подход, получивший свое наиболее яркое воплощение в трудах Р. Арона.

В контексте настоящей работы, особенно интересной представляется одна из наиболее существенных особенностей современной французской школы в исследовании международных отношении. Дело в том, что каждое из рассмотренных выше теоретических течений – идеализм и политический реализм, модернизм и транснационализм, марксизм и неомарксизм – существуют и во Франции. В то же время они преломляются здесь в принесших наибольшую известность французской школе работах историко-социологического направления, которые наложили свой отпечаток на всю науку о международных отношениях в этой стране. Влияние историко-социологического подхода ощущается в трудах историков и юристов, философов и политологов, экономистов и географов, занимающихся проблемами международных отношений. Как отмечают отечественные специалисты, на формирование основных методологических принципов, характерных для французской теоретической школы международных отношений, оказали влияние учения философской, социологической и исторической мысли Франции конца XIX – начала XX вежа, и прежде всего позитивизм Конта. Именно в них следует искать такие черты французских теорий международных отношений, как внимание к структуре общественной жизни, определенный историзм, преобладание сравнительно-исторического метода и определенный скептицизм относительно математических приемов исследования.

В то же время в работах тех или иных конкретных авторов указанные черты модифицируются в зависимости от сложившихся уже в XX веке двух основных течений социологической мысли. Одно из них опирается на теоретическое наследие Э. Дюркгейма, второе исходит из методологических принципов, сформулированных М. Вебером. Каждый из этих подходов с предельной четкостью формулируется такими крупными представителями двух линий во французской социологии международных отношений, какими являются, например, Раймон Арон и Гастон Бутуль.

«Социология Дюркгейма, – пишет Р. Арон в своих мемуарах, – не затрагивала во мне ни метафизика, которым я стремился стать, ни читателя Пруста, желающего понять трагедию и комедию людей, живущих в обществе». «Неодюркгеймизм», утверждал он, представляет собой нечто вроде марксизма наоборот: если последний описывает классовое общество в терминах всесилия господствующей идеологии и принижает роль морального авторитета, то первый рассчитывает придать морали утраченное ею превосходство над умами. Однако отрицание наличия в обществе господствующей идеологии – это такая же утопия, как и идеологизация общества. Разные классы не могут разделять одни и те же ценности, как тоталитарное и либеральное общества не могут иметь одну и ту же теорию. Вебер же, напротив, привлекал Арона тем, что объективируя социальную действительность, он не «овеществлял» ее, не игнорировал рациональности, которую люди придают своей практической деятельности и своим институтам. Арон указывает на три причины своей приверженности веберовскому подходу: свойственное М. Веберу утверждение об имманентности смысла социальной реальности, близость к политике и забота об эпистемологии, характерная для общественных наук. Центральное для веберовской мысли колебание между множеством правдоподобных интерпретаций и единственно верным объяснением того или иного социального феномена стало основой и для ароновского взгляда на действительность, пронизанного скептицизмом и критикой нормативизма в понимании общественных – в том числе и международных – отношений.