Джейми Рейди - Как я продавал виагру

В смысле? — спросил я, сжимая в кулаке пористый мячик.

Я спрашиваю тебя: что будет, когда ты бросишь службу, — тут он повысил голос и стал говорить очень медленно, раздельно произнося каждый слог, будто имел дело с иностранцем. — Где ты собираешься работать, когда вернешься в Америку?

Щелк! Я живо представил, как он наливает себе второй бокал (на этот раз в нем наверняка было больше водки, чем тоника).

Умный парень был бы готов к такому вопросу. Он заранее отрепетировал бы свой ответ и нашел бы идеальный вариант. Но это был не мой случай.

Я не знаю.

Не знаешь?

Мне до сих пор становится не по себе, когда я думаю, с каким потерянным видом он повернулся к маме, чтобы сказать: «Он не знает». Тут возникла пауза. Возможно, отец в это время глотал нитроглицерин, опасаясь второго сердечного приступа.

— Ты не знаешь? Ты только что принял самое важное решение в своей долбаной жизни, но не знаешь, что делать дальше!

Самое время было сказать отцу что-нибудь обнадеживающее, дать ему понять, что я принимал это решение как разумный взрослый человек после основательного анализа всех «за» и «против».

— Черт возьми, папа, что ты так переживаешь? Все это ерунда.

Но мои слова его почему-то не успокоили.

— Я… я я больше не могу говорить с тобой. Я бы

сказал тебе: «Надеюсь, ты знаешь, что делаешь», но, ха-ха, ты уже довольно ясно дал понять, что ни хрена ты не знаешь. Все, можешь теперь говорить со своей матерью.

Я чуть не заплакал от благодарности. Сейчас мама подойдет к телефону! Она-то уж поймет мои чувства. Она оценит мой порыв и не станет ругать за то, что я действовал неосмотрительно. Мама все уладит.

Ты и вправду не знаешь, что будешь теперь делать?

О, все будет в порядке, мама. Не беспокойся. Я думаю, пусть все идет своим чередом и как-нибудь само собой образуется.

Не вдаваясь в нудные пошловатые объяснения, достаточно сказать, что большинство матерей (а мою в особенности) позиция типа «авось все образуется», мягко говоря, не устраивает. Матери любят, когда известен конкретный план действий и пункт назначения.

К счастью, единственное, что у меня было, — это как раз пункт назначения. Возможно, я не имел ни малейшего представления о том, чем буду заниматься, но зато уж точно знал, куда в ближайшее время направлюсь: в Чикаго, где живет моя любимая девушка Кэти.

По правде говоря, это было единственное, в чем я вообще был уверен. Я был по уши влюблен и обещал, даже гарантировал ей, что перееду в Чикаго, вот только в июне погощу в родительском доме (в сорока пяти минутах езды к северу от Нью-Йорка) и как следует отдохну.

У отца, увы, были на мой счет другие планы. На участке выросла трава по колено. К тому же нужно было покрасить столовую и убрать листья, оставшиеся с прошлой осени.

— А почему траву не может скосить Патрик? Я ведь делал это в свое время, — захныкал я, имея в виду своего брата-подростка.

Отец помотал головой:

— У него аллергия на траву.

— Аллергия на траву? Папа, да он же играет в футбол!

Тем летом мне не особенно везло в спорах, но в работе у меня, официально безработного, недостатка не было. Я по полной программе косил, красил, орудовал граблями… И все это вдобавок к ежедневной порции тычков от отца из-за того, что у меня нет цели в жизни и я, бесстыдник этакий, сижу на шее у родителей.

Папа не испытывал особой радости по поводу того, что его старший сын, детина двадцати пяти лет, дрыхнет после одиннадцати часов утра в окружении спортивных и рекламных плакатов (наследие моих школьных увлечений), до сих пор украшавших стены моей спальни. Из-за своего вялого поведения я явно не был достойным примером для подражания в глазах младшего брата и сестры, а отец хотел от меня именно этого. Каждое утро, прежде чем отправиться в душ, он приходил ко мне в комнату и расшатывал мою постель с такой силой, что пробудила бы, наверное, даже из комы. Через двадцать минут, собираясь уходить на работу, он с грохотом открывал мою дверь, включал свет и начинал утреннее «тонизирующее внушение».

— Эй, краса и гордость американской армии, как насчет того, чтобы заняться сегодня поисками работы? — начинал, бывало, он, не дожидаясь ответа. — Ты здесь уже три недели, а до сих пор не сходил ни на одно собеседование. Я слышал, «Макдоналдс» сейчас набирает людей: нескучно, хорошая компания и вдоволь еды. Хотя бы покоси этот черт-о-о-в газо-о-н! Хорош-о-о?

Отец двадцать пять лет назад уехал из Бронкса, но до сих пор говорил с сильным южным акцентом.

В завершение всего, направляясь к выходу, мой любящий отец срывал с меня одеяло. Затем он отбывал на работу и по пути, думается мне, срывал злость на всем, что движется. Свет в моей комнате он, разумеется, оставлял. За этот месяц я открыл в себе способности, о которых раньше и не догадывался: оказалось, я вполне могу спать, дрожа от холода и плотно зажмурив глаза, чтобы не мешал свет.

На этом, однако, мои мучения не заканчивались. Придя на работу, папа принимался названивать домой, зная, что телефон стоит достаточно близко, чтобы действовать мне на нервы, но все же слишком далеко, чтобы можно было ответить, не вылезая из кровати. В любом другом американском доме мне на помощь непременно пришел бы автоответчик. Но только не в доме семьи Рейди. Мои родители поддерживали репутацию людей, которым нет никакого дела до технического прогресса (например, кабельное телевидение, видеомагнитофон и игровая приставка у нас появились последними в квартале), так что таких новомодных штучек у нас не было. И наш скромный телефон с дисковым набором мог надрываться, сколько было угодно мировым силам зла.

Таким вот веселым утром и началась моя карьера торгового агента.

Стойко выдержав несколько побудок, я наконец встал и, шатаясь, проковылял в ванную. Стоило мне открыть воду, как телефон зазвонил снова. Довольный собой, я тут же бросился к аппарату. Еще не пробило двенадцать, а я уже поднялся: ну, думаю, сейчас обрадую папу. Телефон успел прозвонить раз восемь, прежде чем я снял трубку.

— Алло? — проскрипел я. Если судить по моему охрипшему голосу, можно было подумать, что я только что встал и что у меня похмелье после долгих ночных возлияний. Удивительное дело, но так оно и было.

— Ну что ж, а как вы смотрите на годовой оклад в сорок тысяч плюс премиальные, оплата представительских расходов, служебный автомобиль и ноутбук?

Сорок тысяч долларов? За последний год, служа в звании лейтенанта, я заработал 31 тысячу. От силы. Сорок тысяч казались огромными деньгами двадцатипятилетнему парню в семейных трусах, стоявшему почти у порога своей детской. Моего скучающего тона как не бывало.