Данил Корецкий - Оперативный псевдоним

Тиходонск, 7 февраля 1997 года, 17 часов 40 минут, температура воздуха минус 12 градусов по Цельсию.

Жизнь все сильней брала за горло мозолистой рукой. Настолько холодной и жесткой, что иногда казалось, будто это костлявая хватка смерти. Старые, выношенные ботинки не защищали от холода, так же как вытертое пальтецо и облезшая до самой кроличьей шкуры некогда меховая шапка. Если бы выхлебать тарелку густого борща с хлебом да навернуть картохи под селедочку и стопарик водки – сразу бы потеплело. Впрочем, и без водки обошелся бы, и без селедочки, да и без борща – набить брюхо любой жратвой, чтобы не сосало под ложечкой, не тошнило, не подгибались ноги...

Сергей Лапин медленно брел по проспекту Маркса – главной улице Тиходонска. Ветхие домишки старого купеческого города из бесценных, но никому не нужных, а потому ничего не стоящих памятников истории и архитектуры превратились в престижные и дорогие вместилища всевозможных офисов, магазинчиков, баров, представительств и фирм, мгновенно восстановив былой, казалось, навсегда утраченный, лоск. Лапин шел вдоль отделанных мрамором фасадов, лежащих у полированных дверей на очищенной от снега фигурной тротуарной плитке цветных ворсистых ковриков, ярких, манящих изысканной снедью либо ультрамодной одеждой витрин, мимо небрежно приткнутых у тротуарной кромки огромных всепогодных джипов, мимо нарядных веселых женщин, сытых и уверенных мужчин – хозяев нынешней жизни.

Его облик настолько контрастировал с окружающим великолепием, что мог служить наглядной иллюстрацией к рубрике «Два мира, две судьбы», которой в былые времена советские газеты приколачивали к позорному столбу истории гнойные язвы капитализма. Сам Сергей об этом не думал – у него было предельно конкретное мышление, касающееся лишь того, что заботило в данную секунду. Сейчас он беспокоился, вернулась ли Тонька – в противном случае в дом не войти: ключ у него изъяли неделю назад. Да теплилась надежда, что удастся чего-то подкалымить в чебуречной у Рубена.

Доковыляв до Богатого спуска, Лапин свернул вниз и уже через квартал оказался в купеческом Тиходонске начала века. Тогда спуск упирался в грузовые причалы, тут разгружали сухогрузы с лесом, зерном, табаком и мануфактурой и загружали баржи мукой с Парамоновской крупорушки, сигаретами с Асмоловской табачной фабрики, овощами, вяленой рыбой. Здесь всегда можно было подработать или, на худой конец, украсть, потому переулок и прозвали Богатым. О разновидностях промысла тех времен красноречиво говорили названия коротеньких улочек и проулков: Соляная, Табачная, Мануфактурный... Прилегающий к причалам район окрестили Богатяновкой, и, хотя порт давно перенесли в другое место, название сохранилось. Сохранилось в первозданном виде и все остальное: обветшавшие вконец одно-, двух-, редко трехэтажные домишки с приспособленными «удобствами», соответствующее жилому фонду население, лихие обычаи и нравы. Одно слово – Богатяновка!

У Рубена посетителей почти не было: за угловым столиком трое местных мужиков пили вино, да два залетных парня с хищными лицами и приклеенными к углам ртов «беломоринами» шушукались над тарелкой остывших чебуреков.

Лапин несколько минут подождал хозяина, потом боком прошел в подсобку.

Здесь пахло раскаленными чебуреками и жареным мясом... За замызганной занавеской слышался веселый разговор: Рубен принимал друзей. Лапин кашлянул.

– Кэто там? – Занавеска откинулась. Круглолицый армянин с усиками-стрелочками выглянул из прокуренного закутка. Его добродушному виду не соответствовали внимательные холодные глаза. Глаза человека, с которым лучше не ссориться. Да и говорили о нем всякое... Неизвестно, насколько слухи соответствовали действительности, но рэкетиры к чебуречной не приближались на дальность пистолетного выстрела.

– Работы нет? – Голос звучал хрипло, наверное, от волнения – слишком важным был для него ответ на этот вопрос. Лапин откашлялся.

– Нэт, дарагой, – Рубен развел руками. – Воду принэсли, дрова есть.

Давай завтра заходи...

Он с симпатией относился к Сергею. Парень порядочный, не пьет, не дерется, не ворует. И вид приличный – всегда чисто выбрит, голос тихий, взгляд ясный – не похож на богатяновскую шпану...

– Завтра, харашо? – Хозяин доброжелательно улыбнулся.

Лапин печально кивнул и сглотнул.

– Э-э-э, – насторожился Рубен. – Ты что, кушать хочэшь?

Сергей молча отвел взгляд.

– Сэйчас мы тэбя накормим... Так нэ годится... Нэ война вэдь...

Рубен скрылся за занавеской.

– Шашлык еще будэте? А это? Давай сюда... И водки налэй...

Через минуту одуревший Сергей рвал зубами сочное, пахнущее углями мясо, вместо хлеба запихивал в рот щедро набитые острым фаршем чебуреки.

Водки ему налили почти полный граненый стакан, Сергей выпил в два приема, показалось – вода, но тут же ударило по всему телу блаженное тепло и приятно растаяло владевшее им весь день напряжение.

Сейчас он был почти счастлив и испытывал искреннюю благодарность к Рубену. Тот даже посадил его одного в кухне, словно своего личного гостя. Чем можно отблагодарить доброго человека? Наносить завтра воды бесплатно? Но как бесплатно – ведь завтра тоже захочется есть...

За занавеской звякнули стаканы, раздался смех.

– Спасибо, хозяин! – от всего сердца сказал Сергей.

– Нэ только мнэ, всэм спасибо скажы, – впервые замызганный полог отдернулся, открывая стол, за которым, кроме Рубена, сидели три его земляка. Двое смеялись и смотрели на третьего, который откинулся к стене с закрытыми глазами и тихо стонал.

«Плохо ему, что ли? Но почему они смеются?» – недоумевающе подумал Лапин.

Третий застонал громче, вытянулся и, будто придя в себя, открыл глаза.

– Молодец, – без акцента сказал он. – Хорошо сделала.

Под столом обозначилось какое-то шевеление, скатерть приподнялась, показались несвежие пятки и белые ягодицы. Раздался новый взрыв хохота, только теперь все четверо смотрели на изумленного Сергея. Совсем молодая и голая до пояса снизу рыжая девчонка вылезла, встала и тоже, не проявляя ни малейших признаков смущения, уставилась на Лапина.

– Пусть он ее отдерет через жопу, а мы посмотрим, – лениво произнес третий, наливая себе водку.

Рыжая молча повернулась спиной, нагнулась и чуть присела.

– Хочэшь ей задуть, Вася? – склонив голову набок, спросил Рубен.

– Я Сергей, – поправил Лапин и отступил к выходу.

– Давай, Вася, давай! – с пьяной настойчивостью повторял третий.

– Да нет, не буду... – Сергей сделал еще шаг.

Рубен звонко шлепнул девку по заднице, она выпрямилась и как ни в чем не бывало потянулась к стакану.

– Мне одеваться? – буднично поинтересовалась она.

– Подожды пока, – буркнул Рубен – А спорим на столнык, что Сэрежа два мэшка с мукой подымет?

– Такой задохлый? Не сможет! – категорично сказал третий и достал деньги. Двое его друзей тоже отрицательно покачали головами.

Радуясь, что может сделать приятное хозяину, Лапин прошел в кладовку, положил на каждое плечо по мешку, вернулся обратно.

– Хоп! – Рубен сгреб купюры. – Молодэц, отработал еду!

Довольный Лапин отнес мешки. Когда он вернулся, третий что-то настойчиво говорил Рубену, тот не соглашался.

– Нэт, Сурэн, это нэ получится. Он смырный. Шум нэ лубит, драка нэ лубит...

Третий настаивал на своем. Рубен встал, приобнял Лапина за плечи, отвел в сторону.

– Дэньги хочэш? – жарко дыша водочным и мясным духом, прошептал он. – На дэло пойдош – мильон получит. Можэт, болшэ...

Сурен настороженно следил за переговорами.

– Там нычего страшнэго... Посыдишь в машыне, можэт, и выходыть нэ прыдется...

Лапин достаточно долго жил на Богатяновке, чтобы оценить предложение.

– Не-ет, на такое я не подписываюсь... Пусть он не обижается...

Деньги нужны, но на зону неохота... – Миллион в его положении казался баснословной суммой, бесповоротно отказаться от такого богатства он просто не мог и попытался найти компромисс. – Если там телевизор починить, посторожить чего, погрузить... Ну, любую работу – я с удовольствием!

Сурен, хотя и не разбирал слов, все понял и, потеряв интерес, отвернулся.

– Как хочэш, – Рубен пожал плечами и вернулся к приятелям.

– Чэво заснули? Наливай, далше вэселиться будэм!

Рыжая натянула на иссиня-бледные ноги стоптанные, давно не чищенные сапоги и терпеливо ожидала дальнейших распоряжений. Лицо ее ничего не выражало. Лапин вышел на улицу.

Сумерки сгустились. Крутой тротуар напоминал каток, чтобы не упасть, приходилось двигаться боком на напряженных полусогнутых ногах, предварительно проверяя надежность каждого шага. В нескольких метрах впереди прогрохотал трамвай, Сергей замер в неустойчивом равновесии, рассматривая сквозь заиндевевшие стекла тряпичных человечков, плотно набившихся в плохо освещенный вагон. В этот миг стертая подошва скользнула по зеркальной кромке. Лапин сорвался вниз, откинулся назад, стараясь затормозить, но лишь опрокинулся на спину и поехал ногами вперед прямо под лязгающие, брызгающие крошевом льда колеса.