Петр Катериничев - Тропа барса

«Ехала машина темным лесом за каким-то интересом…»

— Зачем тебе порошок? — перебил их Гончаров, глядя на Маэстро. — Обменять на деньги?

— Нет. Если засветить его на рынке этой страны и в таком количестве, вспыхнет колоссальный скандал, его нужно будет гасить. Лир вынужден будет засветить многие высокие теневые связи и скорей всего сам выползти из норы!

— А зачем тебе Лир?

— В тиглях этого алхимика варится слишком много дряни. Мне, по правде, наплевать на это, но… Думаю, его аналитики задумали и проект «Снег». С оч-ч-чень дальним прицелом.

— Ты хочешь сказать…

— Ничего я не хочу сказать! Мне наплевать на стадо, которое обжирается наркотой и отлетает сначала в сон, потом в смерть. Но мне не наплевать на Хачгарское ущелье. Мне не наплевать на три десятка пацанов, которых подставили под расстрел только затем, чтобы соблюсти секретность проекта «Снег»! И еще… С тех пор как погиб Барс, у меня в башке будто что-то повернулось… Я ликвидировал всех, кто был причастен к его смерти… Вернее, нет. Не ликвидировал. Попросту убил. Это было личное. И Лир — тоже личное. И еще… У меня тогда появилось чувство, что я должен заменить Барса. Вот только… Мне чего-то недостает… Того, что было в нем. Что-то сломалось во мне. Ты знаешь, Гончий…

Фразу Маэстро не окончил. Голова вдруг откинулась назад, глаза словно пеленой заволокло… Лицо исказила судорога, все тело напряглось, он выгнулся дугой, до крови прикусив губу…

Приступ продолжался недолго. Маэстро застыл на месте. Лицо было абсолютно белым; на лбу и на верхней губе блестели бисеринки пота…

Он нашел коробочку и проглотил горсть круглых белых шариков. Оскалился: это должно было означать улыбку.

— Меня, должно быть, заждались в аду. Но я не уйду, пока не исполню назначенное.

— Маэстро, вы очень больны, — склонилась над ним Аля.

— Вовсе нет. Просто… У меня особые отношения со смертью. У Лира — тоже. Но Лир должен умереть. Ибо и в смерти должна быть своя справедливость. — Маэстро перевел дыхание, щеки порозовели. — Когда со мной такое случается, я вижу тропу.

Она идет высоко, очень высоко в горы… И каждый шаг грозит не просто гибелью — бездной… И еще… На ней нет места стаду. Эта тропа для одного. Это .

Моторы надрывно выли, преодолевая подъем.. Четыре автомобиля: два «уазика», джип и поношенный, отслуживший свой срок даже в виде металлолома, широченный «форд» — пикап — один за другим въехали на возвышение. Остановились метрах в пятидесяти. Из машин выпрыгивали люди в камуфляже. В руках их было оружие.

Маэстро, еще бледный от перенесенного приступа, удивленно приподнял брови:

— Это что еще за ряженые?

А «ряженые» вели себя странно. Вытряхнувшись из автомобилей, сгрудились на какое-то время, видимо совещаясь, потом растянулись цепочкой. Стволы в их руках теперь можно было разглядеть отчетливо: это были длинноствольные двустволки, карабины и помповые ружья. Маэстро наморщил лоб, будто пытаясь оценить намерения «пятнистых»: из такого арсенала они могли достать их группку легко, но… не стреляли. Более того, цепочка из людей была растянута так, что не прижимала Маэстро, Гончего и девушку к обрыву, а, наоборот, вытесняла на плоскогорье.

Глаза Маэстро сузились, будто прорези амбразуры.

— Ты понимаешь, кто это? — спросил он Гончего.

— Отморозки.

— Хуже. — Лицо Маэстро разрезала ухмылка; мурашки мгновенно прошли волной по спине девушки: она знала, что за этим последует. — Это охотники.

— Кто? — едва слышно произнесла девушка, почувствовав, как сел голос.

— Ребятки решили развлечься. Им, видишь ли, неинтересно стрелять беспомощную, по их мнению, дичь. Кайфа того нет. — Маэстро сплюнул. — Рейнджеры гребаные, — Может быть, им объяснить… — начала было девушка, но осеклась под острым, как бритва, взглядом Маэстро.

— Эти человечки понимают только один язык. Язык огня и боли. — Глаза Маэстро помутнели, едва заметная судорога прошла по рукам, он произнес тихо и внятно:

— «Что благородней духом — покоряться пращам и стрелам яростной судьбы иль, ополчась на море бед, сразить их противоборством? Умереть, уснуть, ..»

Четыре выстрела фонтанчиками вздыбили сухую землю. Загонщикам не нравилось, как ведет себя дичь. Они желали охоты, а не забоя… Теперь до цепочки было не больше тридцати метров;

Голос Маэстро был горек, как полынь:

— Язык огня и боли… К тому же они не любят Шекспира… — Взгляд его снова стал скорым и зорким. — За камни, живо! — скомандовал он Але.

Девушка и не подумала противиться, нырнула за массивный валун у кромки обрыва.

Два выстрела фонтанчиками взвились рядом: охотники показывали другим, что девушка в капкане, выйти не сможет… Они не считали ее дичью, она была призом.

Маэстро повернулся к Гончарову:

— Старшего определил?

— Рыжий. С бульдожьей мордой.

— Его оставляем. Остальных стираем. Хоп.

— Хоп.

Выстрелы загрохотали один за другим, осыпая затаившихся за плоскими камнями Маэстро и Гончего сухой, перемешанной со льдом землей и каменной крошкой. Но били не прицельно: тешились.

Нападавшие и ближе не подходили. По-видимому, решили, что сие — «неспортивно». В промежутках между выстрелами они выкрикивали комментарии по поводу трусости «шавок».

Маэстро показал на пальцах Гончарову план и последовательность действий. Тот кивнул.

Грохнуло еще три выстрела. Гончий поднял пистолет, трижды веером выстрелил в ответ и беспорядочно, петляя, как подпольщик в фильме, рванул прочь. Пули его никого не задели, но охотники заметно оживились: один из «кабанчиков» наконец-то повел себя соответственно. Да и грохнувшие в их строну выстрелы добавили «пятнистым» здорового азарта и послали в кровь нужную для хорошего развлечения порцию адреналина. Раздался свист, несколько человек метнулось вдогон, стреляя на ходу и выкрикивая что-то…

Бульдог довольно растянул толстые губы, бросил ближнему:

— Выкуривайте второго из норы. Веселиться так веселиться. — Повернулся ко всем:

— Стрелять по клешням!

Похоже, больше всего он боялся, что развлекуха завершится до того, как его головорезы да и он сам натешатся всласть. Оглядел братков, крикнул:

— Загоним кабанчиков, а? Погоняем и возьмем — в ножи!

«Братки» ответили дружным довольным ревом. На этом плато и сурку не скрыться!

Гонять можно до десятого пота, полоская беглецов в визжащей рядом картечи и липком, мерзко пахнущем страхе… И самое приятное в гоне, что спастись они не смогут. Бульдог точку поставит сам.

— Эй, черный! Не спи — замерзнешь! — крикнул кто-то, и пули из карабина с противным визгом ударились в камень, за которым ничком лежал Маэстро.

— Не хочешь бегать, сучий потрох… Щас мы его прикладами погоним!

— Эй, сынок, испытай фортуну, может, повезет, а? — Бульдог, прихохатывая, приложился к фляге с чачей. — А то ведь если возьмем сиднем, кожу сдерем, а тушу — воронам скормим! Солдаты удачи козелков навроде тебя ох как не любят!

Маэстро вскочил из-за камня в один миг, словно вырос из земли. Пистолеты в его руках заплясали, загрохотали, изрыгая огонь. Кто-то из нападавших успел поднять оружие, кто-то даже выстрелил, но черноволосый уже катился по земле, а пистолеты продолжали работать, будто их направляла не рука человека, но воля демона.

Грохот прекратился так же неожиданно, как и начался. Преследовавшие Гончарова замерли, а Гончий вдруг обернулся и тремя выстрелами снял троих нападавших.

Наступившая тишина была полной.

Рыжий вожак так и не понял, что произошло. Восемнадцать человек, что были с ним, лежали в неудобных позах: кто ничком, лицом вниз, кто — глядя в бездонную голубизну неба стекленеющими глазами. Никто не стонал, никто не звал на помощь.

Живых среди них не было. Вожак остался стоять один. Бесполезная помповушка в одной руке, фляга с чачей — в другой. Бульдог беспомощно лупал белесыми ресницами, потом тихо перевел дыхание, облизал разом пересохшие губы. То, что произошло, казалось наваждением, сном…

— Солдаты удачи, говоришь? — негромко произнес Маэстро. — Кончилась ваша удача.

Совсем кончилась.

Кадык на шее рыжего дернулся. Хрипло, едва слышно он произнес, кивнув на флягу в руке:

— Я хлебну?

Маэстро пожал плечами:

— Валяй…

Вожак пил, пока хватило дыхания. Опустил флягу, поставил, перевел дух. Поднял глаза:

— Ну что… Теперь кончай.

— А закурить?

— Чего?

— Закуришь? Бульдог кивнул:

— Закурю.

Подрагивающими руками Бульдог вставил в рот сигарету, долго чиркал кремнем зажигалки, пока прикурил. Затянулся раз, другой… Губы его плясали… Одним движением он отбросил сигарету, крикнул срывающимся на визг голосом:

— Что тянешь, сука! Кончай!

— Хозяин барин, — равнодушно произнес Маэстро. Движение его было неприметно быстрым: пистолет дернулся, выплюнув порцию свинца, и Бульдог кувыркнулся на спину. Но…