Сергей Самаров - Зомбированный город

— Кто там? — повторил вопрос женский голос. Мама подошла, видимо, неслышно.

— С вами желает поговорить эксперт по психологии профессор Страхов. Вы понимаете, по какому поводу…

Дверь открылась. Женщина маленького роста держала на руках ребенка примерно полутора лет. Второй ребенок, лет пяти, выглядывал из-за ее спины, вцепившись руками в халат мамы. Женщина рассматривала пришедших внимательно и строго, даже за порог вместе с ребенком ступила и на цыпочки поднялась, чтобы глянуть на погон профессору. Звание полковника ее удовлетворило.

— Это вы профессор, что ли? — с каким-то сарказмом спросила женщина Борю.

— Нет. Профессор — это я. Зовут меня Игорь Илларионович. А со мной мой ассистент. Вам чем-то мои погоны не понравились?

— Нет. Ничего. Солидные погоны. Проходите…

Она первой прошла в квартиру, предоставляя гостям возможность самим закрыть дверь.

Женщина младшего ребенка так и держала на руке, а сама села на диван, жестом предоставив гостям право выбрать себе стулья. Старший ребенок сел рядом с матерью, смотрел на гостей исподлобья, по-прежнему держась двумя руками за халат матери.

— Меня интересует поведение вашего мужа в последние дни. Может быть, в последний месяц. Странности какие-нибудь случались?

Игорь Илларионович рассеянным взглядом обводил тесную квартирку. И сразу отметил, что кровать стояла у той стены, на которой у соседа висела транслирующая «рамка». Значит, облучение активными радиосигналами получали одинаково и муж, и жена.

— Так я все уже рассказала следователям, — отвечая на вопрос, женщина покачивала на руках младшего ребенка. Вообще-то, пора было укладывать спать и того и другого. Только пришедшие не вовремя гости мешали.

— У следователей одна задача — посадить человека и дело закрыть, чтобы с них за это не спрашивали, — сказал Борис. — Тогда и премия будет, и очередное звание присвоят. А у нас задача — определить, что с ним произошло. Он ведь всегда был тихим человеком, бесконфликтным. Почему он взял в руки топор? Была же какая-то причина?

— Я вообще не понимаю. Я вообще ничего не понимаю и ни в чем не могу разобраться. Даже для себя… — женщина истерично всхлипнула, готова была, казалось, взорваться и как-то проявить свою рвущуюся изнутри болезненную сущность, но сдержалась. Она тоже, видимо, по характеру была человеком тихим и малозаметным, как и до недавней поры муж. — Все началось с того, что его со службы уволили — медкомиссию не прошел. Вернее, не уволили совсем, но от службы отстранили, заставили лечиться.

— По какой причине? Что у него нашли?

— Ничего не нашли. Врачи друг с другом не соглашаются. Одни говорят, начинается опухоль мозга, другие — никакой симптоматики нет, значит, и опухоли нет. А вы что, даже его медицинскую карту не смотрели? Вы же эксперт…

— Поликлиника ФСБ не выдает документы на своих сотрудников. Только отдельные выписки из медицинской книжки, — нашел как правдоподобно отговориться полковник Страхов. — А по отдельным выпискам отследить возникновение и течение процесса невозможно. И что же? Ваш муж сильно переживал…

Профессор вдруг сообразил, что не знает ни имени, ни фамилии убийцы артиста. А эксперт должен был бы их знать. Значит, следует в разговоре соблюдать осторожность.

— Ну, про травму-то там было?

— Нет. Ничего не было.

— Значит, даже это засекречивают. Совсем уже сдурели. Учения у них какие-то проводились. Слава выпрыгивал из машины, поскользнулся, ударился головой о машину. Несколько рассечений кожи. Голова не пробита, хотя ушиб сильный. Двенадцать швов наложили. Шишка так и осталась. Врачи сказали, со временем рассосется. А потом ежегодная комиссия, и вот…

— Наверное, подобный случай можно оформлять как профессиональную травму, а с начальства за это тоже спрашивают. Потому и не хотят оформлять.

— И вот уже полгода по разным инстанциям ходит, и на инвалидность не отправляют, и работать не позволяют. Я не знаю, чем он там на службе занимался. Слава говорил — тайна. Но, говорят, работа такая, что больного человека к ней допускать нельзя. Он говорит, что здоров, а врачи ему не верят. Он уж изнервничался весь. Да мы все в этом доме изнервничались. Все испытываем раздражение. Друг на друга срываемся, ругаемся. Дети все это видят, тоже нервничают. А Слава… Он даже пить начал. Никогда раньше не пил, а тут… Довели просто до такого состояния. Мне и его жалко, и себя, и детей. А тут еще — такая развязка… И что будет — не знаю…

Она заплакала. Сначала тихо, беспомощно, без истерики, но и без остановки. Потом уже громче. И громче. Тут же заплакали и оба ребенка. Но мать даже не пыталась их успокоить и остановить, поглощенная своими мыслями, своим несчастьем. И Игорь Илларионович понял, что у женщины сильная акатизия — моторное психозное состояние, вызванное длительным и беспрерывным беспокойством. И сейчас уже ничего из нее выудить не удастся, она ничего не сможет объяснить, рассказать, не сможет вразумительно ответить на вопрос. Хотелось как-то помочь женщине, но помочь ей так вот, сразу — невозможно. Гипнозом пробиться в ее ум сейчас нечего и пробовать. Вначале, до плача, такая возможность имелась. Но тогда не было необходимости. А теперь женщина просто зациклилась на своих мыслях, на своих ощущениях и не воспримет чужие команды. Профессор уже встречался с подобными ситуациями и знал, что сеанс можно будет проводить только при следующей встрече.

Он достал визитную карточку. Положил перед женщиной на диван, на котором она сидела.

— Вот мой телефон. Позвоните мне завтра. Договоримся. Я приму вас у себя дома и попробую вам помочь. Кстати, скажите, как вам позвонить? Вдруг что-то произойдет, и меня не будет на месте… Может быть, я сам вам позвоню…

Женщина сквозь плач назвала номер. Не надеясь на память, Игорь Илларионович сразу занес его в телефонную книжку.

— Вас как зовут?

— Елизавета. Лиза…

— Извините, Лиза, что побеспокоили вас в такое трудное для вас время, но я вам как квалифицированный врач говорю, что вам тоже необходима помощь психотерапевта. Иначе ваше состояние будет постоянно ухудшаться и ухудшаться, и это обязательно скажется на детях. О них подумайте. За ними ваше будущее… Закройте за нами дверь.

Продолжая плакать, она закивала.

Профессор с журналистом вышли. Они были уже на крыльце, когда Игорю Илларионовичу позвонили. Остановившись и пропустив Бориса к машине, Страхов посмотрел на дисплей телефона. Опять звонил заместитель генерального директора по научной работе.

— Слушаю вас, Иосиф Викторович, — отозвался Страхов, слегка поморщившись. — Профессора Торсисяна со мной сейчас нет, это я вам честно говорю.

Лукин словно и не слышал ехидцы в голосе начальника лаборатории.

— Игорь Илларионович, я наконец-то добрался до Арсена Эмильевича. Он ничем помочь не сможет. Нет у него ни одной готовой панели управления. Придется вам в это дело ввязываться. Хотя бы обучить офицеров работать без панели управления, что ли.

— Это невозможно. Они и с панелью-то еще не работали.

— Завтра с утра они будут у нас. Какой у вас на завтра график? Лекции есть?

— Завтра? Нет. Завтра я весь день с утра буду в лаборатории.

— Я вам позвоню завтра с утра. Поищем выход…

— Попробуем. Надеюсь, меня не пошлют в командировку с каким-нибудь отрядом спецназа. Я вообще-то с юношеских лет уже не стрелял ни из одного вида оружия и к походной боевой жизни не расположен.

— Вы смеетесь, но вопрос ставится именно так…

— Это нереальная постановка вопроса.

— Завтра утром все обговорим. До встречи.

— До завтра…

Игорь Илларионович вообще не понимал, какое отношение имеет заместитель генерального директора по научной работе к контактам с военной разведкой. Или старается в очередной раз заместить самого генерального директора, который вот-вот должен уйти на пенсию? Вот Иосиф Викторович и пытается показать себя со всех сторон. Скорее всего, дело обстояло именно так. Но решения, которые предлагал претендент на директорское кресло, вовсе не устраивали самого руководителя лаборатории.

Борис ключом открыл дверцы «Победы». Наблюдать за этим анахронизмом даже со стороны было уже непривычно и даже забавно. Сейчас практически все автомобили имеют центральный замок. Но много времени и это занятие не отняло. Сели в машину и поехали. У Игоря Илларионовича не выходила из головы «Тойота Кэмри», что выезжала из двора. И он даже несколько раз пытался посмотреть в зеркало заднего вида, для чего приходилось наклоняться вперед. «Победа» собственных боковых зеркал не имела по конструкции, и кто-то уже, видимо, давно прикрепил на мощные передние стойки крупные зеркала от «уазика». С обликом автомобиля они диссонировали формой, но были выкрашены под цвет кузова и потому сразу в глаза не бросались. Страхов посматривал, не видно ли позади «Кэмри». Но в темноте выделялись только фары идущих следом машин. И все они обгоняли «Победу». И не было такой, чтобы тихо тащилась за старушкой…