Андрей Воронин - Кровавые жернова

На подходе к Стамбулу сухогруз «Академик Павлов» попал в шторм. Это было первое потрясение для новоиспеченного моряка Ильи Ястребова. Шторм был не сильный, всего каких-то семь баллов. Для такой большой посудины, как «Академик Павлов», это не страшно. Команда не переживала, а вот новички Иван с Ильей не на шутку испугались. Корабль болтало. У Селезнева началась морская болезнь, его выворачивало через каждые полчаса.

Илья же крепился, говорил себе: «Нет, не поддамся качке, я сильнее ее!»

Он видел высокие волны, перехлестывавшие через борт, обдававшие холодной соленой водой, скрипевший, потрескивавший такелаж и порывистый ветер, сдиравший с плеч робу. Пальцы цеплялись за канат и сжимались так крепко, что белели суставы.

Илья посмотрел на волны, пенившиеся под ногами и захлестывавшие палубу. Понемногу тошнота проходила. Его захватывало движение воды, он наблюдал за волнами, за низкими, быстро летевшими тучами, за чайками, истошно вопившими над судном. Ему не было страшно, наоборот, опустошенная душа начинала наполняться светом.

– Ну что, не дрейфишь, моряк? – поинтересовался помощник машиниста. – Ты бы оделся, что ли, а то простынешь еще.

– Нет, мне очень хорошо, – заверил Илья.

– Да ты, смотрю, крепкий парень, – сказал помощник капитана, натягивая на голову капюшон куртки. – Настоящий морской волк. Это не шторм, – кричал он в ухо Илье, – это так, баловство. Шторм – когда баллов двенадцать-тринадцать. Я такой видел однажды, больше не хочу. Не дай бог такое во сне увидеть! Не то что наяву. Я тогда на другом сухогрузе плавал, он проваливался, нырял, думал, в дно носом воткнемся и все к чертям собачьим потонем.

– Не потонули? – спросил Илья, крича в лицо помощнику капитана.

Тот оскалился:

– Как видишь, жив-здоров, чего и тебе, парнишка, желаю. Так что держись крепче и не бойся.

– Чего не бояться?

– Ничего не бойся, и все будет хорошо.

«Я и не боюсь», – подумал парень, пытаясь разжать оцепеневшие пальцы.

Помощник капитана стоял за спиной у Ильи, широко расставив ноги, ни за что не держась.

Ястребов позавидовал ему.

«Вот какой смелый, ничего не боится. Скоро и я таким стану».

Пальцы в конце концов разжались. Тут же Илью качнуло и бросило в одну сторону, затем в другую. Если бы не помощник капитана, покатился бы он по мокрой палубе к самому борту, но бывалый моряк схватил юношу за руку.

– Крепче стой. Ногами держись за палубу.

Палуба – это земля твоя, парень, запомни. На ней стоять надо крепко, как на суше, чтобы ни волна, ни ветер, ни кулак сбить не смогли. Понял? – прокричал он, перекрикивая шквалистый ветер.

Илья кивнул, цепляясь за канат. Помощник капитана, раскачиваясь из стороны в сторону, не держась, двинулся на нос сухогруза.

Илья вернулся в каюту, где корчился его приятель.

– Ну что, совсем плохо?

– Ой, не могу, – прошептал Селезнев, – все нутро болит, кажется, что кишки узлами завязались.

– Сходи наверх, на ветру в холодке постой, полегчает.

– Мне, наверное, уже ничего не поможет.

Быстрей бы это все закончилось, – ответил Селезнев, вытирая рукавом пот с бледного лица.

– Давай выведу тебя на свежий воздух, чего сидеть в душной каюте…

– Пошел ты! – ответил Иван, отворачиваясь к стене.

Илья пожал плечами и пошел в рубку к радисту, с которым успел подружиться. Радист сидел с сигаретой в левой руке, правая лежала на ключе. Он сосредоточенно отбивал радиограмму.

Увидев молодого человека, он показал, чтобы тот сел рядом. Закончив работу, радист отключил аппаратуру.

– Курить будешь? Бери, не стесняйся.

Когда сухогруз качнуло, пачка сама поползла по столу.

– Нет, не буду, накурился.

– Что, хреново тебе?

– Уже ничего.

– Это обязательно пройдет. Главное, первый раз перебороть немочь, а потом она тебя никогда не возьмет. Я в первом рейсе в шторм не попал и во втором тоже. А в третьем из Николаева вышли, осень была, нас так качало. Я всем хвалился, что морская болезнь меня не берет. А тут так затрясло, что я чуть не сдох. Думал, кранты, а потом понемногу все прошло, забылось, и теперь мне качка не страшна, я ее не воспринимаю. Правда, когда штормит, жрать не могу.

Да и тебе не советую.

– А мне и не хочется.

Шторм закончился так же неожиданно, как и начался. Южные шторма не бывают долгими.

Наутро уже светило солнце, вода сверкала, волнение улеглось. Сухогруз «Академик Павлов» шел курсом, который проложил штурман, не отклоняясь от него ни на полградуса.

Гаитянский колдун Жорж Алатур, в крови которого смешались креолы и индейцы, французы и негры, издавна исповедовал религию вуду.

Алатур и три его помощника готовились к таинству. Из дома были вынесены три древних барабана и трещотка. Барабанам, полученным Алатуром в наследство, была не одна сотня лет, и они обладали чудодейственной силой. Под их звуки человек впадал в транс – в него вселялись духи и произносили свои пророчества.

Помощники разожгли костер. Алатур облачился в ритуальные одежды. Взяв в руки длинный нож, он принес в жертву лежавшего в корзине петуха. Затем слил кровь птицы в маленькую глиняную тарелочку.

Словно по команде загремели барабаны, вначале большой и длинный, затем средний. Быстро-быстро, необыкновенно часто застучал маленький барабан. Сердца собравшихся задергались. Ноги, руки, головы принялись совершать хаотичные движения, руки взлетали, потом опускались на мгновение, затем снова взлетали. Пальцы то сжимались, то разжимались. В сумерках темной, беззвездной гаитянской ночи вокруг костра танцевали магический танец.

Жорж Алатур взмахивал древней трещоткой, издававшей странный звук, как будто сухие кости гремели друг о дружку в кожаном мешке. Глаза у всех были широко раскрыты, но люди ничего не видели. Участники ритуала смотрели на огонь, вокруг которого совершал странные движения человек. Эти движения становились все более импульсивными.

Неожиданно танцующего охватил экстаз. Он вообще не понимал, на каком свете находится, что с ним происходит. Он высоко подпрыгивал, иногда пробегал по углям костра. Маленькие, робкие языки пламени постоянно вспыхивали, во все стороны разнося искры. Ветер подхватывал дым и швырял его в темноту.

Грохот барабанов усиливался. Танцующий рухнул на землю и забился в конвульсиях. На кольях вокруг места, где проводился ритуал, были надеты черепа животных, пустыми глазницами взирающие на происходящее. Черепа быков, коров, свиней, овец, собак.

– Ну, говори, Арунла! Арунла, ты меня слышишь? – обратился Жорж Алатур к помощнику, скребущему в конвульсиях землю.

В танцующего вселился один из самых мощных духов – Арунла, с помощью которого колдуны узнавали предсказания.

Губы молодого мужчины гаитянской внешности раскрылись, и из горла вырвался гортанный мужской голос. Именно этим голосом, сильным и могучим, изрекал свои предсказания Арунла.

– Жорж Алатур, ты меня слышишь?

– Слышу тебя, Арунла, – отшатнувшись от лежавшего на спине дергавшегося мужчины, воскликнул Жорж, опуская трещотку и ударяя время от времени ею по колену.

– Тебе нужен преемник, и ты его скоро найдешь. В океане будет большая буря. Ты найдешь его в воде, и будет он белый, как песок, и волосы у него будут как песок. И не будет у него на ноге пальца. И будет говорить он на непонятном тебе языке. И будет он молод и красив.

Ты его заберешь. Ты вырвешь его у белых акул, слышишь меня, Жорж Алатур?

– Слышу! – воскликнул колдун. – Слышу, Арунла. Я тебя понял.

– А когда ты его обучишь, когда он станет могущественным, ты погибнешь.

– Почему погибну? – задал вопрос колдун, продолжая стучать трещоткой по колену.

– Потому что так надо. Но ты не умрешь, ты будешь жить.

Изо рта мужчины, лежавшего на земле, повалила белая пена, голова начала дрожать.

– Арунла, вот тебе кровь, – один из помощников принес глиняную чашку с толстыми краями.

Колдун опустился на колени, приподнял трясущегося мужчину с выпученными глазами. Поднес посудину к губам и прошептал:

– Пей, Арунла, пей. Это кровь.

Рот раскрылся. И мужчина, пару минут назад отплясывавший под барабаны и шум трещотки, принялся глотать теплую кровь. Глаза его при этом закрылись. Когда чаша была пуста, Жорж Алатур попытался вырвать ее. Но зубы мужчины так крепко держали глиняный край, что с первой попытки вырвать посуду не удалось. Когда последняя капля крови стекла в рот, челюсти разжались и голова упала на грудь.

Продолжая постукивать трещоткой по колену, Жорж Алатур взмахом руки остановил барабанщиков. Воцарилась вязкая, густая тишина.

Колдун отдал распоряжения помощникам и тихо покинул место. Он шел задумавшись, низко опустив голову, не глядя под ноги. Следом на носилках помощники внесли в дом уснувшего, обессилевшего танцора. Что говорил вселившийся в него дух, барабанщики не слышали.