Конрад Граф - Рэмбо на Сонг-Бо

Ма улыбнулась и стала тихо, едва касаясь, водить кончиками пальцев по щеке Рэмбо.

— Знаешь, Ма, — сказал он, закрыв глаза, — я хотел тебе сказать… Ну, понимаешь, все, что ты сделала там… Я никогда не забуду. Спасибо тебе, Ма.

— Я тоже не забуду, — сказала Ма. — Если бы ты не прогнал меня тогда, я бы не могла тебе помочь.

— Я думал, ты обиделась.

— Сперва обиделась, а потом поняла. Ты молодец, Рэмбо, Ма помолчала и вдруг спросила: — Послушай, а я ведь не знаю, как твое имя?

— Это не главное, — сказал Рэмбо. — Но если хочешь — Джон. Полковник иногда называет меня Джони. Это когда он очень хочет помочь мне.

— Кто это — полковник? Он послал тебя?

— Нет. Его тоже обманули. Как и меня. Поэтому я и должен выжить, чтобы отомстить: за себя, за полковника, за всех наших.

— Плохие люди есть везде, Джони. Можно, я тоже буду называть тебя Джони?

— Мне это приятно, — сказал Рэмбо. — Помню, мать тоже называла меня так. Но это было давно, и я уже стал забывать.

— Я не утомила тебя, Джони?

— Нет, мне нравится, когда ты говоришь.

Ма прикоснулась пальцами ко лбу Рэмбо, погладила его брови.

— Что ты думаешь теперь делать? Попытаешься опять пробраться в лагерь?

— Я проберусь.

— Но как?

— Чтобы выжить на войне, не надо от нее бегать.

— Ты уже говорил мне об этом. Но война давно кончилась, Джони.

— Для меня и таких, как Смит, она продолжается. Разве не так?

— Наверное, — сказала Ма. — А когда ты спасешь их, опять уедешь в Америку?

— Да.

Ма помолчала, не решаясь спросить. И все-таки спросила:

— А ты не хочешь взять меня с собой, Джони?

— Я возьму тебя, Ма. Мне хорошо с тобой.

— Спасибо. Я не буду тебе в тягость, — Ма нагнулась и поцеловала Рэмбо в губы. — А теперь спи. Тебе надо отдохнуть.

— А ты?

— Я посижу. Мне не хочется спать.

Рэмбо уснул мгновенно. Ма слушала его ровное дыхание, смотрела на его лицо и ни о чем не думала. Ей было хорошо сейчас, и она не хотела загадывать, что будет, когда наступит утро. А Штаты были так далеко, что Ма и вообразить себе не могла ни этой дали, ни той жизни, которая могла бы быть ее жизнью. И если она спросила Рэмбо, возьмет ли он ее с собой, то только для того, чтобы услышать от него то, что могло бы считаться объяснением в любви. Это объяснение она услышала и теперь была счастлива.

Наступал рассвет. Нагретая за день река все еще отдавала свое влажное тепло и без того разморенным от сырости джунглям.

Рэмбо проснулся так же сразу, как и уснул. Он открыл глаза и нащупал руку Ма.

— Ты здесь, Ма?

— Здесь, Джони. Тебе что-нибудь приснилось?

— Нет, я не вижу снов — они мешают спать. Что там у меня со щекой?

— Сейчас посмотрим. Лежи.

Она сходила к реке, оторвала от платья еще лоскут, прополоскала его в воде и вернулась. Когда она очистила рану от травы и промыла ее, то осталась довольна.

— Я же говорила тебе, что все будет окей.

— Ты молодчина, Ма. А теперь пошарь в сумке, что там у тебя? Ма вытащила пачку галет, несколько целлофановых пакетов и две банки с соком. Это было все, что, наверное, приготовил Нго на завтрак себе и своему господину. Они поели, и Рэмбо засунул сумку с пустыми банками и мусором под плот.

— Спасибо тебе, Ма. Ты хорошая хозяйка, — Рэмбо поцеловал девушку, и она стала подниматься.

— Я люблю тебя, Джони, — сказала она, вздохнув, и поднялась во весь рост.

В этот момент и раздалась короткая автоматная очередь.

Едва ли Коротышка и сам знал, почему его сразу же потянуло именно сюда.

Вчера, когда он очнулся, то обнаружил: нет ни красивой девушки Ма, ни его автомата. Он даже не сразу понял, что произошло с ним. А когда память его окончательно прояснилась, вспомнил: офицер говорил им не только о двух пойманных бандитах, но и о девушке, которая успела скрыться. Неужели Ма и была той самой девушкой? Если это так, то Коротышка даже и представить себе не мог, какое наказание ждет его — о Дзанге ходили самые невероятные слухи. И тогда он решил уходить. Но он не рискнул идти в джунгли без оружия. Коротышка пришел в караулку, минуту-другую потолкался среди бодрствующей смены, незаметно взял из стойки автомат, прихватил ножницы, которыми резали при ремонте изгороди проволоку, и так же незаметно вышел. За складом он вырезал в ограждении «окно», бросил ножницы и кинулся бежать. В районе плотины, как он определил по звуку, раздалась автоматная очередь. Нет, это еще не погоня, еще рано. Где-то с него слетела фуражка, но он не стал искать ее — Коротышка торопился уйти как можно дальше. Он не помнил, сколько он бежал, время для него остановилось.

Горы Аннамского хребта, синеющие далеко за Сонг-Бо, стали темнеть. Наступала ночь.

Река была рядом, и Коротышка решил не уходить от нее далеко, а рано утром продолжить свой путь на восток. Нужно было дойти до деревни, снять с себя форму, переодеться в крестьянскую одежду, а там будет видно, что делать дальше.

«А что будет видно?» — с тоской подумал Коротышка и в этот момент услышал далекие пистолетные выстрелы со стороны базы. Но он так же не обратил на них никакого внимания, как и на автоматную очередь — подгулявшие офицеры позволяли себе иногда расслабиться. Коротышка даже не оглянулся. На берегу он остановился, присел на корточки и сполоснул парной водой разгоряченное лицо.

Фам Ван!.. Вот к кому он всегда мечтал попасть в команду! Вольная жизнь, много денег и немало приключений. Но вспомнив о последнем приключении Вана, Коротышка вздохнул и возблагодарил судьбу, что не попал в его команду.

Он выбрал себе в зарослях место, устроился поудобнее и лег. Очень хотелось есть. И сигареты кончились. Хорошо, что есть спички. И он вспомнил.

Вспомнил плот Фам Вана, на котором тот устраивал небольшой базар. Там всегда было много окурков, там же угощали друг друга, совершая большие и малые сделки. Не могли же они все выпить и съесть! Завтра он поищет на плоту и наверняка найдет не до конца опустошенные банки и бутылки. С этой мыслью он и уснул.

Коротышка проснулся от боли — какая-то тварь укусила его в лодыжку. Не открывая глаз, он подтянул ногу к себе и стал скрести ногтями укушенное место. И тогда проснулся окончательно, открыл глаза и вспомнил, где он.

Восток заметно побледнел. Надо идти. На базе, конечно, уже подняли тревогу: в это время его должны были сменить на посту. До плота, по его расчетам, оставалось несколько шагов. И тут он услышал знакомый женский голос. Он узнал бы его из тысячи других. Коротышка вскинул автомат, и когда Ма показалась из зарослей, выпустил очередь и в то же мгновение упал сам. Но прежде чем упасть, он увидел страшное, искаженное ненавистью лицо, обрамленное длинными растрепанными волосами, с красным шрамом на щеке.

Рэмбо бросил автомат и успел подхватить медленно оседающее тело Ма. Из уголка ее рта потекла тонкая струйка крови.

— Ма, ты что?.. — Рэмбо опустил ее голову себе на колени и нежно погладил, как засыпающего ребенка. — Ма, нам надо идти… Ты слышишь меня, Ма?

Ма пошевелила губами, она не могла говорить. Рэмбо чуть приподнял ее голову, и она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Ты… Ты ведь не забудешь меня… Джони?

— Нет, Ма… Я не забуду тебя… Не-ет! — закричал он яростно, когда почувствовал, как ее тело обмякло и глаза застыли, мертво глядя в небо. — Не-ет!

Он упал вниз лицом и стал бешено колотить по плоту кулаками. Потом затих, и только плечи его тряслись, как в ознобе, и он долго не мог успокоить в себе эту дрожь.

Потом он поднялся, закрыл ей глаза и долго смотрел в ее лицо, в лицо Ма, которую он хотел взять с собой в Америку, в штат Аризона… «Теперь война для тебя кончилась, подумал он. — А для меня все еще продолжается. Я отомщу за тебя, Ма. Они рады будут теперь умереть, сами будут искать своей смерти, чтобы только не встретиться со мной. Это будет ужасная месть, Ма. Ты почувствуешь это даже там… Там, где ты будешь».

Рэмбо посмотрел на подол ее темного платья, на то место, откуда она брала лоскуты для его раны, и оторвал длинную ленту. Он повязал этой лентой свой лоб и будто почувствовал прикосновение шелковых пальцев Ма. Потом он снял с нее медальон и повесил себе на шею. «Он не принес тебе удачу, Ма, — подумал он. — Может, принесет мне».

Он взял оружие, поднял легкое тело Ма на руки и понес к реке. Стволом автомата и руками он вырыл на берегу могилу, выложил ее листьями папоротника и опустил тело. Сверху он тоже положил листья и засыпал все землей. Потом он выровнял ладонями небольшой холмик и поднялся.

Одинокий Волк… Только теперь он почувствовал все свое одиночество, внутри образовалась черная пустота. Но постепенно эту пустоту стала заполнять горячая тугая волна жгучей ненависти. И когда она заполнила все его существо и ему стало трудно дышать, он, чтобы не задохнуться, поднял лицо к небу и закричал. И крик его, в котором смешались боль тоски и ярость мести, разнесся далеко над джунглями и над мутной гладью величавой Сонг-Бо.