Кирилл Кудряшов - Русь потусторонняя

— А что она еще говорила?

— Да так, ничего особенного. Сумасшедшая… Что с нее взять?

Нельзя сказать, чтобы эти слова ободрили Лену — ее взгляд красноречиво говорил о том, что она возмущена его мужским шовинизмом и нежеланием посвятить свою очаровательную спутницу в свои тайны. Но, тем не менее, Лена бодро зашагала к шоссе, напевая под нос какую-то песенку.

— Знаешь что? — спросила она, уже сидя в машине, — А я кушать хочу, как крокодил после недели жизни в пустом бассейне.

— Заедем куда-нибудь?

— Давай, лучше, заедем ко мне. Наш дом все равно по пути на станцию, а отца дома нет. Там и пообедаем…

— Не вопрос.

Когда Лена положила голову ему на плечо, Павел подумал о том, что не к добру это, когда малознакомая девушка приглашает тебя к себе домой, добавляя при этом, что родителей дома нет. Или наоборот к добру? Лучше бы это, конечно, было поздним вечером…

Не то, чтобы дом Кернов поражал воображение — Павел видывал домишки и получше даже в России, не говоря уже об Англии, но все же построен был на совесть. Это был даже, скорее, не дом, а двухэтажный коттедж с обширным садом вокруг. Павел, правда, до сих пор так и не понял русской традиции выращивать в саду не цветы, а какие либо плодоносящие растения, но у Кернов помимо традиционных томатов, смородины и малины росли еще и яблони и даже несколько кустов роз. Одним словом, это действительно был не огород, а самый настоящий сад. Уже по нему, не говоря уже о доме, можно было судить о том, что его хозяева занимают высшую позицию в табеле о рангах этого маленького городка.

— Нравится? — спросила Лена, — Неплохо, да?

— Да… — вынужден был признать Павел, постукивая ногой по мраморной дорожке, ведущей от калитки к дому.

— А это тот самый легендарный белый мрамор. Его еще немного добывают в сотне метров от плотины.

— Я смотрю, начальник Мраморной ГЭС — самый уважаемый и богатый человек в городе?

— Ну, это ты еще дом нашего мэра не видел. Хотя в чем-то он действительно нашему дому проигрывает. Права, честно тебе сознаюсь, не мы его строили, и не по нашему заказу. Этот дом еще Кузнецов построил, в те годы, когда Советский Союз еще был единым и нерушимым, а Мраморная ГЭС еще считалась легендой.

— То есть, здесь когда-то жила Наташа?

— Да. После того, как ее в психушку определили, мэрия конфисковала дом. А затем, когда сюда приехали мы, его отдали нам. В знак благодарности, так сказать, что мы с отцом согласились жить в этой глуши…

Уже не слыша ее, Павел оглядывался по сторонам. Тот самый сад, в котором двадцать лет назад мать отрубили Наташе ноги… Где это было? Вон в том темном уголку у забора? Или вот там, под подсолнухами? И где-то здесь она закопала в землю отрубленные ноги, подчиняясь приказу существа, живущего у плотины. Или рассказ Наташи — все же бред сумасшедшей, и не было никакой мистики — была лишь женщина, тронувшаяся рассудком, когда газонокосилка отхватила ноги ее дочери?

— Проходи! Что встал как столб?!

Когда он вошел, Лена уже носилась по дому со скоростью реактивного лайнера, накрывая на стол и готовя чай.

— Чай? Кофе? — спросила она.

— Кофе…

— Не угадал. Чай!

Павел рассмеялся вместе с ней этой заезженной шутке, и спустя пару минут они уже пили кофе со сгущенным молоком.

— Сейчас перекусим и пойдем на ГЭС, — лопотала, тем временем Лена, — Отсюда недалеко, километра три. Сейчас ее не слышно — напор воды маленький, а по весне, когда тает снег в горах, папе приходится приоткрывать ворота, чтобы плотину не снесло. Вот тогда рокот воды слышен даже здесь.

— Скажи, и не страшно тебе здесь жить? — спросил Павел, блажено откидываясь на спинку стула.

— А чего тут бояться?

— Ну, я имею в виду, что это как дом с привидениями. Дом, в котором много лет назад произошло что-то страшное.

— А, ты об этом… Первое время боялась. Мне же, когда мы сюда приехали, всего шестнадцать было. Молодая еще, глупая… Мне все время казалось, что вот сейчас из под моей кровати выползут маленькие детские ножки, залитые кровью будто соусом, и будут танцевать на мне вальс, пока не затопчут насмерть. Я тогда и к Наташе в больницу бегала, расспрашивала у нее о том, как да что. А потом привыкла. Вижу, что Наташка — девчонка хорошая, что просто мать у нее с шизой была… сама она, конечно, тоже псих тот еще, но псих мирный. Я до сих пор не понимаю, как она, на вид такая нормальная, могла убить свою мать? Она тебе об этом ничего не рассказывала?

— Нет… — машинально откликнулся Павел, отмечая про себя, что все же очень уж хочется ей узнать побольше об их разговоре.

— Пойдем присядем на диван. А то на стуле сидеть как-то не удобно. Да и вообще, кухня — не место для того, чтобы беседовать с гостем.

Едва Павел оказался на диване в зале, как Лена каким-то неуловимым движением приземлилась ему на колени.

— Я тебя не раздавлю?

— Мы в такие шагали дали, что не очень-то и дойдешь. Мы такие мешки таскали, что не очень-то донесешь! — процитировал он песенку деда мороза, положенную на мотив «Машины времени», — И потяжелей видали.

Он едва успел закончить фразу, как ее губы припали к его губам, а ловкие руки успели расстегнуть пару пуговиц на рубашке.

— Я слышала, что москвичи — народ горячий… — прошептала Лена ему в ухо, заваливая его на диван и продолжая как-то незаметно расстегивать рубашку.

— А я наоборот слышал такое про сибирячек.

Для Павла было в диковинку быть практически изнасилованным девушкой. Недостатка в общении с противоположным полом он не испытывал никогда, и мог не кривя душой назвать себя не обделенным женским вниманием. Вот только обычно ОН охмурял девушку, тонко намекая ей на то, что прочь оказаться с ней под одним одеялом. Мужчине должна принадлежать ведущая роль — так, по крайней мере ему всегда казалось.

Но Лена плевать хотела на мужское эго. Она на корню пресекала все попытки Павла перейти в наступление, и наступала сама… Это было похоже на войну, в которой один полководец умело манипулирует армией другого, давая противнику только один путь к наступлению. А когда тот бросает все свои силы в атаку — сжимает его войска с двух сторон, устраивая форменную бойню.

Вот только на сжимании с двух сторон аналогия с войной заканчивалась — дальше Павел при всем желании не смог бы найти в памяти ничего похожего. Даже ощущение легкого, гибкого женского тела в руках было каким-то новым, не таким, как всегда.

Эта игра в войну повторялась три раза с небольшими перерывами, и каждым разом Павел все четче и четче понимал, чего она хочет от нее, и выполнял эти желания, осушая себя до капли.

Сорок минут спустя, когда он обессиленный лежал на диване с глупой улыбкой замершей на губах, Лена, как ни в чем не бывало соскочила с него и принялась одеваться.

— Ну что? Идем?

— Да постой же ты, бестия! — Павел попытался было поймать ее за руку, но девушка легко ускользнула в сторону, — Ты что же, совсем не устала?

— Нет! — с улыбкой ответила она. — Теперь я лучше понимаю анекдот о том, что делает аист после того, как принесет ребенка. Поворачивается на бок и храпит. Видать, на большее, чем храп, сил у вас, мужиков уже не остается.

Но, тем не менее, Лена все же улеглась на диван рядом с ним, положив голову Павлу на грудь.

— Оставайся здесь… — сказала она, — В Мраморном. Здесь хорошо… Отец тебе поможет приличную работу найти, самому это у нас сделать трудно.

— Нет, — чувствуя себя предателем ответил Павел, — Мне нужно вернуться в Москву. У меня там… — он чуть было не сказал «Есть кое-кто», но вовремя прикусил язык. — У меня там работа. Мой диплом…

— Да ладно тебе заливать! — Лена вновь соскочила с дивана и встала над ним словно очаровательная скульптура новой Венеры Милосской. Впрочем, Павел тут же погнал от себя этот образ, вспомнив о том, что у Венеры не было рук. Почему-то отрезанные ноги и руки упорно лезли в голову — Что я, не вижу, что ли? Ты кто угодно, но только не студент. Ну, хотя бы, откуда у студента столько бабок?

— Богатые родители.

— Чушь! Сыночек богатых родителей нипочем бы не помчался в нашу глухомань писать какой-то занюханный диплом. Тебе бы его принесли на блюдечке с голубой каемочкой. Уж поверь мне, я сама здесь, в Мраморном, в строительном техникуме учусь. Мне даже на занятия ходить не надо — преподы так оценки поставят. Так кто же ты?

Собственно, Павел и не ожидал, что легенда о том, что он — студент-социолог, покажется всем достаточно убедительно. Стоило только задуматься, почему студент больше интересуется паранормальными явлениями и отрезанными ногами («Тьфу! Дались же они мне?!»), чем укладом жизни горожан, как вставал резонный вопрос, откуда таковой студент выискался. Но не рассказывать же было Лене всю правду? Во-первых — не поверит. Во-вторых, если поверит, то кто знает, с какими намерениями она только что сделала его самым счастливым человеком на свете? Быть может, как раз за тем, что бы он расслабился и выболтал ей все, что мог?