Александр Чагай - Врата джихада

Гульман перевел дыхание: — Ташакор[6]. Где научился драть­ся? Бьешь не хуже дакойтов.

— Русский спецназ. — Ксан удостоился уважительного взгляда.

Он перевернул на спину плававшего в воде Исхана.Острый край горлышка застрял в глазной впадине.

В камеру ворвались надзиратель и двое дюжих охранни­ков с бамбуковыми дубинками. Оценив ситуацию, вопроси­тельно уставились на начальника, демонстрируя готовность расправиться с оставшимися в живых заключенными.

Гульман успел заговорить первым:

—    Они что-то не поделили, сааб. Подрались и убили друг друга.

Надзиратель нахмурился, явно что-то просчитывая в уме,

затем кивнул Ксану:

—Пойдешь со мной. Ты, — кивок в сторону Гульмана, —уберешь эту падаль. — Имелись в виду трупы дакойтов.

Тюремщики перешагнули порог камеры, но Ксан задер­жался, чтобы спросить Гульмана:

—    Почему ты помог мне?

Пакистанец пожал плечами; мышцы его лица оставались неподвижными.

—    Сааб хорошо держался.

Улыбнувшись, приоткрыл испорченные зубы.

—    Сааб — русы,я люблю твою страну. Учился у вас на врача.

Изумленная физиономия Ксана заставила Гульмана по­яснить:

—    Был доктором в Балакоте. Давно это было. Прощай. —Ксан с энтузиазмом пожал жесткую, как наждачная бума­га, руку.

—    Ну, хватит болтать! — грубо вмешался надзиратель.

Он грубо схватил Ксана за шиворот и вытащил в коридор.

—    Воняет от тебя, как из задницы у буйвола...

В конце коридора они свернули налево и вышли в тюрем­ной двор. На противоположной стороне находился офис ад­министрации. За письменным столом, широким как палуба авианосца, восседал начальник тюрьмы. Энергичный, затя­нутый в полковничий мундир, он мог бы выглядеть грозными уверенным в себе, если бы не легкая растерянность во взгля­де. Возможно, она объяснялась присутствием в комнате дру­гого человека: в кресле для посетителей развалился Али Азг-хар Шах. По обыкновению, адвокат был элегантен и наду­шен. Белоснежный шальвар-камыз (традиционный пакистан­ский костюм — просторная рубаха и шаровары) отутюжен и накрахмален, из нагрудного кармашка торчит мобильный те­лефон. Азгхар Шах курил египетскую сигарету и стряхивал пепел на пол. При виде Ксана вскочил, принюхался и скор­чил гримасу. Ткнул сигаретой в сторону начальника тюрьмы:

—    Помыть, переодеть, вернуть личные вещи и деньги.

Заметив, что полковник колеблется, добавил:

—    Я могу предъявить вам обвинение в незаконном задер­жании, пытках и в действиях, наносящих ущерб отношениям Пакистана с зарубежными государствами. Вами может заин­тересоваться Комиссия по проверке госслужащих.

...Когда они подходили к машине, Азгхар Шах спросил,скорее для проформы: «В Исламабад?». И услышал искрен­не его удививший ответ: «В Музафарагхар!». Ксан едва дер­жался на ногах (он уже тогда заболевал, подцепив в тюрьме какой-то вирус), однако не собирался считать себя побеж­денным. К требованию ехать в Музафарагхар адвокат отнес­ся скептически, однако вынужден был повиноваться: в кон­це концов, его услуги хорошо оплачивались, а клиент всег­да прав. Азгхар Шах позволил себе лишь немного поворчать:«С Джаведами лучше не связываться. В этой стране полно мест, где труп может лежать годами».

.В Музафарагхаре явно не ожидали появления таких важ­ных персон. Огромный «ниссан патрол» распугал куриц, буй­волов, ослов и коз, которые бродили по главной улице город­ка. Собственно, это была и не улица вовсе — так, скверно рас­чищенное пространство между двумя рядами домов и лавок.

Пара зевак с готовностью вызвалась показать жилище Манзура, неказистое, обшарпанное. Отсутствие даже скром­ного сада, грубые бетонные стены, дверной проем без две­ри, — все это внушало уныние. Зажав нос (естественная ре­акция на вонь от коровьих лепешек) Азгхар Шах и Ксан пе­реступили порог. Некрашеные стены, протертый синтетиче­ский ковер у шаткой кровати, в другой стороне — стол хозя­ина. На нем — какие-то бумаги, пачка дешевых сигарет, раз­ная мелочь. Сам Манзур сидел рядом — напрягшись и рас­красневшись. Парня, верно, ошарашил приезд его недруга,которому полагалось гнить в тюремной камере. Слова выры­вались из растерявшегося пакистанца как воздух из проко­лотого шарика, который сдувают ритмичными нажатиями:«Не имеете права. Это мой дом. Частная собственность.Негодяй. Ты пожалеешь.».

Ксан не выдержал и с угрожающим видом шагнул к маль­чишке, но тот ловко выудил из ящика стола черный предмет,оказавшийся пистолетом «ТТ». Местного производства, дру­гих здесь не водилось. Грубая работа, даже издали это броса­лось в глаза. В оружейных лавках такие пушки, изготовлен­ные кустарями, стоили гроши. Иногда некачественная сталь не выдерживала, и оружие разрывалось прямо в руках.

Ксан позабыл об осторожности. Повернувшись боками, сокращая таким образом площадь своего тела, куда могла впиться пуля, бросился на пакистанца. Манзур все же успел выстрелить — за мгновение до того, как Ксан выбил у него пистолет, отлетевший в угол.

Пуля разорвала кожу на левом боку Ксана, задев одно из ребер. Это могло дорого обойтись Манзуру: он с искренним ужасом всматривался в бешеные глаза русского, который,забыв об одолевавшей его слабости, заключил юного паки­станца совсем не в дружеские объятия. У незадачливого мужа русской прелестницы затрещали ребра, он делал судорожные движения ртом, тщетно пытаясь наполнить воздухом легкие.

В общем, Марина появилась весьма кстати. Видно, она ходила за покупками. С ходу оценив ситуацию, молодая су­пруга обрушила на череп Ксана связку полиэтиленовых па­кетов с картошкой, морковкой и бараньей ногой. Страдая одышкой (объяснимой в ее положении) и напирая на обид­чика восьмимесячным животом, молодая супруга обруши­ла на Ксана поток непарламентских слов и выражений, озна­чавших примерно следующее: «Вот гад, откуда ты на нашу го­лову свалился, что за напасть такая!».

Ксан смешался и ослабил хватку, дав Манзуру шанс на дальнейшее прозябание в городе Музафаргхаре. Дело было не только в том, что столкновение с бараньей ногой оказалось слишком болезненным, но, главное, в самой личности фигу­рантки, атаковавшей человека, по сути, ею же нанятого. Ма­рина прокричала, что любит Манзура и ничто их не разлучит.

Я разлил остатки водки. Ксан выпил, вытер рот тыль­ной стороной ладони (руки у него были широкие, мускули­стые, такие могли раздавить насмерть) и бесстрастно глянул в потолок. На мою просьбу закончить повествование лениво потянулся, сузив глаза под припухшими веками.

—    Итак, мы вернулись в Исламабад, не солоно хлебавши.Но, знаешь, я был по-своему доволен, что ни черта у меня не вышло. Вот ведь... Дней десять провалялся в постели — тем­пература, жар, словом, полный набор. Потом выздоровел,составил рапорт, дело как-никак было сделано, не моя вина,что девушка заартачилась.

—    Посольство заплатило?

Ксан передернул плечами, будто отгонял муху.

— Спустя неделю после того, как эта парочка шуганула меня из Музафаргхара, Марина явилась в Исламабад с чемо­даном и обоими детьми. Третий все еще сидел в утробе, но,судя по всему, планировал вскоре оттуда выскочить. Марина попросила немедленно отправить ее на родину, заодно выра­зив сожаление, что я работал грубо и неуклюже.

—    А ты?

Ксан хмыкнул:

—    Я, действительно, сделал не все, что мог. Сломал бы пар­нишке пару ребер, руку или ключицу..Тогда бы эта девчон­ка не стала так торопиться, пришлось бы ей позаботиться о своем Ромео. Может, в конце концов, и сладилось бы у них.

—    У вас благородная профессия.

По ироничному выражению лица Ксана я понял, что ска­зал глупость. Он отхлебнул ореховой настойки (в ее приго­товлении мне нет равных) и водрузил свои ноги на кухонную табуретку. Я ничего не имел против — в конце концов, мы от­дыхали, и соблюдение условностей было ни к чему.

Ксан явился час назад, захватив с собой объемистую сум­ку с деликатесами: красной икрой, лососиной, грибами, за­морскими салатами и прочими диковинами, которые пенси­онеру не по карману. Подкрепившись и выпив, мы развали­лись в продавленных креслах и принялись глазеть на падаю­щие снежинки. Был конец октября: снег скоро стает, но пока что он падал, настраивая поговорить на всякие важные темы.Вот тогда я и прокололся. С другой стороны, чего стеснять­ся? Ксан прекрасно понимал, что я простой обыватель. Мо­жет, именно поэтому он общался со мной, ценя возможность побыть самим собой и хорошенько расслабиться.

Ксан заложил руки за голову, изучая мутно-серое небо.

—    Благородная. Да только.

—    Да только?.. — с надеждой повторил я.

—    Разведка занимается получением информации, как жур­налистика или дипломатия. Но, в отличие от последних, она априори предполагает нарушение законов страны пребыва­ния, пренебрежение интересами личности. Обман, хитрость,насилие — нормальные рабочие инструменты. При вербовке нельзя думать о том, что ты ставишь под угрозу жизнь свое­го подопечного, благополучие его семьи. Выжать из него все,что требуется, а дальше — трава не расти. Необходим эмоци­ональный контроль. Стоит разок отпустить вожжи.