Виталий Гладкий - Месть обреченного

– Верно. Все наши усилия оказались напрасными. В прежние времена только за хранение нарезного оружия они схлопотали бы пятак. А мы выгребли из их убежища целый арсенал. – Мудаки мы с тобой, Серега…

Бледный от злости Баранкин кровожадно смотрел вслед бандитам, освобожденным из-под стражи в зале суда.

– Нужно было грохнуть их прямо там, на хазе, и дело с концом, – сказал он с ненавистью. – Вооруженное сопротивление при аресте. Собственно, так оно и было на самом деле. И пусть потом попробовал бы кто-нибудь кинуть камень в наш огород.

– Это точно… Но, знаешь ли, мне почему-то совсем не хочется быть палачом. Даже таких подонков. Ты сейчас говоришь – нужно было грохнуть… – Да, нужно было!

– Тогда почему не нажал на спусковой крючок, когда на тебя шли с ножом? А момент был очень серьезный. Молчишь? То-то… Я пытался казаться спокойным, но внутри у меня все кипело.

– К сожалению, мы сильны задним умом, – сказал я больше себе, нежели Баранкину. – И что совсем уж плохо – страдаем от чрезмерного человеколюбия. – Да уж… – проворчал Славка. – Увы, нас так воспитали…

– Хорошо воспитали. Только жаль, что времена круто изменились. Тогда менты и преступники в основном играли в игру под названием "Сыщики и воры", а теперь мы с ними стали кровными врагами. Раньше опер был лицом неприкасаемым – за редким исключением. Это когда попадался какой-нибудь придурок, у которого происходил сдвиг по фазе. А нынче самая дешевая мелкая сявка, босота, чуть что, хватает ствол и стреляет, не раздумывая. – А все потому, что отменили смертную казнь. – Не знаю. Не уверен. Думаю, дело в другом. – В чем именно? – В смещении нравственных ориентиров. – Только не надо заумных речей!

– Ну, не хочешь слушать – не слушай. Все легче. Я ведь не нанялся читать тебе курс общеобразовательных лекций. – Нет, ты все-таки скажи!

– Если желаешь… – Я пожал плечами. – Раньше тому самому вору, сявке, хватало червонца, чтобы с корешами зайти в пивную. Потому он на большее и не претендовал. И о "мокром" деле даже боялся думать. А сейчас с десятью рублями можно сходить разве что в платный туалет. Чтобы посетить кабак, нужно как минимум сто баксов. Где и как он их отыщет? Кошельки рядовых граждан сплошь и рядом практически пусты. Вот и выходит, что ворам для более-менее сносной жизни нужно "бомбить" квартиры состоятельных граждан, угонять престижные иномарки или брать на гоп-стоп. Причем, обязательно имея ствол. Иначе можно здорово нарваться, так как многие, следую веяниям времени, вооружились. А оружие, сам знаешь, имеет подлую привычку стрелять, в основном неожиданно и часто без всяких мотивов.

– Я так понимаю, ты записался в защитники ворья разных мастей, – с сарказмом сказал Баранкин. – Это что-то новое…

– Неправильно понимаешь. Никого я не защищаю. Просто констатирую факты. Не нами заведено, что кто-то живет честным трудом, а кто-то жульничает, и не нам такое положение вещей менять. Это просто не в наших силах. Каждый зарабатывает, как умеет. Умные люди говорят, что наши способности и недостатки закреплены на генном уровне. А против природы не попрешь. Но гораздо лучше быть вором, чем убийцей… как эти. – Я кивком указал на металлическую клетку, где сидели подсудимые.

– И все равно я не могу тебя понять… – начал было Славка.

Но я решительно встал и сказал ему:

– Давай наши прения перенесем куда-нибудь в иное место и на другое время. С меня сегодня хватит заумных разговоров и речей. Все, я сваливаю. Рекомендую последовать моему примеру. Нам тут делать нечего. Все и так ясно.

– Пожалуй, ты прав…

Мы пошли к выходу, провожаемые недобрыми взглядами подсудимых.

Ничего, козлы, подумал я, еще не вечер… Я не успокоюсь, пока не упрячу вас за решетку. А повезет – еще дальше.

Туда, откуда никто не возвращался…

Небо над городом было чистое и голубое как косынка юной девственницы. Где-то ворковали голуби, возле урны на тротуаре озабоченно чирикали воробьи, подбирая хлебные крошки, из хлебного киоска доносился умопомрачительно аппетитный запах свежеиспеченного хлеба.

"… Вроде – все как всегда: то же небо – опять голубое, тот же лес, тот же воздух и та же вода, только он не вернулся из боя…", – вспомнил я слова из песни Володи Высоцкого.

Да, Славка, свой бой мы сегодня проиграли…

"Пойду-ка напьюсь! – решил я, проследив взглядом за Баранкиным, который, понурив голову, медленно шел на автостоянку, где были припаркованы его "Жигули" – подарок тестя. – Ненавижу эту подлую ментовскую работу, ненавижу свой кабинет, это здание, и это небо тоже… И вообще – пошло оно все на хрен!"

Жорж Сандульский пополнел, раздался в заднице, но в его влажных выпуклых глазищах по-прежнему таились настороженность, подозрительность и глубоко спрятанный страх.

Теперь он был владельцем самого престижного и дорогого в городе ресторана "Клипер". – За мной пришел? – насмешливо поинтересовался Жорж.

Он неслышно появившись из-за декоративной перегородки, возле которой я сидел на мягком диванчике.

– А что, пора? – Шутник вы, гражданин начальник…

Он сел напротив и закурил.

Со своей смуглой физиономией он мог быть похож на кого угодно. Его принимали и за грека, и за ассирийца, и за турка, и за азербайджанца, и даже за цыгана.

На самом деле мама у Жоржа была еврейка, а папа… Ну, скажем так, – адвокат, как однажды выразился известный российский политик, рассказывая о своей родословной. Или примерно так – у политиков всегда семь пятниц на недели, и чтобы понять то, что они говорят, лучше заткнуть уши и следить за мимикой. Только она и выдает их истинные намерения и устремления. Чай, не актеры. А если и актеры, то неважные.

Жоржа рос без отца, который был неизвестно кто и неизвестно где. Сандульского в основном воспитывала бабушка, дочь богатого ювелира. В свое время богатого. То есть, до революции.

Правда, поговаривали люди, что старушка тоже имела неплохой гешефт со своей основной работы. А трудилась она в мединституте на кафедре стоматологии. И была, между прочим, лучшим зубопротезистом города и имела звание кандидата медицинских наук.

Как бы там ни было, но Сандульский не просто рос, а еще и катался как сыр в масле. Если имелось тогда где-нибудь на базе или под прилавком птичье молоко, можно было не сомневаться, что Жорж вкушал его утром и вечером. Притом, вместе с гогелем-могелем.

Мы учились в одном классе. И в армию нас забрали в один день. Я знал, что Жорж не испытывает никакого желания надеть на себя солдатские керзачи.

Но тогда мы воевали в Афгане, и отмазаться от призыва могли только сынки высокопоставленных военачальников и партийных боссов, и то с большим трудом.

К сожалению – теперь я точно знаю, что к сожалению – в год окончания школы ни мне, ни Жоржу не удалось поступить в институт. Тогда студентам дневного отделения военкомат предоставлял отсрочки.

Я не попал в ВУЗ только по причине своей легкомысленности. Мне почему-то думалось, что готовиться к вступительным экзаменам в институт можно и на пляже.

Как оказалось, я ошибался…

У Жоржа была иная история. Его бабка решила, что он обязательно должен пойти по ее стопам и стать врачом.

Но у юного Сандульского явно преобладали гены его прадеда. Он мечтал поступить в торговый институт.

Пока Жорж препирался с властной бабкой на сей предмет, поезд, как говорится, ушел, оставив на перроне несостоявшееся светило стоматологии. Бабку он в конце концов уломал, но сдать документы в торговый институт не успел.

В Афгане он тоже побывал, но совсем в ином качестве, нежели я. Жорж прилетал туда на несколько дней со штабным начальством из Москвы.

Каким-то хитрым образом Сандульский сумел устроиться то ли шифровальщиком, то ли еще каким-то ценным армейским кадром, которому путь на передовую заказан. Но медальку за Афган он все-таки ухитрился получить.

Наверное, в этом вопросе Жорж поскромничал. Со своими связями он мог бы претендовать и на большее.

Я знавал одного проходимца, который не нюхал не только пороха, но и солдатских портянок. И тем не менее он сумел отхватить серьезный орден за свои "подвиги" в Афганистане и три медали.

В настоящее время этот сукин сын отирается в обществе воинов-интернационалистов, притом на главных ролях, и время от времени рвет на груди тельняшку, рассказывая доверчивым телезрителям о том, как он сражался против душманов. – У нас, между прочим, сейчас обед, – сказад Сандульский с явным подтекстом. – Не похоже. Я окинул взглядом пустой зал.

– Спецобслуживание, – самодовольно ухмыльнулся Жорж. – Иностранная делегация. Прибудет с минуты на минуту. – Понятно… Я поднялся.

– С нашим кувшинным рылом да в калашный ряд… Покеда.

Я сделал вид, что собираюсь уходить.

– Э-э, старик! Постой. Ты что, обиделся?

– С какой стати? Нынче на милицию не брешет разве что бродячий пес из подворотни. – Ну зачем же так…