Воины Крови и Мечты - Желязны Роджер Джозеф

«…Известно, что у АЛС различают три формы течения: типичная форма, при которой пациент может прожить от двух до трех лет; ускоренное течение, при котором смерть наступает в течение месяцев и даже недель; и очень медленное течение, когда пациент может прожить десять, двадцать лет и даже дольше».

Трудно сказать, благодарить или проклинать судьбу в случаях, подобных случаю доктора Хокинга. Можно лишь поражаться мужественному сердцу, которое продолжало любить мир и работать ради максимально возможного осмысления этого мира, не будучи способным «тянуть-толкать» или уходить от нападения собственной ускоряющейся энтропии, а способное лишь «разворачиваться», лавировать среди тайн человека и Вселенной.

— Однажды на меня напали какие-то парни на улице, — как-то рассказывал Фил холодным вечером после занятий, пока мы натягивали теплую одежду и собирались возле стола, накрытого для пикника. — Один из них бросил в меня бутылку коки. Я автоматически поставил блок. Бутылка разбилась, ударившись о левое предплечье — несколько осколков в нем застряли, — и разлетелась вдребезги. Довольно впечатляющее зрелище. Должно быть, я выглядел как человек, который знает, что делает, потому что они разбежались.

— Похоже скорее на уход от нападения, чем на «разворот» вместе с ним, — высказался я.

— Да, действительно, — согласился он. — Все, что ты узнаешь о боевых искусствах, в конце концов сливается в нечто цельное. Ты вырабатываешь собственный стиль. Каждый раз действуешь по обстоятельствам.

Фил умер в понедельник 26 февраля 1990 года от амиотрофического латерального склероза. Это была типичная форма; она убила его за пару лет. Он боролся с болезнью, отражая ее нападения и применяя все приемы, на которые был способен при каждом ее приступе, теряя силы и энергию. Он ставил блоки и наносил удары; он тянул и толкал. Но у него не было иного выбора, кроме как войти в ее мир и играть по ее правилам. Я стал заниматься с учениками Фила сначала под его руководством. Потом, когда он уже не мог приходить, при всеобщем согласии класса, продолжал вести занятия, периодически докладывая ему о результатах по телефону и выслушивая его советы. Я продолжал преподавать еще несколько лет после того, как его не стало.

Его хоронили в Санта-Фе в четверг 1 марта. Его пришли проводить все те, кого он учил.

В шесть часов утра Ричард плыл на пароме от отеля на Кэй к Кристианстеду в компании нескольких туристов, таких же ранних пташек, как он, когда, повернувшись и взглянув в сторону берега, увидел большого ската, выпрыгивающего из воды; иссиня-серая кожа блеснула в утреннем солнце, как оружейная сталь, дьявольский хвост был оттянут в сторону, словно готовился рассечь воздух.

Скат парил, будто не был подвержен гравитации, зависнув в небе между паромом и берегом, на фоне складов и доков, словно фрагмент картины; затем почти беззвучно нырнул в пурпурные карибские воды, оставив после себя на воде морщинку солнечного поцелуя.

Ричард обернулся, чтобы узнать, видели ли это остальные пассажиры. Судя по их лицам, не видели. Прыжок ската был индивидуальным представлением, специально для него, и Ричард насладился им сполна. Позже ему пришло в голову, что, возможно, это было своего рода предзнаменованием.

Сойдя на берег, он зашагал вдоль доков и складов туда, где перед рестораном «Анкоринн» его ждала чартерная рыбацкая шхуна.

На борту уже были мужчина и женщина. Мужчине было лет пятьдесят, может, немного больше, но он был, безусловно, в хорошей форме. От него исходило какое-то ощущение незыблемости, словно обычные законы бренности жизни на него не распространялись.

Он был коренастый, с мощными плечами и немного широк в поясе, хотя это была крепкая полнота. Черная свободная рубашка не могла скрыть развитой мускулатуры, и было очевидно, что эта мускулистость прежде всего врожденная, а уж потом усовершенствованная тренировками. Кожа была темная и обветренная, как старая бычья шкура, а волосы напоминали иней или подпаленную траву. На нем были шорты цвета хаки, открывавшие загорелые мускулистые ноги, и икры отсвечивали желтым цветом, вызывавшим в памяти старую слоновую кость.

Он стоял возле стула, привинченного в центре палубы, и смотрел на Ричарда, державшего в руках бумажный пакет с ленчем и лосьоном от солнца. Его глаза цвета воронова крыла разглядывали Ричарда, словно тот был навозной кучей, в которой могли остаться непереваренные зерна, представлявшие интерес для вороны.

Повадки мужчины мгновенно насторожили Ричарда. Была в нем какая-то петушистость. Манера оценивающе смотреть на человека, давая ему при этом понять, что он ничего не стоит.

Женщина была совсем иная. Она принадлежала к типу конкурсных красавиц, сошедших с дистанции по возрасту, хотя и сохранила красоту, с телом, словно выточенным морем. Она была по меньшей мере на десять лет моложе мужчины. У нее были волосы до плеч, выбеленные солнцем и перекисью. На лице выделялся безупречный нос и пухлые губы в форме сердечка. На подбородке виднелась небольшая ямочка, а глаза были блекло-голубыми. Женщина была тонкая и большегрудая; на ней была просторная белая футболка поверх черного купальника, одного из тех, что женщины носят в кино, но на пляже увидишь не часто. У нее было подходящее тело для такого купальника. Ричарду припомнилось, что эти купальники называют ремешками или шнурками. Когда полоска ткани пропускается между ягодицами и не прикрывает их совсем. Верх купальника темнел сквозь белую футболку. Женщина двигалась легко, словно привыкнув к постоянному вниманию, но что-то в ее глазах встревожило Ричарда.

Однажды, когда он ехал ночью по шоссе, наперерез машине выскочила кошка, и он сбил ее. Он остановился, чтобы посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать — смятый в лепешку зверек умирал, и его глаза горячо и дико светились в луче фар. Вот такие же глаза были у женщины.

Она быстро взглянула на него и отвернулась. Ричард взошел на борт.

Протянул руку мужчине. Тот улыбнулся, взял его руку и потряс ее. Ричард выругался про себя, ибо рукопожатие было каменным. Этого следовало ожидать.

— Хьюго Пик, — сказал мужчина, затем наклонил голову в сторону женщины: — Моя жена Марго.

Марго кивнула Ричарду и еле заметно улыбнулась. Ричард собрался уже было представиться, когда капитан Билл Джонс, сияя, вышел из каюты. Это был долговязый обветренный дядька с лицом, состоявшим лишь из носа и глаз цвета жидкой мясной подливки. Он нес две чашки кофе. Одну он подал Марго, другую — Хьюго, сказал:

— Ричард, ну как ты, дружище?

— Хотел бы еще поваляться в постели, — ответил Ричард. — Не знаю, как тебе удалось меня уговорить, Джонс.

— Послушай, рыбалка — это не так уж плохо, — сказал капитан.

— Где-нибудь на бережке в Техасе это, может, и неплохо. Но вся эта вода… Ненавижу ее.

Это было правдой. Ричард ненавидел воду. Он умел плавать, лет двадцать пять назад, будучи бойскаутом, даже получил свидетельство спасателя, но так и не научился любить воду. Особенно глубокую воду. Океан.

До него дошло, что он позволил Джонсу уговорить себя просто ради того, чтобы проверить, избавился ли он от этого навязчивого страха. Ну вот, пожалуйста, избавиться-то он избавился, но воду по-прежнему не любил. Мысль о том, что скоро он окажется со всех сторон окруженным ею и она будет глубокой, а над ними не будет ничего, кроме синего неба, не вдохновляла его.

— Принесу тебе кофе и будем отчаливать, — сказал Джонс.

— Помнится, договаривались пять за фрахт? — спросил Ричард.

Джонс выглядел слегка растерянным.

— Знаешь, мистер Пик оплатил время между приливом и отливом. Он хотел снизить оплату до трех. Чем больше просидишь в этом стуле, тем больше шансов что-то поймать.