Андрей Дышев - Далекий звон монет

– Нет, не боюсь.

Он подошел к буфету, сдвинул стекло и стал перебирать бутылки.

– Вика пила только «смирновку». Я предпочитаю «Довгань». Водку я всегда покупал в одном и том же магазине, и с обратной стороны каждой этикетки «смирновки» есть вот такой текст…

Он взял плоскую бутылку и повернул ее так, чтобы мне был виден текст.

– А вот эта бутылка, из которой вы вчера лакали, чужая. Она куплена не мной и не в моем магазине. Это я заметил еще вчера.

– И спокойно смотрел, как твоя жена травится?

– Во-первых, я не знал, что она травится, – отпарировал Тарасов. – А во-вторых, моей жене бесполезно было что-либо запрещать. Если бы я сказал, что эта водка принесена в дом не мной, Вика назло мне выпила бы ее до дна.

– Кто ее сюда принес? – спросил я.

Тарасов, усмехаясь, теребил подбородок. На стеклах его очков отражались языки пламени.

– Как интересно ты спросил, словно схватил себя за левое ухо правой рукой. Спросил бы напрямую: кого я подозреваю в убийстве жены?

– Допустим, еще час назад ты подозревал меня, – ответил я. – Но насчет водки, надеюсь, у тебя сомнений нет?

– Хитрый ты, Вацура, мужик! Эта водка интересует меня меньше всего. Кто сказал, что в ней подмешано снотворное? Ты? А почему я должен тебе верить?

– Выпей сто грамм и поверишь.

– Не хочу.

– Ты мне не хочешь верить?

– Да, это так. Тебе опасно верить. Ты блефуешь. Ты играешь, и фальшь хорошо просматривается.

Он говорил все медленнее, подходя к главному, что хотел сказать. Я молчал, ковыряясь кочергой в огне.

– Ты хорошо подумал, прежде чем согласиться на мои условия? – допытывался Тарасов. – Ты понимаешь, что будет с тобой и Анной, если ты приедешь без денег?

– Понимаю. Но с чего ты взял, что я приеду без денег?

– С чего? – Тарасов рассматривал этикетку «Довганя». – А с того, что нет у тебя никаких денег. И никогда не было.

– Ты скоро убедишься, что это не так, – сказал я. Лгать, когда тебя почти приперли к стене, было невыносимо, и мне очень хотелось закончить этот разговор, шарахнув Тарасова кочергой по спине.

– Ну-ну, – ответил он. – Посмотрим… А теперь запоминай: Харьковское шоссе, гонишь пятьдесят километров до Чехова, проезжаешь его и еще километров пятнадцать в сторону платформы Луч. За кладбищем будет поворот на проселочную дорогу. Ты должен ждать меня там завтра в шесть вечера. Запомнил?

– Харьковское шоссе? – переспросил я. – Что-то я не припомню там никаких женских колоний.

– Не о том думаешь, Вацура.

– Как я узнаю, что ты действительно привез Анну?

– Влад выведет ее из моей машины, и ты сможешь полюбоваться ею в свете фар.

– Влад?! – едва не закричал я. – Значит, эта сволочь продаст мне женщину, которую любил? Потрясающе!

– Он такая же сволочь, как и ты, – процедил Тарасов. – Ну, все, я тебя больше не задерживаю. Скоро подъедет оперативная группа, и тебе лучше находиться отсюда подальше.

Я не знал, чем мне заняться до шести вечера следующего дня. На последние деньги я вставил в автосервисе ветровое стекло, заправил бак под завязку, покрутился возле магазина «Охотник», в коммерческом киоске купил ленту скотч, несколько пакетиков с томатным соком да батон «Докторской». Езда по Москве без прав, паспорта и с «сентинелом», спрятанным под задним сиденьем, была равносильна добровольной сдаче властям, и я предпочел провести остаток дня и последующую ночь в глухом подмосковном лесу, постоянно гоняя движок на холостых оборотах и прогревая салон.

С убийственным спокойствием я дождался вечера и по проселочным дорогам, жуя колбасу, не торопясь поехал в Чехов. Плана, как и денег, у меня не было. Я сам не знал, на что надеялся, но полное отсутствие надежды замораживало нервы, и я ехал на «стрелку» с железной выдержкой безнадежного тупицы, идущего на трудный экзамен.

Кладбище, занесенное снегом, с торчащими поверх сугробов покосившимися крестами, навевало смертельную тоску. Я проехал мимо него, спугнув громадную стаю ворон. Черные птицы, гадя сверху на машину, провожали меня до поворота на проселочную дорогу и успокоились лишь тогда, когда я, остановившись на обочине, заглушил мотор и выключил свет фар.

Откуда Тарасов мог узнать, что денег у меня нет? Это мог знать только Влад. Но он никогда, ни при каких обстоятельствах не поставит об этом в известность Тарасова. Может быть, Тарасов интуитивно догадывался, что я вожу его за нос? Дай бог, чтоб было так.

Пошел седьмой час. Мир вокруг машины погрузился в непроницаемый мрак. Я думал об Анне. Как она выглядит? Похудела, смертельно устала от темноты и сырости помещения, в котором ее держали почти полтора месяца? Как встретит меня?

Я повернулся и взял с заднего сиденья полиэтиленовый пакет, набитый пачками прямоугольных листков из газетной бумаги, поверх которых были пришлепнуты ксерокопии стодолларовой купюры. Более дешевой «куклы» мир наверняка не знал. Даже в полной темноте эту макулатуру невозможно было принять за доллары. Приманка для кретинов. Впрочем, можно было бы вообще ничего не готовить.

«Точность – вежливость королей» – это сказано не про Тарасова. Если бы он в самом деле готовил побег и вытаскивал Анну из зоны, я готов был бы ждать сутки, двое, даже неделю. А тут обыкновенный чулан в деревенском доме на дальнем отшибе станции Луч. От этого дома до кладбища – десять минут езды от силы. Не спешит Тарасов, боится, не верит.

В четверть седьмого наконец среди черных стволов деревьев замерцали огоньки фар. Со стороны деревни в мою сторону ехал белый «Мерседес» Тарасова. Я завел двигатель, включил дальний свет и вышел из машины. «Мерседес», словно зеркальное отражение, тоже врубил дальний свет, стал притормаживать и остановился. Машины разделяло не больше тридцати метров.

Я поднял руку с пакетом над головой. «Сейчас, – думал я, чувствуя, что начинаю волноваться, как школьник перед первым свиданием, – сейчас из машины выйдут Влад с Анной».

Из-за ослепительного света фар я не заметил, как распахнулись двери, и понял, что сближение началось, лишь после того, как на фоне двух сияющих солнц показались силуэты Влада и Анны.

Влад, не изменяя своим привычкам, счел необходимым покривляться, как обезьянка перед зеркалом. Не подходя ко мне слишком близко, он сомкнул над головой руки, изображая рукопожатие, затем взял Анну под локоть и повернул ее так, чтобы мне был виден профиль. Затем – спина, затем – опять профиль.

– Ты доволен? – громко спросил он, перекрикивая шум вентиляторов.

– Где мои документы?

– У Анюты в руке… Подними лапку, милая!

– Забирай деньги! – ответил я.

– Кидай пакет!

Я качнул рукой, подкидывая пакет в воздух. Он сверкнул в лучах, на мгновение исчез из поля зрения и, словно с неба, свалился к ногам Влада. Тот нагнулся, поднял его со снега, раскрыл и надолго подвесил над ним свой массивный с горбинкой нос.

Анна стояла рядом с ним ни живая ни мертвая. «Мерседес» моргнул фарами – кажется, Тарасов терял терпение и торопил Влада.

– Порядок! – крикнул он, обернувшись к машине, и слегка толкнул Анну в спину.

Я думал, она упадет в мои объятия. Но Анна прошла мимо меня, будто не узнала. Я схватил ее за руку, подвел к «Опелю» и посадил на переднее сиденье. Самое страшное осталось позади.

Обойдя машину, я сел за руль, выключил свет и повернулся к Анне.

– Ну, здравствуй, – сказал я, замечая, что мой голос предательски дрожит. – Потерпи еще немного, сейчас все закончится.

В ближайшие минуты Анне предстояло еще многое пережить и переоценить. Я взял ее холодную руку и поднес к губам. Она, не шелохнувшись, смотрела на слепящий свет «Мерседеса».

– Не волнуйся, – прошептал я, увидев, как Влад сел в машину. – Все уже позади.

– Все еще впереди! – неожиданно раздался за нашими спинами чей-то неприятный голос, и я, вздрогнув, почувствовал, как мою шею сдавила стальная струна. – Не дергайся, не то выстрелю твоей бабе в голову. Поехали!

Оказывается, я в ком-то сильно заблуждался. Такой репризы в сценарии не было.

Струна врезалась мне в горло с такой силой, что казалось, кожа вот-вот лопнет и чулком сползет на плечи. Я взялся за рычаг передач и толкнул его вперед.

– Разворачивай, – прошептал над моим ухом голос. Мне показалось, что я уже где-то слышал его. – Гони на Москву, а потом на Быково. Чем быстрее доедешь, тем меньше крови из тебя выльется.

Превозмогая боль, я вывернул руль и надавил на акселератор. Машина, пробуксовывая, медленно набирала скорость. Скосив глаза, я посмотрел на Анну. Казалось, она онемела, она уже никогда не сможет говорить и испытывать простые человеческие чувства. Короткий ствол десантного «калашникова», просунутый между спинкой сиденья и подголовником, упирался ей в шею. Я поднял глаза. В салоне было слишком темно, и зеркало отражало лишь черный прямоугольник с двумя яркими удаляющимися точками – расстояние между нами и «Мерседесом» быстро увеличивалось.