Анатолий Чехов - Передаю цель...

Раза два отметил я его на огневом рубеже, на полосе препятствий. И стрелять стал отлично, и по физподготовке других тренировал…

Слушая Ивана Дмитриевича, я думал, сколько людей, сколько судеб прошло не только через его руки, но и через его сердце! И скольким он таким, как Климанов или Засухин, вовремя подсказал, как жить, в чем найти себя!

Майор Приемышев показал мне пачку писем от бывших сержантов и солдат. В этих письмах — и предельная искренность, и уверенность в том, что у Ивана Дмитриевича сохранился живой человеческий интерес к каждой судьбе.

В комнате у дежурного по части встретились мы с ним для того, чтобы ехать вместе на его бывшую заставу.

…Шурша колесами по асфальту, «Волга» начальника политотдела вынесла нас на шоссе, и вот уже остался позади живописный городок с развалинами старой крепости на холме, поднимающейся рядом с крепостью остроконечной, как обелиск, кирхой, построенной еще в пятнадцатом веке, с аккуратными коттеджами, поблескивающим под прибалтийским дождиком булыжником дороги. Разговор наш продолжался уже в машине.

— Некоторые считают, — сказал майор, — что армия не производит никаких ценностей, только потребляет их. С материальными ценностями так оно и есть,

Но нельзя переоценить роль армии в деле воспитания молодежи: приходят служить люди часто неприспособленные к преодолению жизненных трудностей, к повседневному труду. А уходят из армии — на несколько голов выше и физически и нравственно.

Я слушаю майора и думаю, что его собственный характер формировался как раз в суровых условиях Заполярья, и что он, Иван Дмитриевич, из скромности не рассказывает о затяжных, неделями длящихся дождях и молочно-белых туманах, о постоянном грохоте прибоя в штормовые осенние месяцы, о вое пурги и морозах в долгую полярную ночь. Совсем непросто было в течение четырнадцати лет прожить в Заполярье, изо дня в день видеть один и тот же суровый пейзаж — голые скалы на берегу океана и на одной из них несколько построек, воздвигнутых собственными руками. Наконец, безлюдье, участки огромной протяженности, отсутствие на сотни километров культурных центров.

Все это можно было домыслить, слушая неторопливый рассказ Ивана Дмитриевича, но можно было понять и немалую опасность для человека, пребывающего в таких условиях, снизить требовательность к себе, опуститься до схемы в руководстве заставой, до «казенного» исполнения своих обязанностей.

Майор Приемышев не снизил требовательности к себе, не встал на путь компромисса с собственной совестью.

…Мы едем по все еще зеленой, несмотря на осень, равнине.

В перелесках и рощах виднеются отдельные хутора, мелькают и проносятся мимо ветряные мельницы, колхозные скотные дворы, фермы.

Впереди выплывают серые трубы цементного завода.

Мне уже известно, что добровольная дружина, организованная майором, признана лучшей в отряде. Не раз пограничники приходили на помощь рабочим, не раз и рабочие — дружинники помогали пограничникам.

Не по обязанности, а по душевной потребности Иван Дмитриевич Приемышев завязывает добрые отношения с окружающими его людьми, по велению своего сердца отдает всего себя каждому человеку, разделяющему с ним его работу и службу.

Терьяк — опий.

Тамдыр — род печки (турк.)

Яшулы — «большие годы» — уважительное обращение (турк.).

Кочахчи — нарушитель (турк.)

Кара-Куш — «Черная птица, Черный орел» (прозвище курд.).