Илья Рясной - Дурдом

Кратчайший миг. Четкая, разом выхваченная из потока бытия, из каких-то иных пространств, картинка. Картинка моего будущего. Это будет падение в пучину. Побывав там, за гранью безумия и проникшись всем ужасом, я вернулся в нормальный распорядок времен и событий. Каменные санитары сжимали меня с обеих сторон — и не шевельнешься. Медсестра целилась из наполненного смертельной угрозой, как смотрящий прямо в лоб дуэльный пистолет, инъектора.

— Стойте! — крикнул я, нисколько не надеясь на успех. — У меня аллергическая реакция! Врач не знал о ней!

Рука с инъектором замерла, оттягивая на миг приведение приговора в исполнение.

— Позвоните Дульсинскому! — в отчаянии кричал я. — Он в курсе.

— Ночь на дворе, — нервно возразила медсестра.

— Тогда оставьте это дело до утра.

Медсестра пожала плечами. Задумалась на не сколько секунд. Теперь инъектор она держала не так уверенно, и он не был нацелен на меня.

Она переглянулась с санитарами, еще раз пожала плечами. А потом неожиданно резко обернулась, произнесла;

— Ждите.

И вышла из палаты.

Санитары лениво развалились на стульях и, глядя на них сейчас, я понял, что они совершенно не походят на людей, замысливших преступление. Они начали нудно обсуждать последний футбольный матч — как на последней минуте американец послал гол в девяточку. Медсестра появилась через десять минут с окончательным вердиктом по моему делу.

— Действительно, профессор сказал, что данная группа нейролептиков вам противопоказана, — произнесла она с явным недоумением.

И тут я ясно понял, что эта троица — никакие не злоумышленники, они вовсе не стремились причинить мне вред, а только дисциплинированно выполняли предписание. Вот только чье?

— Постарайтесь уснуть. И извините за беспокойство, — сказала медсестра перед тем, как закрыть тяжелую дверь.

«Постарайтесь уснуть». После такого стресса? Как бы не так! Оставшуюся часть ночи я ни на секунду не сомкнул глаз.

Противник перешел в наступление — это однозначно. Я расшифрован, и начал нащупывать верную тропинку. Вот враг и засуетился.

Мы ожидали что-то подобное. И даже где-то строили расчеты на возможности возникновения именно таких ситуаций.

Эх, хорошо заниматься академическими расчетами в тиши кабинетов. Сейчас же ночью, в полном одиночестве, я лежу на койке в закупоренной палате в сумасшедшем доме на вражеской территории, страх перебирает и нещадно трясет каждую мою поджилку и жилу. И опять в голову лезут назойливые мысли, что я взял на себя слишком много. И еще — вновь и вновь вставала перед глазами сцена — охлопывающийся в серую сферу неопределенности и безумия мир. Что это было? Обычная галлюцинация? Или прозрение, весточка из будущего, которого мне пока удалось избежать ?..

К утру я все-таки заснул. Проснулся ближе к завтраку.

Без всякого аппетита съел яичницу и ветчину, запил чаем с лимоном.

После завтрака медсестра, которую я принял ночью за своего палача, а днем за обычную, симпатичную девушку, ласково улыбаясь, сообщила, что меня вызывает руководитель клиники.

В ее сопровождении я отправился к Дульсинскому. В приемной профессора за компьютером в поте лица трудилась секретарша, а в кресле, затерявшемся в зарослях, отдыхал молчаливый голубоглазый зомби Марсель — телохранитель и шофер.

— Проходите, вас ждут, — дежурно улыбнулась мне секретарша, после чего опять с головой ушла в работу с компьютером. Краем глаза я заметил, что она осваивает милитаристскую игру «вертолет». Молодец! Готова к труду и обороне.

— Не выспался, — зевнув пожаловался мне профессор. — Из-за вас, дорогой друг. Когда меня будят среди ночи, я обычно слоняюсь по квартире до утра и ем бутерброды.

Почему-то ночью на меня набрасывается голод.

— Сожалею, что пришлось вас побеспокоить.

— Не сожалейте. Я не устаю повторять персоналу, чтобы при возникновении каких-то нештатных ситуаций они не стеснялись звонить мне. Вам повезло. Вы были бы сейчас не в лучшем виде. Вам хотели вколоть «Т-зам-зин» — новейший убойный психотроп из группы фено-тиазинов. Вы бы сейчас витали в космосе.

— Вы колете больных такими препаратами? — сглотнув комок в горле, произнес я. У меня внутри стало как-то пусто после его слов, показалось, что мир качнулся. Такое же чувство бывает, когда пуля ударит рядом с твоей головой и ты печенкой поймешь, что было бы, ударь она чуть правее.

— В крайних случаях. Кстати, в назначении указано другое лекарство. Но в ячейке на раздаточном столе его подменили.

— Мне же вообще ничего не прописывали! — возмутился я.

— Ошибаетесь, друг мой. Прописывали. Вот назначение, — он показал компьютерную распечатку, в которой значилось, что и как вкалывать больному из шестнадцатой палаты.

— Вы же клялись, что избавите меня от таких моментов.

— Вечная проблема интеллигенции. Пока мы говорим, кто-то в это время делает, — усмехнулся профессор. — Издержки компьютеризации. Кто-то загнал фальшивые данные в нашу компьютерную сеть. Доступ в нее и коды имеют восемнадцать человек. И любой из них мог это сделать.

— А кто мог подменить лекарство ?

— Из этих восемнадцати десять вполне могли это сделать. Не так много. Есть перспектива поиска.

— Зачем мне было впрыскивать эту дрянь?

— Например, чтобы сломить волю. Сделать из вас пластилин, который можно мять.

— Значит, я оказался у кого-то на карандаше.

— Может, их растревожило ваше излишнее любопытство?

— Что теперь? Мне сматывать удочки?

— Не разобравшись во всем? Ничего не узнав? — пронзил меня взглядом профессор. — Ваша воля.

— А если они опять решат начинить меня каким-нибудь препаратом для бешеных лошадей? — нервно спросил я, поглаживая гладкую кожаную поверхность моей любимой электронной записной книжки.

— Я указал персоналу на то, что любые препараты вам категорически запрещены. В открытую на насилие ваш противник вряд ли решится. Все-таки у меня не какая-нибудь Государственная Дума, а приличное заведение.

— Вам так нравится моя компания?

— Просто я не меньше вас хочу выяснить, что происходит в моей клинике. Так вы остаетесь? — испытующе посмотрел он на меня.

Как же мне хотелось ответить «нет». Но я сам подписался на этот бой. И нехорошо после первого же удара сломя голову бежать с ринга. Противник проявил себя. Значит, я на правильном пути. Остается только стиснуть зубы и примериться, как нанести ответный удар.

— Остаюсь…

Тянулся очередной дурдомовский день. Если у меня теперь и было ощущение пребывания в доме отдыха, то только в таком, который стоит на склоне готового рвануть в любой момент вулкана.

После тихого часа я полулежал в моем любимом кресле в холле рядом с выключенным из сети телевизором. Утром розовенький, с расплывшейся на весь экран личиной бывший премьер бойко рассуждал об инфляционных ожиданиях, падении денежной массы, лизингах, колсантингах и залоговой политике.

Завидев экс-премьера, тихий и вечно улыбающийся маньяк вдруг птицей забился о бронированное стекло с громовым ревом:

— Ветчина «Хам»! Того и гляди захрюкает!

Его оторвали, тут же лечащий врач огласил приговор, который незамедлительно привели в исполнение — виновник был помещен на этаж «эфирных отказников». Досталось и другим, прямо как в песне Высоцкого — «и тогда главврач Маргулис телевизор запретил». Запретил, правда, не надолго, до вечера.

К этому времени улягутся страсти после такой выходки и в ящике привычно задвигаются живые марионетки из многотысячной серии «Санта-Барбары».

Напротив моего кресла плешивый дедок, согнувшись на табуретке, сосредоточенно перелистывал невидимую газету, цокал языком и озадаченно качал головой:

— Что ж деется?! Во христопродавцы!

На диване рядом устроился морщинистый, похожий на гнома пациент, ожесточенно выдергивающий волосы из бороды, как старик Хотабыч. Я слышал, что он жутко корит и проклинает себя за то, что не может никак сдержаться и раскачивает земную ось, отчего происходят землетрясения и гибнут ни в чем не повинные люди. Рядом с ним неподвижно сидел неразговорчивый узбек, положив широкие ладони на колени, и пялил немигающие глаза на черный экран «Сони».

— И тут обман, — на соседнее кресло плюхнулся Самуил Кутель — человек без желудка. — Выключили телевизор. Перед спектаклем Мольера.

Кугель в последние дни начал резко выкарабкиваться из черной депрессии. После той памятной беседы в первый день в столовой я несколько раз пытался вызвать его на разговор, но у меня ничего не получилось. Он был слишком поглощен переживаниями по поводу своих внутренностей. Сегодня он сам искал разговора.

— Как ваше здоровье? — спросил я.

— Много лучше, — он ощупал свой живот и удовлет-вореннно отметил. — Похоже, стал немножко отрастать желудок. Глядишь, и кишки появятся.