Дмитрий Красько - Исчезнувший

— Здесь тебе не бордель.

— Да я и не с этой целью.

— А какую тетку?

— Низкая, толстая, вонючая. Я ей человека потрахаться одолжил. Понимаю, что не бордель. Но она тоже тварь божья. Размножаться иногда хочет. Только теперь этот человек мне самому нужен.

— Тоже поразмножаться захотел?

Я хотел было нагрубить ему, но, испытывая в старикане нужду, передумал. Он знал, как пройти к бомжиному стойбищу. И мог провести туда меня. Так что не стоило спугивать его раньше времени.

— Не размножаюсь я с мужиками, дед. Тетка где?

— Не гони! — строго приказал тот. — Ишь, резвый какой. Тетки этой сейчас здесь нет. А человек… Да ты сам-то кто будешь?

— Вырасту большой — пенсионером буду. А пока я таксист.

— Таксист?! — удивился он, словно я признался в том, что намедни спер у него клизму. — Надо же! Воры здесь бывали, наркоманы тоже. А вот таксистов еще не было.

— Значит, буду первым, — подытожил я. — У меня тут еще одна проблема, старый. Водка прокисает.

— Водка? — голос старикана остался равнодушным. Видимо, никаких светлых воспоминаний об этом продукте он не имел. — Водка — это такая вещь, сынок, что не прокиснет, не переживай. Но не пропадать же добру. Пойдем к нам, твой человек там лежит.

Я радостно ощерился, а старикан, развернувшись, неспешно пошаркал прочь. Мне удалось без труда приноровиться к его шагу, так что дальше мы шли, как бойцы Кремлевского полка — нога в ногу.

Он долго вел меня за собой по каким-то закуткам, коридорам, сквозным комнатам. Их было так много, что в конце концов я утратил всякую ориентацию. Оставь дедок меня одного, и я сдох бы от голода, так и не найдя дороги назад, несмотря на фонарик в руке. Очень может быть, что следы он путал специально — а вдруг мне захочется еще раз навестить их, но уже не в одиночку, а, скажем, с компанией злых докторов с острыми шприцами для дезинфекции?

Напетлявшись от души, старикан вышел в какую-то, пусть огромную, но все же комнату, а не цех. Посреди нее стояло три буржуйки, жадно жрущих дрова. В нескольких кастрюлях булькало варево. На одной из печурок имелся даже чайник.

Чтобы не задымлять помещение, длинные трубы были выведены через тщательно законопаченное окно на улицу. Перед буржуйками лежал солидный запас топлива в виде поломанных досок и нескольких чурок. Серьезная организация быта. Я ожидал много худшего.

В комнате было тепло и даже где-то жарко. Все местное население располагалось вдоль стен, и сейчас возлежало на кучах тряпья и прочей мягкой дребедени.

При нашем появлении несколько пар глаз настороженно убедились, что опасности нет, потом их внимание опять переключилось на ловлю вшей и прочие радости жизни.

Старикан уверенно прошел вглубь помещения, поставил на попа три чурки и, обернувшись ко мне, предложил:

— Присаживайся.

Я воспользовался предложением и расположился на одном из только что созданных табуретов, а дед принялся суетиться, готовя закуску и выставляя ее на средний обрубок, который должен был сыграть роль столика.

Первым делом он ловко выудил прямо из воздуха стаканы. Вторым — схватил с печки и переставил мне под нос небольшую кастрюльку. Потом выудил из кармана ложки, — сперва одну, потом вторую, — потер их о фуфайку и положил рядом с кастрюлькой.

— Погоди, не жуй. — Сказано было сильно, словно я, натурально, изнывал от голода и грыз стены по дороге сюда, втирая очки собственному желудку. Да пригрози мне кто-нибудь поцелуем давешней матрешки — я бы не стал кушать такое, какое булькало в кастрюльке. Черт его знает, из чего оно состояло.

Но объяснять все это деду я не стал, чтобы не оскорблять его чувство гостеприимства. Да он и не ждал от меня комментариев, развернулся и зашаркал ногами в самую темную часть комнаты, где долго чем-то шелестел и откуда вернулся со шматком хлеба и добрым кусом колбасы в руках.

При виде которой у меня чуть глаз не выпал. Усилием воли его удалось втянуть на место, так что никто, по-моему, ничего не заметил. Но я, крест истинный, никак не ожидал увидеть здесь колбасу. Что угодно, даже корону Святого Стефана, но не колбасу.

Тем не менее, она была — факт. Потому что мои ноздри сразу защекотал знакомый запах, но я сдержался. В первую очередь из соображений гуманности — никогда не собирался и впредь не собираюсь объедать голодающих бомжей. А потом еще и собственная безопасность, в смысле гигиеническом, требовала осмотрительности. Я как-то не доверял рукам деда. Неизвестно, где и в чем они ковырялись, прежде чем взяться за закуску.

Старикан уселся напротив меня на такой же пенек и поинтересовался:

— Ты, кажется, что-то говорил про водку?

— Я? — на всякий случай удивился я. — Ну да, говорил. — И вынул из кармана уже согретый теплом моего тела пузырь. — Прокисает, подлая.

Дед лихо подхватил бутылку, повертел ее в руках и, ловко и умело вскрыв ложкой, с вызовом оглядел комнату:

— Ну, желает кто-нибудь выпить, али как?

Несколько секунд стояла полная тишина, потом под самым окном произошло шевеление. Там встал на ноги, после чего подошел к нам, некто. Огромный парень. Не высокий, не широкий, не толстый, а и то, и другое, и третье вместе. Именно, то есть, огромный.

Я с удивлением уставился на это интересное природное явление, а он, трясясь коленками от страха, попросил:

— Отец, а отец! Плесни пять капель!

— Опять за свое, Сашка? — хмуро спросил старикан.

— Да я пять капель — и на боковую! — принялся оправдываться тот. — Честное слово!

— Знаю я тебя, — проворчал дед, но в стакан все же немного плеснул. — Смотри — начнешь опять со своими марсианами о политике болтать — выпорю! Нам здесь еще политики не хватало!

— Да клянусь, нет! — обрадовался парень, хватая стакан и опрокидывая его содержимое себе в глотку. И — чудо! ни разу такого не видел, ни разу о таком не слышал, но он тут же окосел, словно водка сразу обратилась в пар и ударила по мозгам. Его обратный путь к лежанке больше походил на то, что называется «бык пописал».

Я с удивлением посмотрел на деда. Тот пожал плечами и пояснил:

— Хороший парень. Мастер, говорят, золотые руки был. Любой телевизор с закрытыми глазами починить мог. А вот поди ж ты — водка сгубила. — И налил по новой, теперь уже в два стакана. Себе, стало быть, и мне.

Но я решительным жестом отодвинул свою порцию:

— Не, батя. Бутылка — тебе, а я за рулем сижу, поэтому права не имею пить. Ты мне лучше сразу того человека покажи.

Старикан посмотрел на меня, хитро прищурив глаз, но э по поводу отказа никаких глупостей говорить не стал. Вместо этого просто ткнул пальцем куда-то за спину:

— Да вон он, твой человек. Лежит у стены, болезный, цепью прикованный.

Я встал и прошел туда, куда указывал его палец. Там действительно валялся человек, и это действительно был длинный. Он все еще имел повязки на руках, сделанные мной, но ноги ему уже развязали. Вместо этого от правой лодыжки к массивной скобе в стене тянулась прочная цепь.

— Серьезно сработано! — уважительно заметил я.

— Гад он, — раздался за моей спиной тихий голос старика. Не знаю, как он умудрился бесшумно прокрасться за мной, ведь не похож совсем на индейца, хоть и дикого племени, — но он сделал это. Как и там, у пытошной коморки. — Я эту харю сразу узнал, как только Маруська притащила его сюда. Она его развязать хотела, а я смотрю — морда знакомая. Вспоминал-вспоминал, вспомнил. Я ему квартиру продавал. А когда подписали бумажки, оказалось, что мне ни квартиры, ни денег не причитается. С тех пор тут и живу. И не чаял даже его встретить. Только бог шельму метит, узнал я его, родимого. Ну, думаю, держись, паскудник! Раз я в своей квартире не живу, то и ты жить будешь не в ней, а со мной на этой фабрике, пока я отсюда не выберусь. Но тебе — так уж и быть — уступаю. Раз это ты его Маруське одолжил, то так тому и быть. Забирай.

Дедок явно попутал меня с рабовладельцем. «Одолжил», «забирай». Не иначе, «Хижину дяди Тома» по ночам штудирует.

— А на кой хрен он мне свалился?! — удивился я. — Или ты думаешь, что мне хавку девать некуда, и я ему излишки скармливать буду? И чтобы да, так я тебе скажу — нет, у меня на это дело тараканы приспособлены. А с этим хуцпаном я хотел словами перекинуться. Только, если можно, один в один.

— Еще как можно! — согласился старикан. Его, вероятно, радовала мысль, что он останется владельцем этого длинного набора мяса и костей еще долгое время. — Эй, бездомные! К столу, человеку без свидетелей поговорить требуется!

Тела, лежавшие вдоль стен, зашевелились и, поднявшись на задние конечности, медленно побрели к столу. Все это действительно весьма напоминало стадо обезьян, безропотно подчиняющееся команде вожака.

Оставшись один, я еще раз внимательно осмотрел длинного. Ничего, впрочем, от этого не изменилось. Тот так и остался самим собой, и даже светлая щетина на лице не сделалась короче. И, падла, крепко спал — то ли муками совести совсем не мучился за ее отсутствием, то ли любвеобильной Маруськой вусмерть затраханный..