Андрей Воронин - Ищи врагов среди друзей

– Здорово, Муму, – как всегда, солидно и обстоятельно сказал старик. – Все бегаешь? Небось от старости хочешь убежать?

– Оно бы и неплохо, – ответил Сергей, пожимая плоскую и твердую, как дубовая доска, ладонь Пантелеича, – да разве от нее убежишь?

– Не убежишь, это факт, – вздохнув, согласился старик. – Уж это ты мне можешь не рассказывать. Я от нее, проклятой, даже на велосипеде уехать не могу.

– Ты зачем приехал, Пантелеич? – спросил Дорогин. – Работы во дворе никакой. Сидел бы себе на скамеечке, чего по жаре мотаться?

– А чего на ней высидишь, на скамеечке, окромя геморроя? – откликнулся старик, заводя велосипед во двор и прислоняя его к стене сарая. – От старости конечно не убежишь, но ведь она, стерва проклятая, только и ждет, чтобы ты шевелиться перестал.

Сядешь, мхом обрастешь, вот тут она на тебя и навалится. В момент прожует и косточек не выплюнет.

И потом, молочка я вам привез, маслица свежего. Корова – она и есть корова, ей все едино, сидишь ты или бегаешь, она свое дело знает: с одного конца траву в себя заталкивает, а с другого у ней молоко выходит. Не на землю же его выливать…

Говоря, Пантелеич не стоял на месте. Открыв дверь сарая, он выволок на дорожку аккуратно свернутый и перевязанный алюминиевой проволокой резиновый шланг, неторопливо размотал его и подключил к водоразборному крану. Сергей, на долю которого выпала роль пассивного наблюдателя, открыл вентиль, и из разбрызгивателя на конце шланга ударили в разные стороны тонкие струйки воды. Над газоном встала радуга, перемещавшаяся в такт движениям Пантелеича, то исчезая, то возникая снова. Это было красиво, и некоторое время Сергей просто стоял и смотрел, как Пантелеич медленно передвигается по газону, держа в правой руке маленькую радугу.

– Как ты думаешь, Пантелеич, – сказал он наконец, – огонь сюда не дойдет?

– Нет, – авторитетно заявил старик, – не дойдет. Ветер в другую сторону, и вообще… Не волнуйся, Муму, в этом году погорельцем не будешь. А с чего это ты вдруг забеспокоился?

– Уехать хочу, – признался Дорогин. – Недельку-другую У моря посидеть.

– Так какие проблемы? – пожал плечами старик. – Езжай и ни о чем не думай. За домом я присмотрю, все будет в ажуре.

– Ну спасибо, Пантелеич, – сказал Сергей. – Честно говоря, хотел тебя об этом попросить, да неловко как-то…

– А чего тут неловкого? – удивился старик. – Дело твое молодое, да и мне какое-никакое занятие.

Будь спокоен, сберегу все в лучшем виде, и даже трава на газоне не завянет.

– Далась тебе эта трава, – рассмеялся Сергей.

– Трава – тоже тварь живая, – заметил Пантелеич. – И потом, глазу приятно. И подруге твоей будет где босиком походить. От этого дела все здоровье, а какой интерес по сухой траве ходить? И колется, и некрасиво – никакого, одним словом, удовольствия. Вот вернешься с моря, а у тебя тут муравушка – мягкая, зелененькая, не то что в тамошних степях. Ты меня еще добрым словом помянешь.

– Ну и ладно, – сдался Дорогин. – Значит, договорились?

– Само собой, – старик сдержанно кивнул и хитровато покосился на Сергея. – Может, примем по пять капель по такому случаю? – спросил он, запуская руку в глубокий карман брюк.

– Да мы только через неделю поедем, – ответил Сергей.

– За неделю я засохну, как трава без полива, – заявил Пантелеич.

– Что ж, – с улыбкой сказал Дорогин, – придется тебя опрыскать, раз такое дело. Только не рановато ли?

– Ну, может, и рановато, – покладисто согласился старик, возвращаясь к своему прерванному занятию. – Можно и подождать чуток.

Дорогин присел на корточки за верстаком и, отвалив в сторону хлам, поднял тяжелую крышку, закрывавшую закопанный в углу гаража стеклянный цилиндр. На глаз денег здесь было столько же, сколько и вначале. Сколько бы ни тратил Дорогин, их количество словно бы не уменьшалось. По сравнению с начальной суммой все его траты были мизерными, и он невольно вспомнил мучения завладевшего миллионом Остапа Бендера. Впрочем, сын турецкоподданного был натурой артистической и хотел, чтобы жизнь его была похожа на фейерверк. Дорогин же, в отличие от него, давно перерос подобные мечты.

Говоря по совести, он уже не первый год пытался понять, что ему делать дальше – с собой, со своей жизнью, с этими деньгами, наконец.

Присев на ящик с инструментом, он задумчиво закурил, глядя на открытый тайник, в глубине которого грудой лежали пачки долларов. Здесь были миллионы, но это зрелище, способное свести с ума кого угодно, не возбуждало в Сергее Дорогине никаких эмоций, кроме равнодушного недоумения: ну и что? Он был гораздо счастливее в своей предыдущей жизни, где не было этих денег, но была семья, любимое дело и мечты. Ему подумалось, что такие мысли не совсем честны по отношению к Тамаре: она вовсе не заслуживала того, чтобы даже мысленно быть отодвинутой на второй план, но так уж распорядилась судьба, разделившая жизнь Сергея Дорогина на две неравные половины – прежняя жизнь и нынешнее загробное существование человека-невидимки.

С улицы донесся голос Тамары, которая звала его.

Видимо, пришло такси. Дорогин вздрогнул, возвращаясь к действительности, растоптал окурок, и, небрежно затолкав в карман две пачки, закрыл тайник.

Он так и не показал Тамаре, где спрятаны деньги: во-первых, она наотрез отказывалась от этого, а во-вторых, меньше знаешь – лучше спишь.

Выйдя из гаража, он увидел на подъездной дорожке яично-желтую «Волгу» с включенными фарами. Было еще очень рано, небо на востоке только начало светлеть, приобретая розоватый оттенок, и фигура копошившегося у открытого багажника водителя такси смутным силуэтом выделялась на светлом фоне забора. Поодаль неторопливо разгорался и снова затухал красновато-оранжевый огонек сигареты:

Пантелеич, явившийся проводить Дорогина в путешествие, стоял в сторонке, чтобы не путаться под ногами, и задумчиво покуривал, наблюдая за тем, как водитель загружает в багажник дорожную сумку.

Сергей подошел к нему.

– Ну, Пантелеич, счастливо оставаться. Не хулигань здесь.

– Да какой из меня теперь хулиган, – давя окурок заскорузлыми от многолетней работы пальцами, ответил старик. – Разве что пару молодух приведу в твои апартаменты, да и то вряд ли. У моей старухи на эти дела нюх почище, чем у милицейской овчарки.

Враз охоту отобьет, так что будь спокоен.

Они посмеялись, и Сергей в который уже раз с удивлением поймал себя на том, что воспринимает этого старика как лучшего своего друга. От Пантелеича исходила спокойная мудрость и уверенность в том, что все на свете делается к лучшему. Он не задавался глобальными вопросами и не искал смысла жизни, а просто жил, как умел, стараясь оставаться в ладу со своей совестью, и Дорогину все чаще приходило в голову, что это, возможно, и есть наиболее правильный образ жизни, «Другое дело, – с затаенным вздохом подумал Сергей, – что мне он, пожалуй, уже недоступен. Хотя неизвестно, как я буду вести себя, когда достигну пенсионного возраста…»

Он попытался представить себе это, но у него ничего не вышло – скорее всего просто потому, что он давно уже не пытался заглядывать вперед дальше чем на пару дней. Пожав Пантелеичу руку, он уселся в машину, где его уже ждала Тамара. Водитель захлопнул багажник и сел за руль. Машина тронулась.

Пантелеич помахал ей вслед, запер ворота и, вздохнув, вынул из кармана мятую пачку «Примы». Он уже начал скучать, и это было странно: сроду ему не приходилось состоять в приятельских отношениях с людьми, на которых он работал. Да и какая это работа! Тут подправил, там подбил, здесь подмел – так, видимость одна… Зато денег Муму дает не скупясь, даже больше, чем покойный Рычагов, земля ему пухом. Пантелеич подумал, что деньги эти, пожалуй, только мешают их приятельским отношениям, но, когда Дорогин дает, отказаться невозможно: такой уж он человек, что спорить с ним трудно.

– Будь спокоен, – повторил Пантелеич, обращаясь к закрытым воротам, – все будет в полном ажуре.

…Таксист им попался неразговорчивый: не то еще как следует не проснулся, не то устал под конец смены. На заднем сиденье было тепло и уютно, вездесущий запах дыма здесь почти не ощущался, мягко светилась приборная панель, и Тамара незаметно для себя задремала, положив голову Сергею на плечо.

Просыпаясь от толчков, она ощущала под своей щекой надежную округлость плеча и снова проваливалась в сон, всякий раз успевая подумать, как здорово все получилось – и отпуск, и эта поездка к морю. То, что они ехали туристским автобусом в Одессу, которая никогда не могла похвастать ни роскошными пляжами, ни фешенебельными отелями, было просто капризом, минутной прихотью, превратившейся в реальность, стоило лишь высказать ее вслух. Все это опять напомнило ей арабскую сказку, в которой богатый и могущественный калиф путешествовал инкогнито. Тамара улыбнулась сквозь сон и потерлась щекой о плечо Дорогина.