Виктор Смирнов - Лето волков

Проплыл столб с разбитыми изоляторами. Провода свисали к земле, а дальше их вовсе не было.

– Э, а где связь? Я же телеграммы посылал.

– Послать можно, – сказал дедок. – Чего ж не послать, если желательно?

Съехали к реке. Посреди воды стояла полуторка с газогенераторными колонками. Колонки темнели отверстиями от пуль.

– Ну слава богу, – сказал ездовой. – Дотепали! Полуторка! Эта, газо… е… як ее, енераторна.

– Что, с довойны тут стоит?

– Та не. После немца трошки ходила: подремонтовали, и ходила.

– А кто ж ее подбил посреди реки?

– Не я. Слезай, брод, тут тебе по то самое, не выше.

– Чего, дальше не повезешь?

– Не… Довго тащились… А дале лес сильно густой. Пеши-то лучше. Ноги молодые, за три часы дотопаешь.

– Сразу не мог сказать?

– Во, Глухарский горб, – старик махнул кнутом в сторону холма, подрезанного рекой, на другом берегу. – От него туды вроде Беларусь, туды Вкраина, туды Россия. А може, наоборот. В общем, СэСэР. Тут народ неведомо чей. Язык у их перемешанный, як пойло для коровы.

– Старый ты хрен, я и сам знаю, где тут перемешано, – сказал Иван.

Он аккуратно сложил одежду и спрятал в сидор. Звякнули медали.

– Ты иди без этого… геройства, – указал на грудь старик. – Блестит и дзвенит на весь лес.

– Может, и без штанов прикажешь идти?

Дедок дал лошади попить и развернул телегу. Оглянулся: Иван переходил реку, держа сидор и сапоги над головой.

– Эй! – крикнул дедок. – По Болотной стежке, по короткой, не ходи!

Лейтенант то ли не слышал, то ли не хотел отвечать. Ездовой подождал.

– Поперся по стежке, – буркнул он. – С фронту хлопец, глупый!

…Иван медленно брел, рассекая воду и борясь с течением. Взглянул на полуторку, на пробитую пулями колонку. Из отверстий в спинках сиденья торчал ватин. Вода играла полусорванными дверцами, лишенными стекол. Борта разнесло в щепки. Такой плотный, густой огонь могли вести только из немецкого скорострельного «МГ». Видно, память дедка подводила, путал события: полуторку бросили здесь во время боев.

Лес, вначале светлый, становился мрачным и сырым. Он густо пророс подлеском. Тропа, которую называли кто Болотной, кто Охотничьей, была едва видна, похоже, по ней мало ходили. Но она позволяла выиграть целых полчаса.

Лес изменился не настолько, чтобы не узнавать знакомые деревья. Лейтенант отдал честь дубу со сгоревшей от молнии вершиной. Набрал горсть уже слегка привядшей, но очень сладкой черники. Пропустил ежа, спокойно переходившего тропу. «Счастье свое я нашел в нашей дружбе с тобой…»

Охотничья сторожка открылась неожиданно за буйными побегами ясеня. Ее забросили за эти годы. Замшелая крыша провалилась. Вышка для засидки еще стояла. Само гнездо скрывала листва. Обычно охотники, прежде чем затаиться там, наверху, обламывали ветки для обзора.

В кадушке, куда стекала дождевая вода, плавали листья. Иван зачерпнул воды, охладил лицо. Скамейка сохранилась, приглашала присесть, но Иван задерживаться не стал.

Дальше тропка стала чуть утоптаннее, и лейтенант зашагал быстрее. Он не слышал шепоток в зарослях возле строжки:

– Якийсь лейтенант. Може, зря пропустили?

– В отпуск, на шо он нам. Хай идет погуляет.

– Артиллерист! Оглох там, приехав ухи прочищать самогонкой.

Посмеялись тихонько.

Заскрипела сойка и, не переставая издавать скрежещущие звуки, стала прыгать с ветки на ветку. Кто-то был в подросте. Иван на ходу скинул на одну руку сидор и вытащил из него «вальтерок». Вещмешок прикрывал оружие.

– Стоять! – произнес голос. – Документы!

Иван переложил пистолет в карман брюк. Какой бандюга будет спрашивать документы в лесу? Да и голос был мягкий, певучий, с явным белорусским акцентом, а белорусам, по фронтовой привычке, Иван доверял.

Из-за дерева вышел человек в штатском, держа карабин наготове, но не целясь. Он сам чего-то опасался, оглядывался. Приближался медленно. Лицо его было изможденным, а слезящиеся глаза говорили о крепкой дружбе с деревенским самогоном. Лейтенант окончательно успокоился.

– Документы! – повторил человек.

Он приблизился, и теперь карабин был направлен в колено Ивана.

– Может, запасные кальсоны показать? – сказал Иван. – А ты-то кто?

Человек предъявил написанную от руки бумагу, держа ее на вытянутой руке. Листок подрагивал. Не опохмелился сегодня, что ли? У лейтенанта были зоркие глаза, иначе не был бы во взводе артнаблюдателей, или, как красиво выражался на курсах старенький майор, визуальщиков.

«Настоящим удостоверяется… Штебленок Н. А. является бойцом истребительного батальона… с правом проверки… задержания… допроса… при сопротивлении имеет право применить оружие…». Печать была невнятной.

– Хорошая бумага. С ней можно Гитлера арестовать, – сказал Иван и достал удостоверение, серьезное, с фотокарточкой, а не фитюльку с печатью. Добавил отпускной билет. Отдал в руки. Штебленок опасений не вызывал.

Ястребок пробежал глазами документы, вернул. Дуло карабина опустилось к земле.

– Куда направляетесь? – у ястребка на лице было страдальческое выражение: не иначе, еще и язвенник.

– А стежка только в Глухары. Сам не местный, значит?

Штебленок посматривал на лес вокруг. Думал о чем-то. Сойка снова застрекотала у него за спиной. Ястребок мгновенно обернулся.

Неподалеку на тропу выбежала собака с веревочным ошейником, обрывок которого волочился по земле. Посмотрела на них равнодушно, обнюхала кусты и, оставив свою метку, исчезла в лесу.

Ястребок напрягся. Сказал тихо, приятельским тоном:

– Лейтенант! Не в службу, в дружбу! Пройдем обратно до реки.

– Тут все пуганные? Я только что прошел, никого нет.

– Кто знает! Может, есть, может, нет. Спешу – во как! Важное дело! – он схватил себя за кадыкастую шею. – Вдвоем, а? У тебя пистолет, я заметил.

– Ну, ястребки! – Иван тронул разбитую губу. – Герои тыла! Не дрейфь!

– Ну, ладно… иди! – вздохнул Штебленок.

Он с тоской посмотрел вслед лейтенанту. Повернулся и зашагал торопясь, держа карабин под мышкой. Палец не оставлял спусковой крючок.

Дорога веселила лейтенанта, он напевал. Густой и высокий орешник, смыкаясь над тропой, сбил с лейтенанта пилотку. Он поднял ее, развел ветви, из зеленых оберток глянули светло-желтые соплодия. Сорвал самое крупное, расколол зубами: ядра еще не поспели, но прохладное молочко показалось Ивану вкусным. Когда-то он мешками носил отсюда орехи.

Из травы выпорхнула птица. Иван осторожно разгреб мятлик, увидел гнездо с кладкой из крапчатых яичек. Рядом с гнездом проступал стабилизатор 82-миллиметровой мины, неизвестно как сюда залетевшей. Перья стабилизатора проржавели и по цвету сливались с почвой, а сама мина, видно было, с годами погружалась в грунт, по мере того как подрастал слой гумуса.

Лес, который столько времени уродовали, жгли, начиняли осколками и пулями, валили гусеницами, рубили для гатей, землянок, дзотов, возвращался к мирной жизни. Лес опутывал стеблями трав каски и гильзы, съедал ржавчиной остовы боевых машин, пробивал пожарища ростками, хоронил оставленных мертвых, превращая их в питательную почву для кустов и деревьев… Война капитулировала перед этим настойчивым зеленым натиском.

Но Иван об этом не размышлял, а просто радовался Лесу, как радуются встрече с давним другом. Он сорвал соцветие дикой гераньки, сунул под отворот пилотки. «Счастье свое я нашел в нашей дружбе с тобой…»

Тропа то взбегала на лесной холм, то спускалась, идти было радостно и вольно. Даже хрипы в груди утихли, Лес возвращал былую легкость движения.

Куда более сосредоточенно и хмуро вымахивал длинными ногами Штебленок. Он почти бежал, стараясь нагнать время, которое он потерял на разговор с лейтенантом-отпускником.

Впереди темнела заброшенная сторожка и вышка с засидкой. Штебленок остановился за деревом, выставив хрящеватое ухо и прислушиваясь. Никого не было слышно или видно. И птицы попискивали, не проявляя тревоги. К тому же лейтенант только что проходил здесь, никого не приметил.

Ястребок осторожно, по-танцевальному, прошел к кадке с дождевой водой, отгреб нападавшие в воду листья и умылся. Повеселел.

Зашагал более уверенно, до реки было недалеко, а там кончался Глухарский лес, начинались веселые перелески и поля.

Темная фигура выросла в лесном подросте, в десяти шагах от сторожки.

– Не спеши, ястребок! – Голос был высокий, тонкий, принадлежавший, казалось, подростку.

Штебленок вскинул карабин, поймал фигуру в прорезь прицела. Но человек тут же исчез. Дрогнули ольховые листья чуть в стороне. Штебленок выстрелил. В подросте раздался смешок. Почти детский.

И тут же за спиной кто-то басовито и значительно откашлялся. Ястребок мгновенно повернулся. Ни шороха, ни движения. С ним играли в прятки люди, хорошо знающие лесную жизнь. Не дети.