Сергей Зверев - Бойцы анархии

– Засада! – взвыла Виола.

– Да нет, пока все нормально, Михаил Андреевич справится… – севшим голосом поскрипывал коротышка.

Со скал загремели стройные залпы, но я не ударился в панику. Память в этой жизни мне частенько изменяла, женщины изменяли, чувство меры; но чтобы выдержка с самообладанием – не припомню. Павшее дерево в месте перелома образовало конструкцию в виде развалившейся буквы «V». Я подъехал к дереву, почти остановился, перешел на низкую передачу и начал плавно газовать. Ломая ветки, игнорируя пули, мы перевалили через паданец – передними колесами, задними… И под восторженные вопли коротышки уже неслись дальше. И вдруг я уловил краем глаза: справа наперерез катился с горы огромный булыжник! Вероятность нашей встречи была высокой, но мы успевали. Я утопил педаль газа – справимся, это не первый жутковатый аттракцион, в котором нам выпала честь участвовать. Мы пронеслись у него под носом, а вот второй такой же камень я проморгал… Он катился за первым, с разносом во времени и пространстве. Шансов не было. Я бросил ногу на тормоз, но громадная каменюка уже впечаталась нам в борт. Подхватила, унесла с дороги, швырнула на противоположную скалу. Мы кувыркались по салону, визжа от ужаса; ломались рессоры, рвались покрышки на колесах. Неуправляемый автомобиль швыряло от препятствия к препятствию. Тяжелый удар – и он перевернулся, а я молил Всевышнего, чтобы тот сохранил мне сознание…

Кто-то уцелел в этой бешеной карусели, кто-то не совсем… Голова взрывалась, но пока работала. Горели объятые ужасом глаза Виолы; она извивалась, вытаскивала застрявшую в разбитой панели ногу. Кровь хлестала из разорванной щеки. Стонал и хлюпал разбитым носом коротышка.

– Все живы?.. – хрипел я.

– Не спрашивай, Михаил Андреевич, делай что должен… – хлюпал Степан. – Пока все нормально, мы выберемся…

Ничего себе нормально! Я нащупал автомат – он отдавил мне правый бок, проткнув его почти до печени. Извернувшись, я передернул затвор. Пополз, лавируя между раскуроченными фрагментами салона. Безумно трудно это делать, когда ноги выше головы. Я кряхтел, стонал от боли, как-то выкручивался…

Шуршала осыпь, лихие люди прыгали со склона, перекликались жизнерадостным матерком. Я видел только ноги – в запыленных сапогах, с прохудившимися подошвами. По ногам и начал стрелять. Кто-то с воплем повалился в пыль, за ним еще один. Я опустошил магазин за полвздоха. Вступила вторая скрипка – Виоле тоже удалось дотянуться до автомата. Повалилась еще парочка; они катались по земле, хватаясь за простреленные конечности, хрипели, упражняясь в ненормативной лексике. Кто-то убегал прочь, прихрамывая.

– Все на левый борт! – рычал я. Ничтожный шанс спастись, но не встречать же судьбу с распростертыми объятиями! Я вытряхнулся из перевернутой машины, дорывая штаны, вытянул визжащую Виолу, а коротышка сам выкрутился задом, лопоча, как заевшая пластинка: «Все нормально, все нормально…»

– Михаил Андреевич, кажется, Парамон, того… мертв… – сообщил он безрадостную весть.

– Бегите туда! – Я пинком отправил коротышку к узкому проходу между скалами. Щель была практически рядом. – Живо убегайте, не стойте на месте… – И вырвал у растерянной Виолы автомат. В моем уже точно ничего не было, а у нее должно было остаться…

Пули стучали по камням, рыхлили землю, но они уже нырнули в щель. Слава богу… Я выпустил короткую очередь куда-то по утесам и сунулся в салон. Схватил Парамона за плечо, поволок на себя. Туловище, зажатое между креслами, ослабло, упала голова. Она висела как-то странно. От резкого удара не выдержали шейные позвонки. Страх остался в мертвых глазах – и безысходная тоска, что все так быстро кончилось. Некого спасать… Я попятился, отполз. А с откоса уже слетали люди – похожие на геологов, только все же не геологи. Я прыжком расставил ноги и начал качаться, как маятник. Главное – не стоять на месте. Пуля – дура, пока разберет… Ушел влево, ушел вправо…

– Не стрелять, он нужен живым! – прозвучал командный вопль.

Отличное решение. И голос, между прочим, знакомый. Продолжается вечеринка старых друзей? Я опустошил автомат в засевших за камнями людей, с воплем «Ложись, граната!» швырнул его в кого-то и шмыгнул в щель. И не то, чтобы шмыгнул – полагаю, этот прыжок без разбега стал бы новым мировым рекордом, соберись его кто-нибудь зафиксировать. Я мчался быстрее гепарда. Перелетал через камни, валяющиеся повсюду, огибал гранитные навороты, беспорядочно нагроможденные плиты…

Я догнал своих товарищей примерно на двадцатой секунде. Они бежали так, словно жить уже разонравилось, хромали, спотыкались, неустанно оборачивались. Оба обливались кровью. У Виолы хлестало из бедра, она зажимала рану рукой. С коротышечьей физиономии тоже текло, а еще рука висела плетью, он обнимал ее за плечо. Кто же так бегает?

– Вы, что, на прогулке?! – заорал я дурным голосом и принялся пинать их по задницам.

– Да нормально все, Михаил Андреевич, нормально… – бубнил Степан. Он и сам уже не понимал, что бубнит…

И все же они бежали, вдохновленные моими тумаками. Издыхали, но бежали. А перед нами расстилался засыпанный каменной крошкой пустырь. Идеальный полигон для стрельбы по бегущим мишеням! Я обернулся. Люди, подгадавшие нам засаду, уже выбегали из-за скал, стреляли вразнобой. А перед нами вырос обрыв: травянистый бугор, трамплин, а за ним пугающая пустота. Высота – метров пять, а внизу взрыхленная земля, кочки, заросли стелющегося можжевельника… И не свернуть! Везде обрыв. Пока найдем обходную дорогу, погоня перекурить успеет. Бездна летела в глаза. За спиной трещали выстрелы. Мы бежали, растянувшись в шеренгу…

– Разобьемся… – хрипела Виола.

– А надо, – выдохнул я. – Не трусьте, друзья… Тут невысоко, внизу кусты… перелетим, спрячемся… Не тормозите, умоляю… Пошли!

– Нормально все, нормально, одолеем эту жуть… – глухо бурчал коротышка.

Я навсегда запомнил, как ноги на краю обрыва оторвались от земли, ветер засвистел в ушах, я что-то орал, выстрелы в спину разнообразили полет… Я летел, болтая ногами, а за мгновение до приземления собрался, подогнул колени. Вязкий можжевельник смягчил падение. Организм тряхнуло – не смертельно. Пара кувырков – и я уже на ногах…

Приземлилась Виола, вскричав от боли. Шмякнулся коротышка. Нет, не все уже нормально… Почему он не вставал? Выкрикивая какую-то ахинею, я подбежал к нему, свалился на колени. Алое пятно расплывалось между лопатками. Жуткий вой полез из горла, я перевернул его на спину. Степан дрожал, пена пузырилась у губ. Он мог еще говорить!

– Ну, что тебе сказать… Михаил Андреевич… – он судорожно пытался улыбнуться. – Вот она какая, глубокая задница… Убегайте быстрее… передавайте там привет…

Он не смог сказать, кому я должен передать привет. Застыл с открытым ртом и остекленевшими глазами. Пена полилась с окровавленных губ, как лава из вулкана.

– Не-ет!!! – взревел я и принялся его трясти. Что за бред? Коротышка не умирает! Он должен быть рядом, он всегда должен быть рядом! Он обязан ныть, ворчать, изводить меня придирками и колкими репликами, доводить до белого каления, до бешенства, до абсурда…

– Он мертв, Михаил, – вцепилась мне в плечо Виола. – А мы еще живы, бежим!

Но я не мог поверить. Отчаяние просто выключило мозг. Я тряс безвольное тельце. Кончился мой коротышка, ушел из этого мира. Я просто туго соображал! Он должен очнуться. Я тупо смотрел на трупик маленького человечка, цепенел, превращался в дерево.

– Бежим, идиот! – визжала Виола, награждая меня тумаками.

А на обрыве уже шумели. Я потерял связь с реальностью, все куда-то удалилось. Жизнь становилась пресной, без изюминки. Я взял коротышку на руки – если побегу, то только с ним…

– Тупица! – проорала мне в лицо Виола. – Ну, и оставайся, пожалуйста! Лично я тут подыхать не собираюсь…

Она меня бросила, откатилась, и когда с обрыва стали съезжать разбойники, проделала двойной кульбит и шмыгнула в какую-то расщелину… Ненавижу баб! Этой профуре и в голову бы не пришла идея умереть вместе со всеми… Я поднялся, держа перед собой коротышку, сделал несколько шагов – и нас смела толпа восторженных почитателей. Повалили, стали пинать, брызжа слюнями и витиеватой руганью…

Я очнулся в загнивающем дощатом сарае «упрощенной» конструкции, лежа на изгаженном полу, связанный веревками по рукам и ногам. В оконце, задраенное садовой пленкой, просачивался дозированный солнечный свет. Над головой мерцали хлипкие доски перекрытий. Нервировал чиркающий звук – словно где-то рядом точили нож. Состояние, в котором я очнулся… лучше не описывать. Память от удара по макушке в бега не подалась – а зря. События, предшествующие моему заключению «под стражу», проматывались в голове, повергая в глухую тоску.

Чиркающие звуки делались настырнее, въедались в мозг. Я скосил глаза и обнаружил сидящего на груде досок плотного субъекта с волосатыми лапами и очень странно одетого: в джинсовую куртку, затертую до последнего, и широкие защитные штаны с карманами на голяшках. У субъекта было несколько подбородков, один глаз (на месте второго красовалась вызывающая пиратская повязка) и сантиметровая щетина. А природу чиркающего звука я отгадал с первого раза: размашистыми движениями он заострял об огрызок точильного бруска страшненький мясницкий нож. В ногах у субъекта стояла паяльная лампа. Отметив боковым зрением, что я пошевелился, он прервал свое занятие и поднял водянистый глаз.