Б. Седов - Один против всех

Содержание | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15

Звонил кап-три Барков, и, видимо, из дальнего далека, потому что слышимость была превосходной.

- Алексей, Барков говорит. Сегодня акция, ты помнишь?

О подрыве партийных филиалов я, признаться, подзабыл. Но как же признаться в этом своему подчиненному, пусть даже он старше званием и опытом. Поэтому пришлось немного слукавить.

- Помню, конечно, помню.

- Ничего не меняется?

- Нет.

- Тогда - смотри новости!..

«Так, - побежали в голове мысли, - сегодня акция, вечером в новостях покажут филиалы „Русского пути“, вернее, то, что от них останется. Значит, сегодня же об этом узнает Черных, самое крайнее - завтра утром. Чуть позже он должен узнать и о гибели Тимофея Рукосуя с охранником. Черных должен увязать эти два факта друг с другом, но сможет ли он привязать их ко мне?»

Сергачев говорил, что он больной, шизофреник, и мозги у него работают по-особому. Сегодня он мне доверяет, называет наместником и правой рукой, но после этих взрывов, после смерти Тимофея и исчезновения двойника все может повернуться по-другому, и тогда, поставив под удар себя, я, одновременно, подставляю и Светлану. Значит, первая моя задача - вывести ее из-под удара, обезопасить, как только возможно.

Я подошел к краю тротуара и поднял руку. Сразу остановились две легковушки и одна «маршрутка». Я открыл дверцу ближайшей машины и, не глядя, бросил:

- К Эрмитажу!

- Садись, - ответил мне невидимый водитель, и я опустился на переднее сиденье.

- На «Ксению» едете, Алексей Михайлович? - спросил «извозчик».

Я поднял глаза и увидел рядом с собой паука-Порфирина. Он дружелюбно улыбнулся, насколько его лицо позволяло выражать положительные эмоции к собеседнику.

- Машина на Голикова горит, - сообщил он безразличным голосом.

- Правда? - удивился я. - Как интересно!

- А в ней два человека, - продолжил рассказ Порфирин, - одного из них зовут Тимофей Рукосуй, а второй - охранник из штаб-квартиры партии «Русский путь», имя можно уточнить.

- Зачем? - легкомысленно махнул я рукой.

- Действительно, охранник, он охранник и есть. Шестерка, а у шестерок имен не бывает, только номера. И еще масти, но это уже другое. Вам не приходилось бывать шестеркой, Алексей Михайлович? - Порфирин вел машину легко, уверенно, не отрывая глаз от дороги, и одновременно следя за мной, моим лицом, моими руками, моей реакцией на его слова.

- Шестеркой? Отчего ж, приходилось. Неважное ощущение, надо сказать.

Положа руку на сердце, нужно признать, что в последнее время я и был козырной шестеркой в руках Сергачева или Черных, и чаще всего меня использовали втемную, не говоря о далеко идущих планах королей и тузов этой колоды. И только сейчас я начал действовать как полноправный игрок, говорить на равных с Киреем и Сергачевым и пока в чем-то переигрывать Черных.

- Неважное, - нараспев произнес Порфирин и спросил без всякой связи с разговором о картах, охранниках и Рукосуях: - Что теперь делать думаете, Алексей Михайлович?

- В смысле?

- В смысле, подъезжаем. Дальше что - машина нужна или нет? А то я по своим делам поеду.

Я огляделся. Действительно, мы ехали уже мимо Консерватории и через пять-десять минут я буду на фрегате «Ксения», с Палычем, Машенькой, Пентелиным и человеком без лица.

- А где Саня Годунов? Не могу до него дозвониться.

- Он занят, - коротко ответил Порфирин, - вечером освободится. Я его заменить не могу? Водочки попить, о жизни потрепаться - это у меня здорово получается!

- Да нет, спасибо, но пусть со мной свяжется, когда сможет.

- Хорошо, - кивнул Порфирин, и плавно затормозил у тротуара. - Эрмитаж - сокровищница мировой культуры, как заказывали!

Справа возвышался Зимний дворец. Слева, по ту сторону дороги, горбатился «запорожец». Но фрегата «Ксения» у набережной не было…

* * *

Черных, Жора Вашингтон и Чистяков, а также несколько человек прислуги жили в здоровенном каменном доме, который в старые времена служил для какой-то хозяйственной надобности.

Дом был построен, наверное, одновременно с замком, потому что имел толстые стены и узкие окна-бойницы. Позже, когда надобность оберегать свои владения отпала, в доме соорудили второй этаж, разделив площадь дома на большие изолированные комнаты, а на первом этаже устроив кладовки с крюками для подвески звериных туш, сусеками для хранения зерна и даже мастерскую с горном и наковальней.

Замок, в котором во время войны находилась разведшкола, разбомбила союзная авиация, в буквальном смысле не оставив от него камня на камне. Огромных валунов, из которых когда-то был сложен замок, валялось повсюду множество, но ни один из них не стоял на другом, а обязательно лежал где-нибудь рядом. Все они постепенно зарастали мхом, травой и мелкими деревцами, прижившимися в трещинах каменных глыб, и в таком качестве навряд ли подходили в качестве строительного материала.

А один из пунктов договора аренды, насколько это помнил Чистяков, было поэтапное приведение замка в первозданный вид, которое арендатор развалин, герр Романов Н. В., обещал завершить к истечению срока аренды, то есть через 99 лет.

Чистяков поднялся в свою комнату, закрыл дверь и решил еще раз прослушать магнитофонную запись. Он поставил магнитофон на стол, достал лист бумаги, авторучку и приготовился слушать. Долгий рассказ о Швейцарии он перемотал, начал слушать с того момента, когда в разговоре впервые появилось слово «президент».

Так, сейчас он запросит наркоты, я уйду, оставив магнитофон включенным, придет Жорка Вашингтон и будет говорить о проблемах с «Мерседесом». Это можно не слушать, - и Чистяков потянулся уже к кнопке перемотки, как услышал торопливый Жоркин говорок:

- Петька, скот, вместо вас хочет, чтобы двойник его, а не вас…

И ответ Черных:

- Спасибо, Жора, я понял, давно понял…

- Суки, все - суки, - несколько раз повторил про себя этот немудрящий жизненный афоризм Чистяков.

Запись в магнитофоне давно кончилась, сначала едва слышно шуршала чистая, без записанных звуков, лента, потом заиграл орган, но не стройные аккорды хорала, а как-то плохо, неумело, по нескольку раз повторяя одно и то же место, а потом вдруг переходя совсем к другому, не связанному с первым. Где-то рядом стучали молотки или топоры, раздавались короткие, похожие на военные команды, фразы на немецком языке, должно быть один столяр-немец просил другого передать ему гвозди или молоток.

Чистяков слушал эти случайные звуки и размышлял о том, что все люди - суки, и поэтому жить в этом сучьем мире очень тяжело, приходится постоянно думать и вертеться, вертеться и думать. Такой удачный план с передачей власти ему, Чистякову, провалился. Он не знает, как осуществить замену Президента его двойником и поэтому бессилен что-либо сделать. Этот план лучше любого телохранителя оберегает Женьку Черных, чтоб ему пусто было!

А когда он, Черных, придет к власти, то первым его указом будет не указ о раздаче земли в частную собственность, а смертный ему, Петьке Чистякову, приговор. Можно, конечно, ликвидировать Черных самому или чужими руками, к подобным делам Чистяков уже привык, понятие «совесть» осталось где-то в советских временах, вместе с колбасой по два двадцать и водкой по три шестьдесят две.

В дверь стучали и стучали, видимо, уже давно и долго, потому что в ход пошли не только кулаки, но и ноги.

- Открыто! - крикнул Чистяков и потянулся к магнитофону, и в это время на кассете зазвучала русская речь.

Сначала далеко - кто-то вошел в часовню, и звуки органа, молотков и немецкая командная речь перекрывали разговор двух русских, но русские приближались к магнитофону и их речь становилась все громче и отчетливей.

- Музыку слушаешь? - раздался за спиной голос Вашингтона.

- Ну, - угрюмо буркнул Чистяков и выключил магнитофон. - Вагнера слушаю, Рихарда, не знаю, как по-батюшке.

- А я тебя сдал, Петя, - сказал Вашингтон и положил ему на спину тяжелую ладонь.

Чистяков представил себе руку Вашингтона - темную с одной стороны и нежно розовую - с другой, как будто кожу туда пересадили с какого-то интимного места, где она была нежной и почти не пользованной. От этого, а главное - от предательства Вашингтона и его чистосердечного в этом признания Чистякову стало противно, и он резко дернул плечом.

- Убери руку! - негромко крикнул он.

Так уж получилось - хотел крикнуть зло и резко, но в последний момент передумал и сбавил высоту голоса, а интонация осталась та же, что и у кричащего человека.

- Чего ты, Петя? Я же с тобой, - искренне удивился Вашингтон, - я ж тебе таким образом «мэсседж» передал.

- Чего?

- Ну, послание отправил, весточку. Сейчас так говорят - «мэсседж».

- Ни хрена не понимаю, какую весточку ты мне отправил, куда?

- Понимаешь, - Жора без приглашения сел на стул, даже переставил его по своему, спинкой вперед, - ты должен был узнать, что Женьке все известно о твоих планах, я пришел, увидел, что магнитофон работает, и сразу тебя заложил, а Женька подтвердил: да, говорит, я все знаю. Так ведь?