Владимир Першанин - «Братская могила экипажа». Самоходки в операции «Багратион»

– Тяжелые «штуги» и «Т-4» почти все выбиты, – сказал начальник штаба.

С воем пронеслись два снаряда. Один из них рванул возле трехосного грузовика «ман», набитого солдатами. Взрывная волна и осколки разодрали в клочья тент, из кузова прыгали солдаты. Грузовик загорелся. Молодой лейтенант вывалился из кабины и полз, волоча перебитые ноги. Возле кузова шевелились несколько тяжелораненых.

– Безобразие, почему они не спасают своего командира? – воскликнул адъютант.

– Боятся, что русские вложат туда еще один снаряд, – сказал начальник артиллерии.

Он не ошибся. Еще один гаубичный фугас взорвался возле горевшей машины. Из наполненных под завязку баков выплеснулся и вспыхнул бензин, сжигая раненых и убитых.

– Распорядитесь насчет белых флагов и прочего, – выдавил после небольшой паузы заместитель командира дивизии.

– Это приказ? – уточнил начальник штаба.

– Вам что, неясно? Ну, уж не личная просьба. И разъясните своим людям, – обратился оберст к офицерам, – чтобы не взрывали боевую технику. Русские воспримут это как дальнейшее сопротивление.

Немецкие офицеры и солдаты всегда славились своей дисциплинированностью. Через короткое время были улажены все формальности с представителями Красной армии, и на обочине дороги выстроилась длинная шеренга пленных.

Винтовки и автоматы были сложены несколькими большими грудами. Отдельно стояли пулеметы, лежали противотанковые ружья, множество гранат. Кроме дисциплины немцы отличались и аккуратностью.

Вместе с подчиненными оберста сдалась еще одна колонна, влившаяся в его группу на последнем отрезке. Неуютно чувствовали себя с полсотни эсэсовцев, которые держались отдельно. Некоторые из них жалели, что сдались в плен, но другого выхода не оставалось.

Все видели, как пыталась прорваться группа эсэсовцев и власовцев. Они не верили, что им сохранят жизнь, и шли напролом. Почти все были уничтожены пулеметным огнем, сумели скрыться в лесу не более пяти-семи человек. Остальные лежали на песчаных холмах.

Между телами ходили русские солдаты, собирали оружие, документы. Изредка стучали короткие очереди или одиночные выстрелы. У молодого эсэсовского лейтенанта (штурмфюрера) не выдержали нервы.

Во главе карательного взвода он сжигал перед отступлением белорусские деревни. Его подчиненные расстреляли и бросили живьем в колодцы несколько десятков мужчин и подростков, якобы за связь с партизанами.

Доказательств не было, но они и не требовались. Штурмфюрер, как и его люди, вошли во вкус жестокости и убийств. Несколько человек лейтенант расстрелял лично короткими очередями в живот, показывая свое хладнокровие.

Из колодцев доносились крики тонущих людей. Не обращая на них внимания, эсэсовцы из его взвода втащили в один из домов двух девушек, а третью предложили штурмфюреру. Девушке было лет семнадцать, и она была красива. Командир карательного взвода с трудом удержался от соблазна и небрежно отмахнулся:

– Возьмите ее себе. Только не оставляйте после себя следов.

– О, нет, – заверил его помощник, бывалый роттенфюрер.

Через полчаса дом, где эсэсовцы развлекались с девушками, горел.

Вспоминая все это, шарфюрер со скрытым страхом гадал, что будет дальше с ним и остальными пленными эсэсовцами.

Ходили жуткие слухи, что русские мстят эсэсовцам, забивая стреляные гильзы в голову. Связывают и суют за пазуху гранаты с выдернутым кольцом, а потом смотрят со стороны, как разлетаются внутренности.

Такими вещами (и пострашнее) занимались сами «рыцари эсэс». Некоторые ожидали, что им отплатят той же монетой. Штурмфюрер выхватил тщательно спрятанный карманный пистолет «уник-элит» и без раздумья приставил к виску.

– А ну, не балуй! – кинулся к нему сержант с автоматом наизготовку.

Раздался сухой щелчок. Пистолет был слабый, калибра 6,35 миллиметра, маленькая пуля не сразу убила штурмфюрера. Его перевязали и отнесли к остальным раненым. Опытная медсестра покачала головой, а когда очнувшийся офицер потянул к ней руку и стал просить о помощи, она лишь вздохнула:

– Тебе уже никто не поможет. Молись своему богу, если он у тебя есть.

По щекам шарфюрера скатилась слеза.

Человек двадцать власовцев, переминаясь, смотрели на особиста Артюхова, которому поручили отвезти их в штаб дивизии. Солдаты из комендантского взвода стояли настороже, они знали, что власовцам терять нечего.

– Что, до ближайшего леска прогуляемся, а там прости-прощай, моя Маруся. Постреляете нас?

Это проговорил высокий крепкий парень в пилотке с орлом. Артюхов равнодушно отозвался:

– Судить вас будут. А предателей не расстреливают. Вешают.

– Ясно, – протянул парень. – Значит, еще немного поживем.

А взводный старшина, лет сорока, добавил, когда Артюхов отошел:

– С каждым разбираться будут. Кто в расстрелах участия не принимал, могут и лагерем отделаться.

– Лет на двадцать пять…

– Это как суд решит.

Все же двое власовцев попытались бежать, когда их повели. Старшина и несколько конвоиров открыли огонь. Оба беглеца упали на поляне, не добежав до леса десятка шагов.

Оберста вели отдельно. Его обыскали, забрали документы, сняли часы. Немного говоривший по-русски, он пожаловался лейтенанту-особисту:

– Что, полковнику не положены даже часы?

– Что вам положено, определят в суде, – ответил особист. – Вы думаете, что все эти расправы с мирным населением пройдут просто так? Ошибаетесь, за все придется отвечать.

– Я всего лишь солдат, – возразил оберст.

Говорят, когда оберста привели к штабу, к нему подошел какой-то наш солдат и ударил кулаком в лицо. Охрана не успела отреагировать, а солдат сплюнул и сказал:

– Это тебе за Юру Смирнова!

И зашагал прочь. Никто его не остановил, потому что всем хорошо была известна расправа с бойцом-десантником 26-й стрелковой дивизии Юрием Васильевичем Смирновым. 24 июня при прорыве обороны возле города Орша он был ранен, упал с танка и был захвачен немцами в плен. Его пытали, но на вопросы Юрий Смирнов не отвечал. Тогда немцы распяли солдата на стене штабного блиндажа, вбив гвозди в лоб, ладони и ступни.

Фамилия полковника канула в безвестность, а командир 78-й штурмовой дивизии генерал-лейтенант Траут, возглавивший прорыв трехтысячной группы, был взят в плен, а остатки его дивизии разгромлены и в большинстве также угодили в плен.

По рассказам очевидцев, когда Траута вели по обочине дороги, к нему подбежал солдат-пехотинец и от души врезал по физиономии. Позже, в 1947 году, Траут был осужден, но избежал смертной казни. Его приговорили к 25 годам лишения свободы с отбыванием в особых лагерях МВД СССР.

Такие же сроки получили и некоторые другие высшие офицеры вермахта. К другим, виновным в массовом уничтожении мирных жителей, партизан и военнопленных, советские трибуналы не проявили снисхождения.

Были приговорены к повешению комендант Могилева генерал-майор Эрмансдорф, комендант Бобруйска генерал-майор Хаман по прозвищу «кровавый толстяк». С ними вместе были повешены и полтора десятка других нацистов, виновных в военных преступлениях.

Большинство были казнены на территории минского ипподрома при огромном стечении народа. По рассказам людей, видевших эту казнь, осужденные находились в состоянии ступора. Никто не пытался выкрикнуть бодрый нацистский лозунг. Почти все, в ожидании приведения приговора, находясь в тюрьме, подавали просьбы о помиловании, но они были отклонены.

Бои по ликвидации окруженной немецкой группировки под Минском стали переломным моментом в операции «Багратион». В плен попали 60 тысяч солдат и офицеров вермахта, несколько генералов. К 8 июля, то есть за две недели, было разгромлено более десятка дивизий группы армий «Центр».

Самоходно-артиллерийский полк подполковника Тюлькова понес в этих боях большие потери. Хоронили погибших самоходчиков и десантников, срочно ремонтировали поврежденные машины. После короткой передышки полк продолжал освобождение Белоруссии, хотя в нем остались две неполные батареи.

Но у танкистов и самоходчиков такая судьба, что они воюют, даже когда в полках остаются считаные боевые машины. Остатки полка были выведены из боев лишь в середине августа, когда операция «Багратион» подходила к своему успешному завершению, а Белоруссия была в основном освобождена.

Командиру полка Тюлькову Борису Прокофьевичу присвоили очередное звание «полковник». Командир батареи Павел Карелин стал капитаном, а старшина Иван Грач получил офицерские звездочки. Многие получили ордена и медали. Командир батареи Захар Чурюмов был представлен к званию Героя Советского Союза. Однако, как это часто случалось, вместо Звезды Героя он получил орден Красного Знамени.

Впрочем, сибиряк этим обстоятельством огорчен сильно не был. Обмывая награды, говорил своему другу Павлу Карелину:

– Главное не в этом. Свернули шею фрицам в Белоруссии, а там и до Берлина недалеко. Будем жить, Паша!