Андрей Негривода - Огненный торнадо

– Не, ну молодец же? – Игорь посмотрел на сидящих за столом, ища поддержки. – Вот и я говорю! Только теперь, Андрюха, тебе придется по ночам сидеть, книжки-тетрадки листать, а главное – всем мешать включенным светом. Так? Так! Ну, тебе не спать ночью – дело плевое, а каково будет родителям, жене, дочке-карапузу, они-то люди нормальные, в отличие от нас с тобой – они спят по ночам!

– Ты куда клонишь? – нахмурился Андрей, вспоминая подполковника Загайдачного.

– Не хмурь, не хмурь брови, Филин, – знаю, что у тебя характер и все такое. – Игорь широко и открыто улыбался. – Тут вот какое дело. Ты нашу традицию помнишь?

– Какую именно? Их у нас много!

– Как Слона из группы провожали, помнишь?

– Конечно.

– Ты тоже списан в «пиджаки», так уж случилось… Короче, командир. – Игорь не умел долго и красиво говорить, он был человеком дела. – Я, когда в отпуск собирался, имел разговор с пацанами… Собрали мы пятнадцать месячных окладов и решили, что я от нас всех что-то куплю для тебя и твоей семьи…

– Вас там тринадцать осталось в группе. – Язык Андрея пересох и прилип к небу.

– Еще Батя и Джо… Я думал – может, машину?.. Но, когда про твоего военкома услышал от тети Ани, – Медведь посмотрел на мать Андрея, – сразу понял, что это будет. Короче, так…

Игорь порылся в карманах брюк и извлек на свет связку ключей:

– Квартирка маленькая, однокомнатная, но зато отдельная. Там еще есть телевизор, холодильник и газплита. Извини, командир, на большее денег не хватило – сам знаешь, какие зарплаты, а в загранку мы больше не ходим, как тогда… Оформили пока на дядю Лешу, – он посмотрел на отца. – А ты потом переоформишь, если захочешь, конечно… Держи!

В воздухе, тихо звякнув, мелькнула связка ключей, и Андрей, машинально подняв руку, поймал их. Он смотрел на Игоря, и такой ком подкатил к горлу, так вдруг до боли сжалось сердце, что готов был расплакаться, словно ребенок.

– Да ладно тебе, Андрюха. – Игорь видел и понимал его состояние. – В отряде тебе всегда рады – сам знаешь! А то, что ты теперь не с нами, не в армии, – не самое страшное, главное – жив и относительно здоров. А пацаны, считай, что рядом! Только свистни! Тут еще кое-что от Бати…

Андрей продолжал стоять столбом, а Медведь достал из внутреннего кармана своего пиджака новенький краповый берет:

– Когда отряд «Сова» организовали, на берет разрешили, уж не знаю где, но Батя сказал на самом верху, нашить отличительный знак, вот смотри. – Чуть-чуть сбоку от кокарды был пришит небольшой знак, в форме щита, на черном фоне которого была вышита белая летящая сова. – Но только пацаны не успели их надеть… Земля им пухом… Короче, командир. Наша группа так и осталась с именем «Сова», и пацаны носят теперь только такие береты. А еще они говорят, что наши береты «с командиром» – что Филин, что сова, почти одна птица. Вот Батя тебе и передал такой берет. Сказал, что ты остался командиром отряда «Сова», такие дела, Андрюха…

Андрей в полной тишине принял двумя руками кроваво-красный берет, как будто это было самое ценное в жизни. Да, в общем, так оно и было…

– Спасибо, – только и сумел он сказать. – Спасибо, Медведь. И братишкам спасибо скажи от меня, и Бате, и Джо. Спасибо, что вы есть…

Дождь… Ночное небо было затянуто облаками, которые плакали, взгрустнув о чем-то личном. Андрей сидел в своей будочке охранника и вспоминал. Настроение под стать погоде. Немудрено. Обычно в это время в Израиле стояла уже одуряющая жара и вовсю дули пустынные ветры хамсины. Обычно. Но не в этом году.

Пасха… Родная православная Пасха…

Да, давно это было. Прошло ровно восемь лет. Восемь лет поисков, мечтаний, а затем утраченных иллюзий… Восемь лет тоски, беспробудной, сжигающей душу и стирающей улыбку с лица. Восемь лет…

Андрей никогда не мог понять эту страну, этих людей, с их подленькими улыбочками, лживыми обещаниями и ежесекундной готовностью отказаться от своих слов. Он очень страдал от этого. Он, человек, больше жизни ценивший честь, дававший свое слово редко, но, пообещав что-либо, шедший до конца, чтобы никто не мог усомниться в твердости его обещаний.

Андрей понимал, что изменить мир и людей, окружавших его, невозможно, и, повинуясь поговорке: «С волками жить, по-волчьи выть», пытался приспособиться, и был сам себе противен. Но он старался быть честным перед самим собой…

Память не давала покоя. Вот и сейчас…

«…Два года прошло. Точнее, два года и двадцать дней. Да, третье марта две тысячи первого стало моим шестым днем рождения. Я и тогда не соврал себе. Как же оно все было-то?..» …Андрей работал в охране. Серьезной охране. Он ездил на арабские территории, сопровождал различные грузы. К тому времени противостояние между израильтянами и арабами, называющими себя палестинцами, уже почти полгода набирало обороты. Теракты следовали один за другим, и Андрей был вооружен. Фирма, в которой он работал, выдала Андрею пистолет «СZ» – 9-миллиметровая «Чеська Зброевка», отличная машинка – и израильский «узи». С этим арсеналом и ездил Андрей, сопровождая грузовики с «Coca-Cola» или еще чем-то…

А вот дома… Дома разгоралась постепенно настоящая война. К тому времени, вот уже год, Андрей жил с Линой. Ну и, конечно же, там еще были ее восьмилетняя дочь и мать, женщина бальзаковского возраста. Наверное, он делал что-то не так, но избежать почти ежедневных ссор ему не удавалось.

– Задолбал ты уже своим солдафонством, – кричала в очередной раз Лина. – Тебе все мешает: вещи на стуле, незастеленная постель. Не нравится – возьми и убери или вали на все четыре стороны и где хочешь, там и устраивай свои казарменные порядки, а в моем доме не надо!

– Слушай, ну неужели же так приятно жить в свинарнике? И при чем здесь казарма? Порядок должен быть в любом доме, – пытался он что-то объяснить уже в который раз, но натыкался на непробиваемую стену непонимания или нежелания понять…

И так изо дня в день… Иногда он, психанув, уходил в ресторан, в котором подрабатывал вышибалой в выходные дни, и сидел там. А потом возвращался и злой ложился в пустую постель – в такие дни Лина спала с дочкой.

Противостояние в стране, противостояние в семье, а Андрей считал, что у него семья. В какой-то момент он почувствовал, что отчаянно одинок. Он почти физически ощущал свою ненужность, и в сердце змеей вползла ностальгия. Ностальгия по своим боевым друзьям, по тем девчонкам, которые были в его жизни: Оленька – «Амазонка», Танюша – «Синичка», Иринка – «Прапорщик медслужбы». Он скучал по родителям, оставшимся в родной Одессе. Андрей тосковал. Глухо. Сжимал до скрежета зубы и все больше замыкался в себе…

– Что ты молчишь, как пень? – От этого молчаливого ухода от ссор Лина заводилась еще больше. – Что, язык в жопу заскочил? Или сказать нечего? Тоже мне, одессит еще называется!

– А ты считаешь, что одесситы только те, которые визжат, как свинья на бойне? – Лина действительно была одесситкой, что и послужило год назад почвой для их сближения.

Дальше все начиналось сначала. Но только теперь в сольном исполнении, потому что Андрей просто переставал разговаривать.

– Ты ни ссориться, ни мириться не умеешь! Ты вообще ни хрена не умеешь!.. …Третьего марта в двенадцать дня Андрей вернулся домой, чтобы привести себя в порядок и побриться, – накануне в пятницу, будучи на работе в ресторане (Лина работала там же, официанткой), они опять крупно поругались, и Андрей остался спать в баре на стульях.

– Чего ты приперся? – встретила его Лина. Было видно, что злоба душила ее. – Оставался бы в кабаке.

– Слушай, перестань. Мне нужно привести себя в порядок. Да и оружие, в конце концов, в доме. А еще мне вставать на работу в четыре утра.

– Можешь забирать свое барахло и выметаться на хрен!

– Ну, хватит! Самой-то еще не надоело?

Он разделся, принял душ и, закрывшись в спальне, лег спать – в баре поспать так и не удалось. Этот полусон длился около двух часов, сквозь него он слышал какую-то возню и хлопанье дверок шкафа.

– Выспался? – спросила зло Лина, войдя в комнату.

– Нет.

– Значит, выспишься в другом месте! Короче! Я собрала твои вещи. Забирай и уходи.

– Куда?

– Куда хочешь! Мне по барабану!

– Слушай, что ты творишь?

– Я всегда делаю то, что хочу!

– Послушай…

– Пошел на фуй! Не хочу я ничего слушать!

– Ну ладно. Я уйду! Только не сейчас, а через неделю, когда получу зарплату. Потерпи неделю, и я уйду. Ты же знаешь, что у меня нет денег, – они все у тебя.

– Тоже мне мужик! Что ты за мужик, если у тебя нет денег?!

– Все, что я зарабатываю на двух работах, – все приносится в дом. Сама ведь знаешь.

– Да мне насрать! Иди куда хочешь! Вон, в ресторан или к кому-нибудь из друзей попросись на неделю.