Точка росы - Черкасов Дмитрий

— На фотках этих не разобрать ни черта... — продолжал ныть Ролик. — Какой дурак их делал?

— Одну я делал, остальные — ребята.

— Твою работу я сразу узнаю. Вот эта?

— Ну ты хитрюга, пацан! Все равно не скажу! Учись брать объект сходу. Это — самое трудное. Ошибешься, потянешь другого — не сразу сможешь разобраться и всех запутаешь: и опера, и смену... А пока будешь за фуком бегать, настоящий объект успеет совершить свое черное дело.

— А с тобой такое бывало?

— Бывало, и не раз... — вздохнул Андрей.

— И что?

— А что ты хочешь? Строгий выговор с лишением премии и позор на всю базу.

— Да? Ну, позор фиг с ним, а вот премия — это святое...

— Я в твои годы думал наоборот.

— Времена меняются... лоб высокий — лоб средний — лоб низкий... Я все же думаю, что ты шутишь насчет премии.

— Шучу, шучу, успокойся.

— А кто тут нервничает? Я спокоен, как удав! Поскрипит Константин Сергеевич полчасика — и все дела! Кстати, говорят, он идет на повышение? А кто вместо него? Хорошо бы тебя назначили...

— Не подлизывайся. Меня не назначат. А если бы назначили, я бы на тебе пахал и сеял. Я-то знаю, какой ты шланг. Киру назначат.

— Киру Алексеевну? Это здорово!

— Я тоже так думаю. А твоя радость — преждевременна.

— Почему это?

— Увидишь...

— Глаза узкие — глаза раскосые... С этими глазами больше всего возни. А она возьмет и подкрасит их — что тогда?

Под болтовню стажера время бежало быстро. Андрей поглядывал за подъездом вполглаза. Он был уверен, что легко узнает женщину, и вспоминал ее гибкую, красивую походку маленькой ночной хищницы. Но когда она появилась, то сгибалась под тяжестью огромных полосатых баулов и волочила за собой груженую двухколесную тележку. Разведчик не ожидал такого антуража и едва не прозевал ее, совершенно непохожую на себя прежнюю.

— Это ты называешь красивой женщиной? — с глубоким сомнением в умственных способностях напарника спросил Ролик. — Типовая базарная баба. “Бабус вульгарус”.

— Тогда она была другая, — пожал плечами Дональд. — На колесах нам ее не вытянуть — очень медленно идет, заметит. Ты топай за ней, а я поотстану, потянусь за тобой.

— Почему опять мне топать?

— Потому что мы топтуны. Работа у нас такая. Не выступай, она с таким грузом далеко не уйдет.

Так и случилось. Женщина, личность которой за ночь установил Лерман, прошла всего пару кварталов до мини-рынка и расположилась за одним из пустующих прилавков.

Разведчики расположились неподалеку, затесавшись на стоянке у обочины. Ролик вернулся в машину.

— Хозяйственной мелочевкой торгует эта Валентина Пономарева. Обувной крем, щетки, мешки для мусора... Чего ты так поскучнел? Что-нибудь не так? Я все чисто сделал!

— Это хорошо... все остальное плохо. Рынок плохо. Теперь каждый покупатель может взять у Пономаревой мобильник — в коробочке из-под щетки для обуви или в упаковке мешков для мусора. Наше дело труба. Будем снимать всех покупателей.

— Ты что! Да к ней за смену, может, тысяча человек подойдет!

— Ну, не тысяча, слишком круто для ее лотка. Всего-то человек двести-триста...

— Душевный ты парень, Андрюха...

Ролику было от чего впасть в уныние — перед ним замаячила перспектива провести день на свежем воздухе, с видеокамерой, запрятанной в сумку среди пустых сигаретных пачек, улаживая дела с конкурентами по табачному бизнесу, которым каждый чужак как бельмо на глазу, и с местным рэкетом. Дональд прошелся по рынку, выбрал позицию и выставил стажера совсем рядом с лотком Пономаревой, чуть позади нее.

— Чтобы руки тебе были видны.

— А товар? — потерянно спросил Ролик.

— Вот два блока “LM”. На большее у меня денег нет.

— Почем брал? Я тебе наварю рубль с каждой пачки, спорим?

— Иди, иди, спекулянт. А то место займут. Будут бить — зови на помощь, не стесняйся.

— Уж не буду стесняться. Мне с битьем везет.

Потянулись часы ожидания. Из машины Андрей хорошо видел лицо женщины, несколько раз принимался разглядывать его в бинокль, пытаясь отыскать в нем следы прежнего колдовского очарования. Увы! Ролик был прав. Баба как баба, да еще рябая. Нижняя челюсть тяжеловата. Удивительная штука — женская привлекательность...

Глубокие философские обобщения Лехельта прервало появление у лотка Пономаревой странного покупателя. Ролик быстро проговорил в ССН:

— Тут какой-то чудак... полковник милиции... конфискует у нее все губки для обуви!

— Вижу... — отозвался Лехельт, вновь припав к биноклю. — Предложи ему мешки для мусора... Это Шишкобабов... ба, да он уже полковник! Два капитана при нем! Похоже, мы с Морзиком помогли ему карьеру сделать!

Лехельт был недалек от истины. Обеспокоенное развитием событий в Гатчине, областное руководство органов внутренних дел вникло в ситуацию и приняло единственно верное решение, которое только и могло вернуть жизнь городка в прежнее, обыденное русло: начальник ОБЭПа подполковник Шишкобабов торжественно занял вакантное кресло начальника Гатчинского РОВД, с присвоением ему звания полковника милиции.

Событие это гатчинской общественностью было расценено неоднозначно. Группа борцов-шишкобабистов из редакции “Красносельского Вестника” искренне праздновала победу свободы и демократии. Они полагали, что теперь-то все препятствия устранены, и гатчинский район семимильными шагами двинется к идеалам цивилизованного правового территориального образования, наподобие швейцарских кантонов.

Другая часть населения, весьма, между прочим, многочисленная, в том числе и административные чины, возрадовалась установлению привычного порядка вещей и принялась с энтузиазмом поздравлять и возвеличивать нового начальника. При этом они тоже много и пылко говорили о торжестве идеалов свободы и демократии, а один, наиболее рьяный, даже предложил установить на границе района небольшую, но симпатичную статую свободы в милицейской фуражке.

Третья часть, самая большая, к которой принадлежал и оперуполномоченный Багетдинов, приняла случившееся с глубокой русской покорностью и равнодушием. Некоторые испытали удовлетворение от того, что все свершилось именно так, как они и предсказывали.

Полковник Шишкобабов, красуясь новыми погонами, неся перед собой на вытянутых руках пластиковый пакет, полный конфискованных губок для обуви, направился к своей — отметьте, своей! — черной “Волге” с радиосвязью, но неожиданно запутался в полах шинели, оступился и упал. Фуражка его закатилась под машину, а тело начальника гатчинского РОВД осталось лежать неподвижно. Он громко захрапел. Откроем карты: Шишкобабов вновь был безнадежно пьян. Длинная череда празднований по поводу собственного назначения и получения полковничьих погон привела наконец Шишкобабова в обычное для него состояние.

В прежние времена и в прежнем чине он лежал бы так, пока не проспался. Но на Руси с давних пор существует институт челяди, строго блюдущей водораздел между барством и холопами. Два дюжих капитана сноровисто и привычно подхватили с мерзлой земли тело полковника и загрузили его в “Волгу”. Первый собрал в пакет рассыпавшиеся губки, подумал — и сунул одну в карман. Второй достал из-под машины шишкобабовскую фуражку — новенькую, с высокой тульей — отряхнул ее и положил на переднее сиденье.

Черная “Волга” неторопливо покатила по Таллинскому шоссе в Гатчину, приветствуемая постовыми. А в машине “наружки” прозвучал тревожный сигнал с базы...

Человек, медленно возвращаясь к жизни, испытывает страдания. Радость он начинает ощущать лишь тогда, когда возвращение состоялось. И радость эта тем полнее и ненасытнее, чем труднее был путь назад.

Старший разведчик Дима Арцеулов, оперативный позывной “Волан”, выбирался из бездны, рассекавшей его сердце пополам, долго и мучительно. Лицо и все тело его хранили печать борьбы за жизнь. Он похудел больше обычного, скулы заострились, но запавшие глаза в темных обводах смотрели ясно и весело. Он радовался.