Илья Рясной - Дурдом

За время, прошедшее с моего посещения «Завалинки», Грасский успел приобрести вполне пристойный вид. Он Добрил голову, оделся в черный смокинг, нацепил на шею желтую бабочку в красный горошек. Теперь он почти походил на человека. И человеком, на которого он почти походил, был народный артист Филиппов в роли Кисы Во-робьянинова, если бы ему сбросить годков двадцать.

Вы?! — Грасский узнал меня сразу и моментально деловито озлобился. Оттащив меня в сторону, базарно осведомился:

— Что вам здесь надо, милиционер?

— Обхожу поднадзорных. Тех, которые лежали в психиатрических лечебницах.

— А причем тут я?! В лечебницу меня затолкали злопыхатели ! Вышел оттуда благодаря протестам союза театральных деятелей, комиссии по правам человека, хельсинкской группы и лично посла Соединенных Штатов Америки. Понимаете — Соединенных Штатов! А ты кто такой?!

— Уж не посол, конечно. Поэтому предпочитаю всех психов проверять сам, а не доверяться хельсинской группе, — мне надоело разводить дипломатию. Моя некогда стальная нервная система в последнее время стремительно ржавела.

— Что?! Да ты сам псих! А их я ненавижу! Это мое кредо! .

— Да, отбросы Вселенной, — кивнул я, вспомнив высказывания самого Грасского.

— Вот именно! — режиссер заводился — А отбросы утилизируют. Они исчезают!.. А сейчас двигай отсюда. Не то «Голос Америки» натравлю. Вон его корреспондент, — он кивнул на скучного очкастого субъекта, что-то ищущего в вырезе незнакомки, открывавшей мне дверь…

Тот самый разговор об «отбросах» выплыл в моей памяти через несколько дней. Я тогда как раз понял, что в Москве в последние полгода исчезают психбольные!

Первым я обнаружил исчезновение сумасшедшего изобретателя, трудившегося над эликсиром молодости и пастой для выпадения зубов. Потом выяснил, что пропал «Черепашка-ниндзя». Затем установил, что куда-то исчез родной брат великого американского гангстера Лакки Лучиано.

Меня кольнуло дурное предчувствие. Интуиция подсказывала — тут что-то есть, а она меня редко подводит. Я совместил данные оперативно-розыскного отдела ГУВД, занимающегося розыском без вести пропавших, с картотекой подучетников… За последнее время их испарилось более полусотни. И сей факт, похоже, никого не волновал… Первая мысль была — орудует банда, ставящая целью завладение квартирами психбольных. Но оказалось, что никто квартирами их завладевать не собирался.

К начальству со своими выводами я не спешил. Нужна тщательная проверка. Необходимы еще факты, чтобы не быть поднятым на смех. Нужно еще поработать с «контингентом» — если в этой среде правда что-то не в порядке, то я обязательно наткнусь на это что-то. Я так и поступил. И оказался прав.

В тот день, отведав Кларину яичницу, я двинул продолжать отрабатывать очередных подучетников. На очереди у меня был Шлагбаум (это фамилия, а не кличка, и не продукт бреда). Кто же мог предположить, что после этой встречи все пойдет вверх тормашками!

Мне открыл дверь худощавый собранный господин лет сорока с длинными волосами. На его носу приютились круглые очки-велосипед, бывшие модными пятьдесят-сто лет назад.

— Заходите, — порывисто воскликнул он, втащил меня за рукав в комнату, выглянул на лестничную площадку, огляделся и осторожно закрыл дверь. — Я ждал вас, товарищ…

Комната была обставлена скудно и бедно. В ней среди бумажного мусора возвышались три грубых стула и не менее грубый корявый стол, на котором располагалась древняя машинка «Ундервуд». Рядом с машинкой были навалены стопки испечатанных листков. Длинные кривые полки ломились от груд беспорядочно набросанных книг и журналов. Раскладушка была аккуратно застлана серым одеялом — такие выдают в каптерке в военно-строительных частях и дисциплинарных батальонах. На выкрашенной в болотно-зеленой цвет стене висел детекторный приемник.

Зато в углу стояли роскошный телевизор «Панасоник» — тот самый, с плоским экраном, «мечта всей вашей жизни», и видеомагнитофон «Сони-трилоджик», тоже тот самый, из разряда рекламной мечты.

Я прошел в комнату, огляделся.

— Вы с ума сошли! — Шлагбаум схватил меня за рукав и резко вытащил в коридор, оставив там в полной растерянности.

Он метнулся в комнату, задернул там плотные шторы, после чего там стало темно, как в фотолаборатории. Затем зажег тусклую желтую лампочку в самодельной настольной лампе.

— Теперь можете проходить… Как вы неосторожны.

В Лондоне совсем забыли о конспирации?

— Почему в Лондоне? — поинтересовался я.

— Ах, вы не из Лондона. Цюрих? Париж? Я пожал плечами и издал маловразумительное восклицание, которое можно было расценить как согласие.

— Ах, Париж, — закатил глаза Шлагбаум. — Я был там много раз. С Мартовым мы издавали там газету ' «Новое слово». Это были хорошие времена. Мы были молоды и наивны, — он вздохнул и неожиданно схватил обеими руками мою кисть, встряхнул в горячем дружеском приветствии. Пальцы у него были тонкие, . как прутики, крепкие и цепкие, как крючья монтерской кошки.

— Я уважаю ваш поступок, товарищ! — возбужденно воскликнул он.

— Ну…

— Не скромничайте, — он отпустил мою руку и забегал по комнате, сопровождая свою горячую речь яростной жестикуляцией. — Горлопаны, безответственные демагоги и соглашатели на уютных конспиративных квартирах на Западе в узком кругу дерут глотки о благе народа, хотя они страшно далеки от этого самого народа. Время слов кануло в Лету. На дворе время действия! Действия жестокого, решительного! — он вскипал моментально, как вода в электрическом чайнике «Тефаль», и мгновенно охлаждался, как индейка в морозильной камере «Электролюкс». Неожиданно спокойно он осведомился:

— Вы, наверное, ничего с дороги не ели?

— Спасибо, я не голоден.

— Не скромничайте. Хотя бы отведайте чайку. Нашего. Сибирского.

Шлагбаум исчез на кухне, а я примостился на стуле, с которого переложил на стол пачку отпечатанных на «Ундервуде» страниц.

Минут пятнадцать он шуршал там, гремел посудой, передвигал какие-то тяжести. Мне стало скучно, и я начал рассматривать книги. Они все без исключения были посвящены политике. Труды Маркса-Энгельса, Ленина, Плеханова, Каутского, Гитлера, Черчилля. Труды деятелей времен нынешних.

Воспоминания бывшего председателя весьма серьезного ведомства — «Как я продал КГБ». «Исповедь на трезвую голову» — это перо деятеля повыше. Валерия Стародомская — «Моя борьба». «Юридическое обеспечение банно-прачечного дела в Узбекистане» — творение бывшего петербургского мэра. «Банда Чубатого. Серия — преступники века», ордена Трудового Красного знамени издательство ЦК КПРФ… Я взял лежащий около пишущей машинки отпечатанный лист. «Воззвание к трудовому народу».

Шлагбаум появился с подносом, на котором красовались тарелка с черствым черным хлебом и задубелым сыром, сахарница с желтым кусковым сахаром и две здоровенные оловянные кружки, в которых дымилась чернильная жидкость, отдаленно напоминающая чай.

Шлагбаум пил из кружки маленькими глотками, ел сахар в прикуску, с хрустом перемалывая его мощными челюстями. Я принюхался к содержимому кружки и, поморщившись, отхлебнул чуток. Так и есть — чистейший чифир.

Шлагбаум довольно захихикал, глядя на мину на моем I лице. — Подзабыли в Парижах наш революционный напиток. Я пристрастился к чайку в первую сибирскую ссылку в Верхоленске. Дело «Южно-русского рабочего союза». Помните?

— Что-то припоминаю; — неопределенно пожал я плечами. Действительно, что-то знакомое, но что — я вспомнить не мог.

— Вас тогда еще не было на свете… Впрочем, прочь воспоминания! К делу. На чем я остановился? А, настало время действовать. Меняются времена. Меняются подходы. Ульянов — этот «профессиональный эксплуататор русского рабочего движения», как я писал о нем еще в одиннадцатом году, слишком много внимания уделял пропаганде и агитации. Эсеры делали ставку на террор и насилие. Вчерашний день! Каменные топоры и луки со стрелами! С буржуазией надо бороться ее собственными методами!

Он вскочил и заметался по комнате, он искрился энергией, как замкнувшая высоковольтная линия электропередач.

— Народ — пролетариат, колхозное крестьянство и трудовое фермерство — прозябает в холоде и нищете. Пора позабыть старые распри. Деньги — вот адская машина революционера нашего времени! К чему брать с боем почту, телеграф и банки? К чему завоевывать газеты и телевидение? Их можно скупить!

Надо признать, некоторая логика в его словах была. Они возбудили во мне профессиональный интерес. Где, интересно, он собирается взять деньги на почту, телеграф и банки?

— Откуда взять деньги, спросите вы, — он будто прочел мои мысли. — Экспроприация экспроприаторов. Буржуазия сама должна передать нам орудия, которыми будет выкопана ее могила! Еще интереснее. Моя любимая тема — экспроприация. Эх, если бы поконкретнее.