Данил Корецкий - Антикиллер-5. За своего…

…На сцене вдруг погас свет. Боцман подумал – перерыв, хотел уходить. Но никто не вставал. В зале было очень тихо. И вдруг оттуда, со сцены, донесся замогильный голос царевича Алексея:

– Время проходит, к смерти доводит – ближе конец дней наших!.. Тленность века моего ныне познаваю!.. Не желаю, не боюсь, смерти ожидаю!..

«Опять бухой», – подумал Боцман. И едва не рассмеялся, сам не зная почему.

После антракта «художник» не вернулся в зал, а выскользнул незаметно за стеклянную служебную дверь. Вахтера по-прежнему не было на месте. Может, уволили давно. Или заболел. Вообще, Боцману вдруг показалось, что здесь живут на редкость беспечные люди. Даже избалованные. Даром что по улицам менты толпами бродят, зато где надо – их нет.

Но – тьфу, тьфу…

Второй этаж, третий. Никого. Много дверей. «Мастерская». И еще одна. «Бухгалтерия», «Завлит»… Кто такой «завлит»? Раньше Боцман думал, что театр – это… ну, сцена, и комнатки эти, где актеры ретушь всякую наводят. И все. А тут кабинетов, словно в ментовке.

Дверь без таблички. За ней – непонятный скрежет и хруст, словно работают какие-то механизмы. Следующая дверь. Там громкие разговоры, споры. Пьянка, наверное. Боцман вспомнил трех мужиков в странных одеждах, которых видел перед началом спектакля. Еще удивительнее, что за следующей дверью тоже пили. И даже дрались, судя по звукам. Наверное, сегодня в театре какой-то праздник, подумал Боцман. Может, международный день артиста, типа того? Хорошо, если так.

Он не нашел здесь выход на крышу. Хотя на плане выход был. Вместо крыши он наткнулся на незапертую комнату с окном, которое выходило аккурат на окна квартиры Вентиля. У Вентиля было еще темно. А здесь на столе светился чей-то ноутбук, в длинном шкафу висели то ли плащи, то ли какие-то обшитые золотом шторы, непонятно. Боцман выскочил обратно в коридор, спустился вниз, в подвал. Тяжелый этюдник бил в бок, словно подгонял. Но суетиться нельзя. А выход на крышу все-таки должен где-то быть.

Через подвал прошел к другой лестнице. Наверное, рядом была сцена, потому что он отчетливо слышал голоса артистов на сцене, и какие-то непонятные шепотки, и скрип досок.

Поднялся наверх.

Даже не пришлось заходить в коридор. Вот он, люк.

Навесной замок легко поддался отмычке. Прежде чем выбраться наружу, Боцман нацепил его обратно на одну петлю, придав по возможности закрытый вид.

На крыше первым делом достал из-за пазухи и нацепил на ноги толстые галоши из пористой резины – такие носят шлифовщики каменных полов на стройке. Вещь незаменимая. Под ними и жесть не «поет», и ветка не хрустнет, ходишь тихо, как привидение. И сцепление хорошее, не поскользнешься.

Ждать придется часа два, не меньше.

Боцман осторожно прошелся по крыше, убедился, что выход здесь только один. Нашел пожарную лестницу, но спускаться и проверять не стал – слишком много прохожих. Затем нашел укромное место, откуда, не вставая, можно держать в поле зрения выход на крышу и краешек улицы перед крыльцом театра.

Хорошее место. Открыл этюдник. Он его немного переделал: сломал деревянные перегородки, переставил их по-своему, обклеил поролоном, после чего разобранная «ВСС»[2] идеально туда поместилась. Сверху прикрыл винтовку новенькой палитрой. Он называл ее ласково: «канарейкой».

Сейчас он вынул из углублений детали, неспешно собрал. Ствольная коробка, глушитель, оптический прицел, раскладной приклад, короткий рожок на десять патронов. Всё. На ста пятидесяти метрах Боцман укладывает пять пуль в спичечный коробок. Хорошая вещь, очень компактная – в разобранном виде впихнется даже в женскую сумку. Не в театральную, какая была у той дамы с высокой прической, а в обычную, с какой женщины на работу ходят. У матери его была, например, сумка – туда пара бутылок водки легко помещалась, и буханка хлеба, и огурцы, и помидоры, и еще много чего…

Мамка забухала после смерти Валета. У нее ведь высшее образование, в конце восьмидесятых редактором работала в издательстве. Потом ушла, отец настоял. Никто из знакомых не верил, что она забухает. Легко так скатилась, в полгода. Как капля по стеклу. Сперва отца убили, а потом сына посадили – его, Ваню Кваскова. Вот она и не выдержала, полезла в стакан. Кто-то из знакомых рассказал ему, как однажды увидел ее на автобусной остановке – одета нарядно, будто в театр собралась, платок шелковый на голове и все такое, и сумка эта с ней, а в сумке стекло звенит, и сама еле на ногах держится. Да, вся жизнь семьи пошла под откос из-за блатных гадов! А ведь приходил к нему этот опер, Лис – погоняло, он ни к Валету не мог подход сделать, ни к матери, к нему пришел, подростку… И объяснил по-человечески: дескать, ты не по отцовской дорожке пошел: не пьешь, наркотики не глотаешь, учишься, к честной жизни стремишься, потому к тебе и обращаюсь… А Ваня блатной форс выдавил – типа, с ментом базар вести западло, или что-то такое… Дурак!

…Внизу послышался людской говор. Боцман скосил глаза: зрители выходят, спектакль окончился. Интересно, как там в конце концов сложилось у Петра с его царевичем? Есть известная картина: «Такой-то царь убивает своего сына». Боцман, правда, не помнил, какой именно царь там изображен и какой сын. Вроде, борода у того царя была. А у Петра только усики. Но все равно ничего хорошего там, скорее всего, не вышло. Или сын отца зашмалял, или отец сына. Или кто-то третий нарисовался.

Стало совсем темно. На нагретую за день крышу садились голуби. Наверное, ночевать устраивались.

Приподнял голову, посмотрел. Вентиль еще не вернулся.

А справа, вниз по Володарского, вдруг заметил какой-то замок. Странно, раньше его не видел. Башни такие средневековые, красиво. Потом вспомнил: это минское СИЗО № 1, ему кто-то про него рассказывал. Реальные сидельцы, реальная охрана. Как в этой, как ее… в Бастилии. Совсем рядом. Где охрана сидит, интересно? На башнях? Но заметить его не должны – по соседству нет высоких домов, на крышу не падает свет. И интегрированный глушитель…

Боцману было неуютно от этого соседства, но делать нечего.

Он вытянулся, оперся затылком о какой-то выступ, правая рука на предохранителе. Он не волновался. Если сейчас не сложится, если что-то пойдет не так, рисковать не будет, подловит Вентиля завтра. Или через месяц. В шею никто не гонит. Будь у него напарник, управился бы в два дня: один следит за «телом», второй ждет…

Но киллер-одиночка должен уметь ждать и не дергаться.

К половине второго ночи улица опустела.

Боцман поменял позицию. Теперь он устроился у края крыши, у самой ограды.

Около двух появился «мерин» Вентиля. Он то полз еле-еле, то взрыкивал двигателем, срывался с места – и тут же тормозил в дым.

Хозяин за рулем, понял Боцман.

Можно было бы расстрелять их прямо сейчас, но водитель от него закрыт крышей и охранником справа. Если выстрел окажется неудачным, «мерин» уедет.

Он подождал, когда машина заедет во двор. «Только бы не воткнулся во что-нибудь, а то менты понаедут…»

Минута, другая.

Звук двигателя затих.

Не воткнулся, о’кей.

Потом в квартире загорелся свет. Боцман выдохнул, уложил «канарейку» на левую руку, посмотрел в прицел. Это гостиная, дальше коридор. Да, квартирка богатая, потолки высоченные, паркет, лепнина… В такой гостиной можно и в баскет постучать. Слева широкий кожаный диван, столик на низких ножках, справа – огромная черная панель телевизора. Хорошая позиция.

Не успел Боцман обрадоваться, как по коридору, шатаясь и размахивая руками, прокатился Вентиль – отлить, видимо. А у окна появился охранник. Открыл дверь на балкон, вышел, постоял, оглядел двор. Затем вернулся в комнату и плотно задернул шторы.

Этого следовало ожидать. Но Боцман не расстроился. Все только начинается.

Опять на дороге появился «мерин». На этот раз машина быстро и уверенно выехала со двора и помчалась в сторону проспекта. Водитель отправился за девочкой. Хорошо.

В гостиной за шторами маячили неясные тени, потом зажглось окно на кухне. Вентиль со второго захода забрался на высокий барный табурет. Боцману видно только его туловище и ноги. Охранник плеснул в стакан из темной бутылки. Вентиль чего-то махал рукой – наверное, мало налили.

Боцману он все больше и больше напоминал Гарика Речпортовского. На всю голову отмороженный. Он попытался представить его трезвого и не смог.

Но лучше не представлять. Это просто «тело». А точнее, несколько квадратных сантиметров черепа, куда он должен вогнать шестнадцать грамм свинцово-медного сплава.

«Подойди к окну», – мысленно приказал Боцман.

Вентиль не послушался. Вместо этого он сполз с табурета и опять устремился в коридор. Пропал надолго. Он может блевать сейчас в ванной, а может и просто уснуть где-нибудь по дороге. Тогда придется сворачиваться.

Текли минуты. Без четверти три.

Боцман уже мог представить себе целиком всю квартиру. Окна на одну сторону, две комнаты, но метраж космический. Гостиная – «квадратов» тридцать, не меньше, и коридор такой, что рояль можно пронести. При этом дом старый, еще сталинской постройки. Для кого делали такие квартиры? Для «цековских» работников, для кого еще. Или для главного режиссера того же Русского театра – чтобы перешел дорогу, и уже на работе.