Евгений Сухов - Уловка медвежатника

– Да часа два! Когда он уходил, я у него еще спросил, все ли он прочистил. А он мне с улыбкой отвечает, что теперь дымить будет лучше прежнего.

– Куда он пошел?

– Как только он вышел, так к нему тотчас лихач подкатил.

– Что за лихач, запомнил?

– Как же не запомнить?! Морда у него такая разбойная была, узкоглазая. Трубочист ему еще рукой издалека помахал, дескать, подъезжай сюды!

– Как выглядел этот трубочист?

– Высок, – вскинул швейцар руку над головой. – Я ведь и сам роста немалого, а только на него снизу посматривал. Ну что еще… Пегая бороденка у него была и усища с аршин! Я еще тогда подумал, когда же это он мог такие усы отрастить. А на первый взгляд вроде бы и не шибко стар.

– Понятно, – обреченно кивнул Виноградов.

– Григорий Леонидович, – позвал Краюшкин, – взгляните сюда.

На подоконнике отчетливо проступали следы сажи.

– Вот оно что, – невесело хмыкнул Виноградов. – Следы от мешка. Наш трубочист не очень-то и торопился. Чего же ему спешить, если комната свободна. Наверняка еще и почаевничал. Гляньте вокруг, Виктор Алексеевич, может, где грязный стакан отыщется? А это что такое? – поднял начальник сыскной полиции с пола листок бумаги. – Никак меню! Что же тут написано? Ресторан «Берлин». Карта вин… Как же она сюда попала?

– Ее точно прежде не было! – убежденно заверил швейцар.

Виноградов покрутил в руках бумагу.

– Не похоже, чтобы ее тут оставил прежний хозяин. Да и в саже она… Фу-у, перепачкался! Наверное выпала из его кармана. Только зачем он ее таскал? Ага… Делал на ней какие-то пометочки, – сощурил близорукие глаза Григорий Леонидович. – Что же здесь написано?… Чего же это наш трубочист так опростоволосился? Вот что, давайте-ка с вами поедем в ресторан «Берлин». Надеюсь, что-то прояснится. А вы батенька, заприте дверь покрепче. И непременно сообщите, если увидите что-то подозрительное.

Едва они вышли из подъезда, как к ним подъехал лихач – бедового облика малец, с волосьями соломенного вида, торчащими во все стороны. Разбойная наружность не помешала ему низенько склонить голову и растечься елейным голосом:

– Присаживайтесь, господа. Много не возьму… А ежели гривенник добавите, так я буду премного благодарен.

– Что-то вид у тебя больно никудышный, братец, – добродушно заметил Виноградов, взбираясь на подножку.

– Уродился таким, ваше высокоблагородие, – весело отвечал возница. – Может, оно и к лучшему. Дурное к хорошему человеку не пристает.

– Ишь ты, как оно получается. А у тебя, оказывается, своя философия имеется. Ладно, поехали. Ресторан «Берлин» знаешь?

– Как же не знать! Кажный вечер туда народец отвожу.

– Вот и погоняй, давай!

У ресторана стояло несколько крытых экипажей. На облучках, явно скучая, поджидали своих пассажиров возницы. Чуток в стороне от центрального входа, едва ли не прижимаясь колесами, выстроились пролетки. То извозчики чином поменьше, рассчитывающие заполучить копеечку на празднике жизни. Временами это им удавалось: купец-миллионщик, сумасбродничавший из-за мальчишеского озорства, порой пренебрегал парадным выездом, положенным ему по состоянию, и выбирал для поездки самую скрипучую пролетку, расплачиваясь «катенькой» за сомнительное удовольствие.

Но чаще приходилось сшибать гривенники, и, чтобы не упустить удачу, кучера энергично вертели кудлатыми головами, взглядом отыскивая желанного клиента.

У самого парадного входа стояли еще три экипажа, запряженные по паре гнедых. То хозяйские! Для особо важных клиентов и, разумеется, для тех, кто желал ошеломить даму шикарным выездом. Как это ни странно, но частенько в дорогих экипажах разъезжали студенты – в желании изумить барышень роскошью парадного выезда и убранством тяжелого экипажа. Совсем не беда, что потом из-за отсутствия денег до собственного дома им приходилось добираться пешими.

Судя по унылым, вытянутым физиономиям возниц и их сгорбленным спинам, клиентура не обременяла их работой, а потому следовало запастись терпением в ожидании подходящего момента.

Лихо подрулив к парадному подъезду, возница натянул поводья, заставив кобылу закусить удила.

– Приехали, господа!

– Спасибо тебе, голубчик, – ухватившись за поручни, Виноградов шагнул на ступень.

– Ежели господа желают, так я могу и обождать, – угодливо проговорил возница, повернувшись к Виноградову, норовя при этом заглянуть под козырек его шляпы.

– Ничего, любезный, – отмахнулся от навязчивого кучера Григорий Леонидович. – Как-нибудь доберемся.

У самого входа в подъезд их встречал швейцар в длинном кафтане, расшитом золотыми галунами. Распахнув перед гостями массивную дубовую дверь, проговорил, вкладывая в басовитый голос приветственные интонации:

– Милости просим, господа!

– Любезный, мы из полиции. Нужно прояснить один вопрос.

В глубоко посаженных глазах швейцара вспыхнула настороженность, на какое-то мгновение, затемнив светло-серую радужку.

– Ах, вот оно что… Если что, так я могу ответить, на то я и приставлен. Я ведь всех здесь знаю.

– Что за народ к вам жалует?

– К нам публика солидная захаживает, – с некоторым сомнением произнес швейцар. – Громил здесь не бывает.

– А если кто из гостей разбушуется?

– Ежели подобное и случается, так у нас есть кому объяснить, что такое не позволено, – ненавязчиво попытался защитить честь заведения швейцар.

– Вы меня не так поняли, милейший, – широкой улыбкой Виноградов обезоружил подозрительного швейцара. – Мы занимаемся делами о наследствах. В Лондоне умерла весьма состоятельная дама, которая завещала все свое состояние одной молодой женщине. Поиски привели нас в ваш милый ресторан. Нам сказали, что в последний раз эта барышня ужинала за четвертым столиком вместе с молодым человеком, – уверенно предположил Григорий Леонидович.

– Хм… Опять кому-то повезло, – протянул завистливо швейцар. – Может быть, у вас фотография имеется, так я ее сразу опознаю. Я стою здесь с утра до самого позднего вечера.

Вытащив фотографию Анны, Виноградов протянул ее швейцару:

– Взгляните, пожалуйста!

– Как же, как же, – оживленно протянул швейцар, едва взглянув на фотографию. – Знакома мне эта барышня. Бывает она у нас в ресторации.

– Когда вы видели ее в последний раз?

– Неделю назад она была с молодым человеком. Сидела за четвертым столиком, – кивнул швейцар в дальний угол зала, отгороженный от остальной части забором из высоких фикусов.

– Как часто она здесь бывает?

– Видел я ее четыре раза, – уверенно продолжал швейцар, – такую барышню нельзя позабыть, уж слишком эффектно она выглядит.

– Она была одна?

– Всякий раз с разными мужчинами. Я еще тогда подумал, что у нее множество поклонников.

– Вы можете сказать, куда она уезжала? – спросил Виноградов, забирая фотографию.

– Могу, ваше высокоблагородие, – энергично отвечал швейцар, – потому что самолично для нее кучера ловил.

– И куда же?

– На Сухаревку, восемнадцать.

Сунув руку в карман, Виноградов побренчал мелочью и, вытащив из кармана рубль, протянул его швейцару:

– Возьми, братец! Выпей беленькой.

– Благодарствую, – склонился в полупоклоне швейцар.

– Вот что, любезнейший Виктор Алексеевич, – сказал Виноградов, когда они вышли на улицу. – Сейчас вы немедленно едете по этому адресу и задерживаете женщину.

– У меня нет полномочий, – засомневался Краюшкин.

– Вот я и поеду пока за этими полномочиями к прокурору. Вы задержите ее хотя бы ненадолго. Иначе она просто исчезнет от нас навсегда.

– Хорошо. Я еду! Человек! – выкинул Краюшкин вперед руку катившему мимо лихачу.

В просторном армяке и мохнатом малахае, «ванька», повернув скуластое лицо поинтересовался живо:

– Куды ехат, хасяин?

– Давай на Сухаревку! – ловко вскочил он на подножку. – Да поторапливайся!

Пролетка резво промчалась через сквер и, закатившись колесом в лужу, окатила волной прогуливающуюся пару. До ушей Савелия Родионова долетели обрывки ругательств, пробившиеся через ритмичные удары копыт. Обернувшись, Родионов рассмотрел угрожающе поднятую трость и искаженное в ярости лицо щеголя. Но уже в следующую секунду экипаж скрылся за углом, и Савелия перестали волновать забрызганные порты молодого франта, и позабылась его физиономия, искаженная в гневе. Некоторое время возница усердно погонял лошадку, петляя в переулочках, проезжая проходные дворы.

– Остановись! – приказал Родионов.

Пролетка укрылась в тени деревьев. Улица выглядела безмятежной. Только в самом конце в хриплом шальном лае надрывался пес. Вытащив из кармана револьвер, Савелий Родионов убедился, что он заполнен патронами, и сунул в карман сюртука.

– Ты не забыл, что нужно делать?

– Как же можно, хасяин? – всерьез обиделся возница.