Александр Бушков - Пиранья против воров

– Только меня вы ни во что не впутывайте, – заявил парень с забавной смесью воинственности и уныния. – Я вам товар отдал, бабки получил – и разбежались, как тараканы от «Рейда». Ясно?

– Чего уж яснее... – вздохнул Мазур, вставая. – Всего хорошего!

Оказавшись на улице, он не сразу вернулся к машине. Купил на углу конверт, засунул в него одну из особенно пикантных фотографий, предварительно коряво нацарапав на обороте гелевой ручкой:

«Пятьдесят тысяч баксов – в пакет. Оставишь на главпочтамте «предъявителю купюры ЬТ 6430206». Срок – три дня, иначе возьмет другой покупатель, в генеральских погонах, столичный гость. И без фокусов». Запечатал, сунул в карман и направился к машине, пробуя даже насвистывать от охватившего охотничьего азарта.

Через каких-то четверть часа получивший от него сотню тинэйджер скрылся в кондиционированной прохладе картинной галереи «Сибирия-Арт», уже через минуту появился на улице, Мазур вышел из своего укрытия, подошел к нему и выслушал доклад – конверт взяли «два качка в приемной» и обещали передать хозяйке, не распечатывая, после чего один из них скрылся в кабинете, откуда вернулся уже без конверта. Вот так, простенько и со вкусом. Честно выдав юнцу вторую сотню, Мазур вернулся в машину, сел, не включая мотора, закурил и подумал, что события вышли на самую что ни на есть финишную прямую. Начиналось самое веселое и незамысловатое – всего-то сидеть спокойно и ждать, когда тебя начнут убивать...

– Нормально жилетик сидит, не беспокоит? – поинтересовался Мазур заботливо.

– Чего там... – Гвоздь кончиками пальцев потрогал поддетый под рубашку бронежилет. – Степаныч, а ежели в лоб шмальнут? Я не боюсь, интересно просто, ты такой загадочный – спасу нет...

– Если это тот, на кого я думаю, он будет стрелять по тулову, – сказал Мазур. – Ш к о л а у него такая... Погоди!

Он взял засвиристевший мобильник, торопливо откинул крышечку.

– Она со вчерашнего вечера дома, – прилежно доложил Быча. – Вот только свет чего-то так утром и не зажигался...

– Ага, – сказал Мазур, щерясь. – Вот что, срочненько придумайте, под каким благовидным предлогом вам влезть в квартиру. Сначала позвоните, спросите что-нибудь: где Пиндюрин живет, Иван Христофорович, не даст ли червонец в пользу шахтеров Кузбасса... Ясно?

– Ага. А если никто не откроет?

Мазур ответил, не раздумывая практически ни секунды:

– Если никто не ответит – в х о д и т е. И немедленно звони. Конец связи.

Он отложил телефон, придвинул к себе толстую стопочку белых листов, где аккуратно, по часам и минутам, были расписаны передвижения Анны Всеволодовны Нечаевой по славному граду Шантарску – труд, начатый еще покойным Котовским, кропотливо продолженный покойным Гигой и, наконец, так и не прервавшийся при переходе руководства в руки Мазура.

Если и была н о р а, то она могла оказаться в одном-единственном месте, отмеченном частыми и, в общем, не имевшими д р у г о г о объяснения визитами Анны Всеволодовны. Совсем не то место, которое может служить для лесбийских забав интеллигентных дамочек... Следовательно, Мазур вычислил правильно.

Гвоздь сидел в уголке, наблюдая вот уже битый час за хлопотами Мазура с видом самую чуточку снисходительным – это не значит, что он Мазуру не верил, просто, надо полагать, хотел на всякий случай сохранить лицо. Если Мазур ухитрился бы крупно промахнуться, всегда можно сказать: ну как же, я с самого начала относился несколько иронически...

Новый звонок – это телефон на столе. Гвоздь, оказавшийся ближе, снял трубку, послушал, повернулся к Мазуру:

– Это ты Питер заказывал, Степаныч?

– Ну разумеется, – сказал Мазур, принимая у него трубку и прикрывая микрофон ладошкой. – Фомич, ты вот что... Пока я говорю, ты бы вернул мои документы и все прочее... Честное слово, самое время...

Говорил он недолго и, бросив трубку на рычажки, с довольным видом улыбнулся. У вице-адмирала Самарина по кличке Лаврик были свои крупные недостатки, боже упаси попасть к нему в тягостной роли виновника или просто подозреваемого – но имелись и достоинства, опять-таки крупные. Лаврика в свое время учили ремеслу еще сталинские кадры, пережившие и вождя, и лысого кукурузника, поскольку гэбисты – самые долговечные люди на грешной земле. А кадры эти отличались двумя примечательными особенностями – во-первых, они были крутыми профессионалами (поскольку за непрофессионализм в те суровые времена наказывали отнюдь не выговорами), во-вторых, каким бы диким это кому-то не показалось, им была свойственна некая справедливость. То, что это была справедливость дикого зверя, хищника, не многое меняло. Главное, на Лаврика можно полагаться, особенно когда он всерьез заинтригован многозначительными недомолвками Мазура и явными намеками на серьезность дела. Если все пройдет гладко, если все догадки верны, если удастся остаться в живых – Лаврик ломанется в игру, как танк сквозь березки...

Гвоздь стоял у стола, в раздумье покачивая на ладони Мазуров бумажник.

– Фомич, не жлобствуй, – криво усмехнулся Мазур, бесцеремонно забирая свое портмоне и бегло проверяя содержимое. – Ты же обещал играть честно, а?

– Кто бы спорил. Но результатов что-то не видно...

– Будут, – сказал Мазур. – Будут, как только... – Он отвлекся, схватил мобильник со стола. – Ну? Ага, ага... Делайте оттуда ноги, и живенько... Вот так-то, Фомич, – сказал он, отложив телефон. – Лежит Анна Всеволодовна на полу в собственной прихожей, остывшая уже, и заточка у нее торчит из организма... Это называется – рубить концы. Все в рамках версии... Теперь можно и рассказать, как нас с тобой будут убивать. Непременно нас с тобой, обоих, никак не по отдельности...

– А почему? – серьезно спросил Гвоздь.

– А потому, что это две больших разницы – если нас просто пристукнут по отдельности, в разных местах, без затей... и ежели мы сами друг друга пристукнем. Соображаешь? Не было никакого внешнего врага, а также измены в рядах. Господин Гвоздь и генерал из Москвы перестреляли друг друга по причине чертовски серьезных разногласий... Хорошо замотивированных разногласий, подкрепленных вескими доказательствами... Это здорово меняет ситуацию, а? Нам вот-вот позвонят, Фомич. Точнее, тебе... но, может, и мне, в т а к и е тонкости я сейчас не хочу вдаваться, потому что они, в принципе, второстепенны... Нас с тобой попросят приехать вдвоем, поскольку дело невероятно важное и секретное... и я процентов на девяносто уверен, к у д а нас попросят приехать... Ну вот. А там нас должны шлепнуть без особых проволочек.

– А вот это уж хрен, – промолвил Гвоздь, потемнев лицом.

– Совершенно верно, – кивнул Мазур. – На хрен это нам нужно? Я тебя прошу об одном, Фомич... Не мешай мне т а м. Начинай палить только в том случае, если меня все же пристукнут – я как-никак не Господь Бог и мог что-то просмотреть, недоучесть... Обещаешь?

Гвоздь кивнул:

– Ладно, рискну. Но если...

Телефон на столе зазвонил – мелодично, длинно, решительно. Мазур кивнул в ту сторону. Гвоздь снял трубку. Он спокойно слушал, не говоря ни слова, потом только бросил:

– Да, понятно, едем...

Медленно-медленно опустив трубку на рычаги, повернулся к Мазуру с окаменевшим лицом.

– Ну? – нетерпеливо спросил Мазур.

– Ларка звонила, – тяжело чеканя слова, сказал Гвоздь. – Что-то у нее случилось, настолько серьезное и важное, что нужно нам обоим немедленно приехать в галерею... – Он подошел к Мазуру, тяжело переставляя ноги, как та статуя Командора, взял за лацкан и промолвил, едва шевеля губами: – Ты что, хочешь мне вкрутить...

– Я тебе ничего не собираюсь вкручивать, Фомич, – сказал Мазур тихо. – Я тебя только прошу помалкивать и хвататься за пушку не раньше, чем меня убьют... Не очень обременительная просьба, а? Я же к тебе, по-моему, не навязывался в сыщики?

– С огнем играешь...

– Как все мы, грешные, как все... – сказал Мазур устало.

...Они пересекли прохладный, увешанный картинами зал, не обращая внимания на застывшую с испуганно-вежливой улыбкой продавщицу, или как она тут именовалась. Распахнув дверь в «предбанник», Гвоздь с порога распорядился:

– Ну-ка, погуляйте на улице, оба!

Мордовороты интеллигентного вида сорвались с мест, словно уколотые шилом в известное место, бросились в зал, столкнувшись в двери. «Ну, одной заботой меньше, – облегченно подумал Мазур. – Вы, ребята, тут ни при чем, иначе придумали бы предлог, чтобы остаться или промедлить... Что ж, тылы, по крайней мере, не таят опасностей...»

– Заприте дверь, – сказала Лара, едва они вошли. Она сидела за столом, лицо у нее было напряженное, чужое, застывшее, и это, конечно, не игра – т а к и м она, ручаться можно, никогда не занималась, все э т о происходило в уютном отдалении от нее и делалось чужими руками...

Мазур с превеликой охотой повернул рубчатую головку замка. «Только бы не автомат, – думал он, ощущая каждой клеточкой тела знакомое дикое напряжение. – Только бы не трещотка... Мне уже не тридцать, не сорок, и связки не те, и весь организм поизносился... Нет, по всем раскладам о н будет один, с пистолетом... нет, наверняка с двумя, но это не меняет сути...»