Шон Хатсон - Белый призрак

Вытащив три ящика из первого грузовика, перешли к следующему.

Действовали четко и слаженно, и вскоре была разгружена и вторая «скания».

Главарь, самый высокий из четверки, взглянул на часы и постучал пальцем по стеклу.

Нужно было торопиться.

Засада, как они и предполагали, удалась на славу, но теперь решающим фактором становилось время. Для успешного завершения всей операции необходимо было как можно скорее скрыться.

Человек с «Калашниковым» в руках заметил, что один из раненых пошевелился. Обе ноги солдата были перебиты: одна из костей голени, прорвав острым концом штанину, вышла наружу. Солдат тихо застонал.

И в тот же миг сквозь шум дождя до них донесся глухой рокот.

Звук этот становился все громче.

— Эй, пошевеливайтесь! — прикрикнул на приятелей высокий.

Человек с «Калашниковым» нетерпеливо переминался с ноги на ногу, поглядывая то на низко нависшие облака, то на лежавших на земле солдат, — он явно нервничал.

Но вот подняли последний ящик, едва не уронив его. Тащившие ящик налетчики, направляясь к своему фургону, поравнялись с двумя бездыханными телами в форме.

Росс Уильяме, раненный в шею и плечо, внезапно приподнялся и, выбросив вперед руку, ухватил одного из врагов за ногу. Тот рухнул на асфальт, выронив ящик. Истекающий кровью Уильяме, собрав остатки сил, отчаянно рванулся к лицу налетчика. Окровавленные пальцы, зацепив маску, сорвали ее с лица бандита.

— Паршивый ублюдок, — прохрипел Уильяме, захлебываясь кровью.

Наконец налетчику удалось вырваться. Он откатился от Уильямса, и тотчас над самым ухом его грянула автоматная очередь. Повернув голову, он увидел, как человек с «Калашниковым», стоя над Уильямсом, в упор расстреливает его. Тело солдата билось в судорогах, кровь фонтаном хлестала из ран. Наконец стрелявший поднял вверх дуло автомата и, пнув ногой лежащий перед ним труп, сделал шаг назад; он едва не потерял равновесие, поскользнувшись в луже крови. Не говоря ни слова, мужчина без маски вскочил на ноги и снова ухватился за край ящика.

Покончив с погрузкой, налетчики запрыгнули в свои фургоны, которые тотчас же отъехали. Рокот между тем все приближался. Фургоны мчались по дороге, покидая поле боя. Докатив до развилки, они разъехались в разные стороны.

Рокот становился оглушительным, громоподобным; но то были не раскаты грома, а грохот вертолетных лопастей, рассекавших воздух.

Зависший над дорогой «Линкс» походил на огромную марионетку, раскачивающуюся на невидимых нитях. Покружив минуту-другую, вертолет начал медленно снижаться.

Рядовой Найджел Эндрюс слышал стук вертолетных винтов, как слышал до того шум моторов отъезжающих фургонов, как слышал автоматную очередь, когда стреляли в Уильямса. Тело Найджела разрывала на части адская боль. Вот только ног он совсем не чувствовал...

Внезапно в его мозгу, точно неоновая реклама, вспыхнуло слово «калека». Из ран по-прежнему струилась кровь, сливавшаяся с кровью Уильямса в одну огромную алую лужу.

Эндрюс лежал неподвижно — как и в тот миг, когда люди в масках подошли к нему. Он видел их из-под неплотно прикрытых век. Видел, как Уильяме схватил одного из них за ногу и сорвал с бандита маску, как его изрешетили пулями. Но главное — он видел лицо того налетчика и попытается его запомнить. Ведь это очень важно... Эндрюс изо всех сил напрягал память, но мозг его отвергал все — все, кроме слова «калека».

ЗАПОМНИТЬ ЭТО ПРОКЛЯТОЕ ЛИЦО.

Ног он по-прежнему не чувствовал.

Дождь хлестал с такой яростью, что казалось, будто в лицо вонзаются иголки.

КАЛЕКА...

Во всяком случае, он чувствует, как капли стекают по лицу.

ЖАЛЬ НОГИ...

У этой суки были ярко-голубые глаза.

Это он запомнил.

«Линкс» коснулся земли.

Он услышал крики.

Голубые глаза...

КАЛЕКА...

Он впал в беспамятство.

Водитель до отказа выжал педаль газа, пытаясь максимально увеличить расстояние между вертолетом и фургоном.

Фордовский фургон, осевший под тяжестью ящиков, мчался со скоростью семьдесят миль в час.

Поль Риордан оглянулся, однако вертолета не увидел, вытер мокрое от дождя лицо.

Все прошло гладко.

Операция четко спланирована и осуществлена с максимальной эффективностью. Он был доволен, несмотря на инцидент с раненым солдатом. И почему тот ублюдок не лежал себе спокойно? Что ж, придурковатые герои всегда найдутся.

Риордан взглянул на спидометр — стрелка подползала к отметке «80». Прежде чем этот проклятый вертолет коснется земли, они будут уже в нескольких милях от него, хотя едва ли конвой успел подать сигнал тревоги...

Риордан улыбнулся, взглянув на деревянные ящики, стоявшие в задней части фургона. Потом они их распакуют. Он с торжествующим видом похлопал ладонью по крышке одного из них.

Сидевший за рулем человек внимательно глядел на дорогу, уверенно ведя фургон к месту назначения.

Еще несколько минут — и они у цели. Позже встретятся с остальными.

— Спасибо за помощь, — сказал Риордан. — Тот ублюдок застал меня врасплох.

Водитель не ответил. Ухватившись за край маски, он стянул ее и бросил за спину. Потом тряхнул головой, и по плечам рассыпались пышные белокурые волосы.

— Ты просто молодчина. Спасибо тебе, — повторил Риордан.

Мэри Лири лишь улыбнулась в ответ.

Кладбище Норвуд, Лондон

Дойл поставил свой «датсун» у центрального входа и зашагал по усыпанной гравием главной аллее. Камешки слегка поскрипывали у него под ногами.

Дул резкий ветер, моросил дождь, капли воды стекали по кожаной куртке. Порыв ветра отбросил со лба его длинные волосы, и густые пряди развевались за спиной танцующими змейками. Одной рукой он поднял воротник, другой сжимал букетик красных гвоздик.

Свежие могилы по обе стороны аллеи были усыпаны цветами — свидетельствами скорби. Ветер сорвал карточку с одного из букетов, и чернила, размытые дождем, капали на сырую землю черными слезами.

Миновав свежие могилы, он заметил, что остальные ухожены уже не так тщательно. Многие надгробия выглядели крайне неряшливо: надписи местами стерлись, вазы для цветов покрылись ржавчиной, большинство из них пустовало, а из некоторых торчали увядшие стебли. Дойл свернул направо, где трава была гуще. Он шел не по дорожке, а скорее по следу, протоптанному в траве множеством ног. Впереди находились могилы, которым было лет по пятьдесят-шестьдесят и за которыми давно уже никто не ухаживал.

Возможно, люди, когда-то навещавшие эти могилы, и сами уже лежали где-нибудь по соседству.

С одной из надгробных плит с фотографии в виде медальона взирало лицо мужчины лет тридцати пяти. Немногим меньше было сейчас Дойлу.

Он шел все дальше и знал, что уже близко...

Впереди, среди множества белых надгробий и крестов, выделялся могильный камень из черного мрамора. Медленно приблизившись, Дойл прочитал надпись:

"ДЖОРДЖИНА УИЛЛИС

ДА ПОЧИЕТ В МИРЕ".

Даты свидетельствовали, что умерла она в двадцать восемь лет.

Дойл стоял пред могилой. Ветер шелестел целлофаном, в который были завернуты гвоздики. Наконец он опустился на колени и принялся за уборку.

Влажной тряпкой стер с надгробия грязь, протер бордюр, вылил из вазы старую воду.

В нескольких ярдах находился кран. Дойл подошел к нему, ополоснул вазу и, наполнив ее свежей водой, возвратился к могиле.

Он давно сюда не приходил. Уже месяца два, возможно, больше. Время утратило для него значение... Он знал, что, кроме него, никто не навещает могилу. У Джорджи не было семьи — он единственный, кто приходил сюда.

Дойл бережно поставил гвоздики в вазу и, скомкав целлофановую обертку, сунул ее в карман.

Разогнувшись, он заметил женщину, стоявшую у могилы ярдах в двадцати. Припав к надгробию, она что-то тихо говорила, будто надеялась услышать ответ.

Ей было лет тридцать, внешне довольно привлекательная. Но кого же она похоронила?.. Мужа? Отца или мать? А может, ребенка? Еще с минуту наблюдал он за женщиной, затем глаза его вновь обратились к могиле Джорджи.

Наверное, ему не следует больше приходить сюда. Нужно похоронить воспоминания о Джорджи, как похоронена она сама.

Зачем он возвращается сюда снова и снова?

Не для того ли, чтобы напомнить себе, что и он мог бы лежать сейчас в сырой земле?

ВОЗМОЖНО, ТАК И ДОЛЖНО БЫЛО СЛУЧИТЬСЯ.

Сколько времени прошло с тех пор, как она умерла?

Пять лет? Шесть?

ИЛИ БОЛЬШЕ?

Какое это имеет значение? Она мертва, вот и все. Случилось ли это десять минут назад или десять лет — она ушла навсегда.

Ветер, похоже, усиливался. Ветви деревьев метались из стороны в сторону, в воздухе кружились листья.

Жалобные стенания ветра в кронах деревьев походили на плач скорбящих, напоминали о том, сколько горя видели эти деревья на своем веку.

Дойл прикрыл глаза, пытаясь совладать с осаждавшей его мозг круговертью образов, с обрывками мыслей, — они кружили, мелькали, проносились, словно листья, гонимые ветром.