Илья Рясной - Ловушка для олигарха

Да, таким был Михаил Зубовин. Вот так весело, с шуточками-прибауточками жил он, не тужил, баксы копил… И месяц назад начались странности.

Я щелкнул мышью, выкликнул меню. Поискал нужную информацию. И на экране возникло письмо, написанное неуверенной рукой, с массой грамматических ошибок, следующего содержания:

«Мне незачем жить, вы уже не тот. А я так угорала над вами!»… Наталья К. Отравилась насмерть желудочными таблетками.

«Вы были моим идеалом! Что стало с вами?» — Татьяна Л. Отравилась водкой с клофелином…

«Вы померкли. Я разочарована. В жизни все серо». Валентина Д. Отравила с горя всех родственников, сейчас в дур доме,

В принципе ничего удивительного нет. Газеты уже третий год публикуют «суицид-рейтинги», которые порой лучше опросов общественного мнения определяют пристрастия народа. Сколько покончило жизнь самоубийством из-за несварения желудка любимого певца. Сколько умерло от того, что сломал себе на конной прогулке шею любимый киноартист, сыгравший роль утопленника в фильме «Титаник». Если у Михаила Зубовина есть масса поклонников, обязательно среди них есть и суицидники.

— Лемминги. Суицид-терапия, — хмыкнул я.

Этим людям нужен просто повод, чтоб отравить себя и других. Они созданы для этого. Сейчас их время.

«Вы уже не тот»… А какой ?

Я просидел часа два, делая метки, приводя информацию в систему, одному мне понятную, но по-своему совершенную. Работа, когда все по кубикам, квадратикам, сводишь в систему, доставляла мне какое-то физическое удовольствие. Радость даже не в том, что это помогает в деле. Интересен больше сам процесс окультуривания хаоса.

Я встал, прошелся по комнате. Подошел к окну. Внизу — россыпь огней, красно-синее послезакатное небо, шпиль колокольни. Да, этот вид был куда лучше, чем прежний. Здесь центр Москвы. Здесь новое убежище. Старое пришлось оставить. Кухенбаден приятный человек и у него в коллекции немало редких цитат. Но мне не нравилось, что он знает обо мне то, чего знать ему не положено.

Эта «берлога номер три» неизвестна никому. Компьютер немножко утомил меня. Деятельная натура звала на бой, на торг, на рынок, как говаривал Велимир Хлебников.

Хотелось вырваться отсюда. К примеру, заглянуть к Банкиру и нашпиговать его пулями, чтобы понял, гад, — нельзя всем подряд рассылать киллеров с такой же легкостью, как раньше посыльных с почтой..

Эх, вся моя беда в бесконечной доброте и долготерпении. Воспитание не позволяет пускать в расход всех тех, кто посылал мне киллеров. Да, для моей — профессии меня слишком сильно тянут вниз сантименты и высокие моральные принципы.

— Бух, — произнес я, целясь в восходящую полную Луну из пистолета.

И усмехнулся, представив, как это смотрится со стороны… Ну и пускай. Я имею право подурачиться и даже повыть на Луну. У меня завтра ответственный день. Завтра я начинаю прощупывать центр современной российской цивилизации — Останкино.

Я пригладил перед зеркалом волосы. И решил, что выгляжу очень даже ничего. Черты лица правильные. Глаза ясные, глубокие. Лоб высокий. И нос вовсе не шнобель… Ну, почти не шнобель. Кто-то может по глупости сказать, что рост подкачал. Никогда не понимал, почему это два метра хорошо, а метр шестьдесят два, как у меня, — плохо? Главное — физическая форма и крепость духа. Если разобраться, я куда больше достоин, чтобы у меня брали интервью и мои фотографии помещали на рекламных плакатах, чем толпы ни на что не годных, кроме беспочвенного нарциссизма, уродов с гипертрофированными мышцами, бесполезными, как папье-маше.

Все, пора. Я просмотрел свои запасы. Пачка удостоверений на все случаи жизни, начиная от кожаной книжки с голографической печатью Комитета по контрразведке и безопасности и кончая карточкой инспектора общества охраны зеленых насаждений. Если ты сотрудник правоохранительных органов, то ворох этой затянутой в кожу и пластик бумаги именуется документами прикрытия, а у меня — всего лишь поддельные документы. Ну и пусть.

Вот, годится. Морда на фотографии моя. Оказывается, я сотрудник телерадиокомпании «Профи». Это удостоверение почти настоящее. И пустят с ним в «Останкино» без звука.

Оружие нам нужно? Идем в приличное место общаться с приличными людьми, да еще ментов полно с детекторами металлов. Нет, не нужно нам оружие.

Я поправил галстук перед зеркалом. Приветливо улыбнулся своему надежнейшему другу — то есть самому себе. И вышел из квартиры.

Мой рыдван — светло-синий «Москвич», которому по виду давно пора мчаться на свалку, чтобы не опоздать, завелся с пол-оборота. Мотор работает, как часы. Автомобиль должен быть неприметен и эксплуатироваться по двадцать раз перезаверенным документам, чтобы никто не разобрался, откуда все-таки он взялся. Когда у человека жизнь подобна моей, навыки пользования вещами-призраками, квартирами-призраками и иллюзорными документами становятся частью повседневности, как зубная щетка и необходимость завтракать по утрам. Машину я оставил, не доезжая где-то с полкилометра до цели. Никогда не надо выставляться на глазах у всех. Нормальные герои всегда идут в обход (смотри кинофильм «Айболит 66»).

Вот и знаменитая высокая голубая стекляшка — телецентр «Останкино». Это старое здание. Напротив — стекляшка поменьше — еще одно здание ТВ, построенное в спешке к Олимпиаде, Строители так торопились сдать его в срок, что лишь когда возвели последнюю стену, огляделись и выяснили, что внутри забыли экскаватор, — Он так и стоит там, как чудовищная абстрактная структура и напоминание-угроза, смысл которой пока никто не может понять. История Останкина весьма интересна. Археологи утверждают, что в древности здесь было мрачное языческое капище, где баловались жертвоприношениями. Позже его место заняло кладбище самоубийц — нехристей, чья душа обречена на адские муки. Поговаривают, что и сегодня в ночи слышны их стоны. И уже не одну сотню лет является привидение некоей вещуньи, пророчащее всяку смуту.

При строгом царе Иоанне Васильевиче Грозном здесь было имение загадочного немца чернокнижника Клауса Гинденбарта. Ходили слухи, что строит он сатанинскую башню, откуда будет бесовские мысли вбивать в умы москвичам. Однажды опричники постучались в ворота имения, дабы представить немца пред очами страшного Малюты Скуратова и пыткой вызнать истину, но того и след простыл, будто и не было его вовсе, а привиделся он, чертово наваждение.

Знатоки рассказывают, что бывают тут провалы во времени и выпадение в иные пространства по причине невиданной силы магнитных полей. Да еще нездоровые, бурлящие страсти окончательно сдвинули это место из привычной Вселенной, наполнили его уродливыми фантомами иных реальностей. И дикторы, телеведущие, многочисленные телеперсонажи, как привидения, срываясь со шпиля телебашни, материализуются в каждом доме со своими странными словами, по странным своим делам.

Сюда, как пчел на пыльцу, тянет психов. Маньяки кругами ходят вокруг своих кумиров, раздумывая, стоит ли пасть пред ними ниц или разорвать когтями на части. Время от времени кто-то пытается утопиться в останкинском пруду. Тянет на местную темную энергию и сектантов, и митингующих.

Сотрудники телевидения, платя по загадочным счетам, быстрее стареют, высыхают. Тут происходит почто незаметное, неощутимое, как радиоактивный распад, но верно высасывающее из человека жизненные соки.

Правда, внешне о местном беспорядке ничего не говорило. Солнце светило яркое, играло на стеклянных гранях зданий, озаряло величественный шпиль телебашни, ласково дарило себя Шереметьевскому дворцу, запутывалось в зелени и мощных ветках вековых дубов. Но я всегда ощущал, приближаясь к Останкино, как мягкие пальцы легко стискивают голову. Меня долго учили ощущать токи энергий. И из-за этого мне тут не нравилось.

— Молодой человек, — обратилась ко мне женщина средних лет, в шортах, легкой блузке, темных очках, с фотоаппаратом «Самсунг» на груди, до того стоявшая на зеленом газоне и завороженно глазевшая на телебашню. — Можно у вас поинтересоваться?

— Чем?

— Если телебашня вдруг упадет, она до нас достанет?

— Достанет, — заверил я ее. Женщина опять уставилась на башню — с еще большим интересом.

Это иллюзия. Находясь вблизи башни, кажется, что если она рухнет, то накроет пол-Москвы, хотя на самом деле она не упадет дальше своего ограждения.

Менты пропустили меня без звука. Вид моего удостоверения не вызвал подозрения.

Я поднялся на лифте на третий этаж.

По лицам слоняющихся по коридорам сотрудников можно примерно определить, в какое такое учреждение попал. В банках морды сытые. В научно-исследовательских институтах — жалкие и голодные, а глаза как у дворняг бегают, ищут, где стянуть кусок колбаски. В офисах посреднических фирм физиономии вальяжно угодливые. На телевидении — озабоченные. Впрочем, попадались и лица расслабленные, но лишь потому, что им надоели важные заботы. И у всех какой-то не совсем здоровый блеск в глазах.