Нежный взгляд волчицы. Замок без ключа - Бушков Александр Александрович

— И не раз, — сказал Сварог. — Вот только у меня вечно не было возможности выкроить время. Раньше, через три дня, оттуда не вырвешься, уедешь раньше — получится нешуточное бесчестье для хозяев.

— Вот и будет у вас четыре дня. Все по степному этикету. Яна ведь тоже с удовольствием поедет?

— Да, — сказал Сварог. — Ей давно хотелось там побывать.

— Вот видите, как все прекрасно складывается. Две недели полноценного отдыха, и ни словечка о делах.

— Яна сможет прилететь ко мне сюда?

— В любой момент! — с энтузиазмом воскликнул Канцлер. — Ваш отдых от этого будет только приятнее. Честно говоря, я распорядился, чтобы сюда все эти десять дней не допускали никого из ваших добрых знакомых. Потому что просто добрых знакомых у вас нет. Все они так или иначе связаны с вашими делами — а я хочу, чтобы вы на эти десять дней забыли о всяких делах. Кто-нибудь из них обязательно не удержится, заведет речь о делах… Разумеется, на императрицу этот запрет не распространяется, — он скупо усмехнулся. — Хотя бы потому, что, если она не подчинится общему запрету, у меня не будет возможности ее удержать… Ну вот, пожалуй, и все. Хотя… — в нем чувствовалось некоторое напряжение. — Лорд Сварог, мне хочется верить, что вы не думаете, будто все это — какая-то изощренная интрига, направленная против вас персонально. Я мог бы дать слово чести, но это мне кажется чуточку унизительным — мы с вами давно работаем сообща и доверяем друг другу…

— И в мыслях не было, — сказал Сварог. — Это была бы паранойя… А паранойю, надеюсь, мне пока что не диагностировали?

— Вам вообще ничего не диагностировали, — сказал Канцлер. — Кроме человеческого переутомления, из-за которого все и затеяно. Позвольте спросить из чистого любопытства: Яна с вами еще не связывалась?

— Пока нет, — сказал Сварог. — Разница во времени, я думаю. В Хелльстаде, как и на Таларе, рассвет еще не наступил.

— Это хорошо… — сказал Канцлер.

— Что именно?

— Что она с вами еще не связывалась. Значит, наконец-то спокойно спит. Первые два дня она почти и не ложилась, а принимать снотворное отказывалась… И меня это очень тревожило. Она всегда беспокоится за вас…

— Знаю, — мрачно сказал Сварог. — Ну, а что я могу поделать? Не мог же я, как говорят крестьяне, сиднем сидеть возле бабьей прялки… Не та у меня работа.

— Я понимаю, — досадливо поморщился Канцлер. — И все равно, напрягает, когда видишь ее такой… У меня, пожалуй, все. У вас будут какие-то вопросы?

— Да нет, пожалуй, — сказал Сварог.

— Ну что же, желаю хорошо отдохнуть… Доброй ночи.

— Доброго дня, — сказал Сварог.

И встал от погасшего пульта, вышел в кабинет профессора — тот смотрел на него если не с тревогой, то все же с некоторым напряжением.

— Ну вот, мы обо всем договорились, — сказал Сварог, угадав причину настороженности. — Можете считать меня своим пациентом.

— У нас нет пациентов, — мягко сказал профессор. — У нас…

— Только отдыхающие, — кивнул Сварог. — Я помню. Ну что же, считайте меня своим отдыхающим, а я вас буду считать начальником гарнизона, в котором я временно оказался на положении подчиненного… Будут какие-то приказы по гарнизону? Я шучу, понятно… Будут какие-то предложения?

— Часа через два прилетит доктор Латрок, и мы втроем обговорим вашу программу отдыха. А сейчас вы, наверное, пойдете к себе отдохнуть и поесть?

— Ну, я и так отдохнул, если считать отдыхом беспробудный четырехдневный сон… — сказал Сварог. — А вот поем с удовольствием. Какие домики свободны?

— Все до одного.

— Жаль, жаль, — сказал Сварог. — Я бы предпочел сотоварища, учитывая специфику санатория — какого-нибудь седенького отставного полковника. Мы бы с ним играли в карты или какие-нибудь настольные игры, не требующие особого напряжения ума, он бы мне рассказывал разные мрачные и забавные истории из своего боевого прошлого. Ну, и выпивали бы у камина.

Ремер сказал с самым серьезным видом:

— Если вам необходим именно такой сотоварищ, я могу…

— Не стоит, я шучу, — бледно усмехнулся Сварог. — Вот уж чего бы мне не хотелось — так это играть с седым отставным полковником в карты и слушать его рассказы о боевом прошлом. Вообще не нужны мне никакие сокомпанейцы. Это такая благодать — побыть одному, без придворных, без подчиненных, без министров тайной полиции и просто министров… Да без кого бы то ни было, за одним-единственным исключением… Послушайте, профессор, — сказал он с любопытством. — Канцлер только что сказал, что запретил допускать ко мне кого бы то ни было из моих сотрудников. Интересно, если явился бы кто-то бесшабашный, плюющий на подобные запреты? И все же захотел бы со мной увидеться?

Ремер сказал со спокойной уверенностью в себе опытного врача:

— Только что прилетели люди Канцлера, шесть человек. С одной-единственной задачей — проследить, чтобы все предписания врачей исполнялись в точности. Признаюсь, лорд Сварог, это была моя идея — не подпускать к вам никого, кто мог бы заговорить о делах. Вполне возможно, она и у Канцлера родилась, но я высказал ее первым, и он согласился. Надеюсь, вы не в претензии?

— Ну разумеется, — сказал Сварог почти безмятежно. — Я же сказал, что буду во всем подчиняться начальнику гарнизона… Ну что же, я пойду? С вашего позволения, остановлюсь в домике под номером семь. Я там жил в прошлый раз, совсем недолго, но все равно — что-то уж обжитое… До вечера.

Он кивнул профессору, снял с вешалки спасительницу-мантию, перебросил ее через руку и вышел в коридор, широкий, светлый, окрашенный в приятный глазу цвет, с фресками и мозаиками самого мирного, уютного содержания: корабли под раздутыми парусами в спокойном лазоревом море, под безоблачным синим небом, красивые лошади на лугу, лесной пейзаж, радуга над озером. Высокие вазы с пышными букетами неизвестных порою цветов — словом, все помнившееся ему по прошлому визиту.

Спустился по широкой лестнице с низкими удобными ступеньками, повернул направо, к бухте и домикам. Как и в первый раз, он щеголял в наряде франта с центрального проспекта Саваджо — легкий летний костюм, бежевая майка с изображением веселой русалки, легкие туфли в узорах из круглых и квадратных дырочек. В ту свою «память», что ведала созданием одежды, он заложил несколько подобных костюмов, все из-за того, что они очень уж походили на костюмы покинутой им Земли (странно даже, откуда такая ностальгия, на Земле он штатское носил раз в сто лет).

Если прислушаться к себе, он не чувствовал ни злости, ни даже легкого возмущения из-за того, что с ним проделали. В глубине души сам понимал, что долго работал на износ, допустил несколько серьезных промахов и жив остался, в общем, по чистой случайности. Следовало остаться в лагере и ждать утра, когда лес старательно прочешут, что и впрямь было задачей максимум для какого-нибудь капитана из «волчьей сотни». Прав Латрок: чересчур уж привык непременно быть во главе, скакать впереди, возглавлять лично, руководить собственной персоной — а это кое в чем не лучше юного мушкетерского раздолбайства.

И все же кое-что следовало обдумать немедленно…

Он присел на знакомую скамейку, недалеко от изящной балюстрады цвета старого золота, окаймлявшей обрыв. Прекрасно видел отсюда и пляж, и бухточку, и две башенки по сторонам противника, и корабль с зарифленными парусами у домика на берегу. Сейчас, правда, пляж был пуст, но солнечный диск на безоблачном небосклоне точно так же коснулся вдали горизонта, и все тени, протянувшиеся к обрыву, стали длиннющими. Уют, благолепие, тишина…

Повесил мантию на выгнутую спинку скамейки, сунул в рот сигарету и какое-то время ни о чем совершенно не думал, глядя на понемногу тающее где-то далеко в море солнце. Заметил краешком глаза движение слева — и тут же на скамейку непринужденно запрыгнула толстая рыжая белка, села на задних лапках с уверенно-нахальным видом профессионального побирушки из гильдии нищих.

Итак… Кое о чем подумать просто необходимо…

Он не кривил душой в разговоре с Канцлером — и в самом деле не верил, что Канцлер замыслил какую-то серьезную интригу против него. Отнюдь не из доверчивости — откуда она у королей и спецслужбистов? Просто обоим давно уже стало ясно, что они крайне нужны друг другу и выгода получается взаимная. В большой политике и в государственных делах именно такие отношения связывают людей теснее, чем Робура и Анелейту[2] — пылкая страсть. И это положение сохранится очень надолго. А если уж рассуждать с законченным цинизмом (опять-таки неотъемлемая черта характера королей и спецслужбистов), то просто не существует силы, к которой Канцлеру было бы выгоднее переметнуться, нежели оставаться со Сварогом в прежних отношениях. В точности те же мотивы, по которым вернейше служит Сварогу барон Скалитау, сейчас как раз пробудивший к работе свою прежнюю сеть агентуры, раскинутую на весь Горрот, — но теперь уже к трудам на пользу Сварога. Нет такой силы, которой барону выгоднее было бы продаться…