Сергей Самаров - На войне как на войне

— Точно такие же отметки стоят в карте Виталия Пулатова. Я для проверки забралась в карты других пациентов, кто проходил лечение одновременно с тобой и как-то контактировал с профессором Радяном. Их в местном сервере четыре — специально перебросили для сравнения с твоей картой. Ни у кого другого этих отметок нет. Только ты и Виталий.

— А гипноз?

— И у тебя, и у него, и у тех четверых — отметки одинаковые. Два сеанса легкого гипноза.

— Мне нужен Пулатов.

— Его ни Служба найти не может, ни ФСБ.

— Это я знаю. И тем не менее он мне нужен.

— Здесь я ничем тебе помочь не могу. Упали первые капли дождя.

— Увы... — сказал я. — Пора возвращаться. Кстати, ты не в курсе, как по ночам охраняется территория и корпуса?

— Жилой и лечебные корпуса никак не охраняются. В административном и в штабном ставятся дневальные. Что ты еще задумал?

— После твоего подробного сообщения — ничего. Кажется, мне и так все ясно. Больше ничего добыть не смогла?

— В твоем родном управлении разыскивают капитана Югова. Он — главный подозреваемый по делу об убийстве майора Мороза. Это же правда — не ты его?..

— Нет. Это Югов. Но по согласованию со мной.

— Мотив определяют прозрачно — спьяну хотел разобраться с майором...

— Подходит. Больше ничего?

— Осматривали твою квартиру. Следов, указывающих на твое пребывание, не обнаружили. Вот и все. Я уже доложила это полковнику Мочилову.

Мы подошли к крыльцу.

— Давай сделаем «жесткие» рожи, — предложил я. — Побеседовали и остались друг другом недовольны. На этом и расстанемся, поскольку ты не любишь позировать перед камерами в обнаженном виде. Мне тоже такое занятие не нравится.

Вместо улыбки Таня обреченно махнула рукой. Молча и насупясь вошли мы в корпус и поднимались на свои этажи по разным лестницам.

В комнате я постоял у окна. Темнело стремительно, но не из-за времени суток, а из-за тяжелых туч. Вдалеке уже погромыхивало. Раскаты протяжно катились по облакам. Вскоре гроза обещает пройти над нами. Пусть проходит. Легче будет дышать.

Я открыл окно, разделся, чтобы и тело подышало, придвинул к окну кресло и сел в него, не включая свет. Сумрак помогает лучше думать. А подумать, даже при недостатке информации, есть о чем.

Инъекции препарата SWC-12!

Память у меня все же профессиональная. И иногда всплывает что-то такое, на что внимания когда-то почти не обратил и даже запоминать не думал. А оказалось, что подсознание отложило факт в ячейку памяти и теперь вытаскивает это.

При одном упоминании вытащило, стоило только услышать название. И даже напряжения никакого не потребовалось. Подготовка разведчика так сказывается...

— ...Я думаю, ваш момент «саморасконсервации» может произойти совершенно спонтанно и очень мощно, — сказал профессор Радян, посматривая на меня сквозь очки с зеленоватыми стеклами. Он не всегда носил такие, но когда надевал, взгляд его отдалялся и казался совсем посторонним. — А это грозит вам нервным срывом. Возможно, запоем. Но это самый легкий случай. Хотя тоже с возможными последствиями. Вы можете потерять жесткий контроль за сознанием, и тогда развяжется язык. Поэтому я настаиваю на сеансе глубокого гипноза.

Я сидел по другую сторону письменного стола.

— Почему у других это происходит иначе? Почему раньше у меня не было таких осложнений?

— Раньше у вас не было такого ранения. Сейчас, хотите вы этого или не хотите, после операции в примозговых областях черепа ни вы, ни мы не можем дать гарантию от побочных явлений. И я вынужден заложить в ваше подсознание программу, которая обязует вас...

В дверь постучали.

— Войдите.

Заглянула лаборантка.

— Извините, товарищ полковник, вы сегодня не дали предписание для Спартака...

— Для Спартака... — профессор с трудом вернулся мыслями к другому своему исследованию. — Ах да... Двойную инъекцию SWC-12. Только сделайте не семидесятипроцентную, а пятидесяти... И продолжайте наблюдение. Фиксируйте каждое изменение энцефалограммы. Я попозже подойду...

— Хорошо.

Дверь закрылась.

— О чем я говорил? — спросил профессор.

— Вы говорили о программе, которую вынуждены заложить в меня.

— Да. Эта программа обязует ваше подсознание в случае «саморасконсервации» обратиться не к кому-нибудь, а исключительно к куратору. Выбросить на него скопившуюся отрицательную энергию и успокоиться. Такую программу можно заложить только при глубоком гипнозе. Я не понимаю, почему вы стараетесь этого избежать?

— Я просто не люблю находиться под чужим контролем. Но если это необходимо...

— Это необходимо.

— Кроме того, я не вполне уверен, что смогу войти в состояние глубокого транса...

— Не волнуйтесь. Здесь уже будет работать моя квалификация психотерапевта. Кроме того, можно применить и расслабляющие волю препараты. Да. Так будет даже лучше. Укол за несколько минут до сеанса. Это безопасно и не будет давать сильной нагрузки на ваш мозг. Его следует поберечь...

...Телефонный звонок прозвучал в унисон с раскатом грома. И сразу за раскатом первые крупные капли дождя ударили по подоконнику.

Я протянул руку и взял трубку.

— Слушаю. Ангелов.

— Извините, капитан, что опять беспокою, — а голос у полковника Мочилова совсем не извиняющийся. — Я просто хотел вас предупредить. Прибыл вызванный мною специалист. Очень сильный психотерапевт. Возможно, с его помощью мы сможем узнать действия профессора Радяна...

— Что требуется от меня?

— У нашего специалиста ограничено время. Я еле-еле смог уговорить его приехать. Сейчас ему надо отдохнуть, но он просит провести сеанс с вами рано утром. Часов в пять. А потом сразу уедет.

— Хорошо, — ответил я не задумываясь. — Я согласен.

— В четыре пятнадцать я вам позвоню, разбужу. Сейчас отдыхайте.

— Вы тоже отдохните.

— Я сегодня не буду ложиться. Дел много...

— Есть новости о Пулатове?

— Пока ничего не слышно. Сам на связь не выходит.

— Хорошо. Я жду вашего звонка.

Положив трубку, я встал, выглянул в раскрытое окно и насладился тяжестью ливня, который задевал и мою прооперированную много раз голову. А потом с мокрой головой забрался в постель. Мысль о рассматривании содержимого сейфа полковника Мочилова отпадает сама собой. Полковник собрался всю ночь работать.

Но мне следует хорошенько отдохнуть.

Хорошенько!

Чтобы через несколько часов собрать в кулак всю волю. Утро будет трудное.

Следует искусственно создать то, что полковник назвал сегодня в тире «мобилизующим моментом».

— Вы, товарищ капитан, готовы? — Полковник Мочилов встретил меня на крыльце жилого корпуса, когда я после его звонка умылся и собрался за две минуты и вышел навстречу трудной судьбе подопытной крысы.

— Слегка... — состроил я такую кислую мину, что полковник даже в утренней темноте не мог сам ответно не поморщиться. — Не нравится мне эта затея.

— Чем не нравится?

— Всем абсолютно. В первую очередь я не люблю доверять кому-то свое подсознание. Мне для этого следует пересилить свое нутро. И потом, я просто не верю, что с помощью гипноза можно что-то восстановить в памяти из того, что я мог увидеть и запомнить в беспамятстве. Или вы считаете, что это возможно?

— Это единственная возможность для нас. Последняя возможность.

— Попробуем, — сказал я вслух, а сам подумал, что попробую я. И попробую сделать то, что сделать достаточно трудно. Сначала мне следует устоять перед гипнозом. Это само по себе ерунда. Но за этим последует и другой этап. Чрезвычайно сложный.

Преодолевая короткую дорогу до лечебного корпуса, я старался достичь «мобилизующего момента», оценивая варианты последствий моей скрытности или же открытости. И то и другое вызывало тревогу. Они могут не отстать от меня ни в первом, ни во втором случае. И для этого мне следует найти такую золотую середину, когда решение вопроса будет отложено на более длительный срок. Пока не выплывут дополнительные факты — Спасает меня от клетки, в которую подопытную крысу обычно сажают, как я понял, только отсутствие этих фактов.

В лечебном корпусе крыльцо совсем низкое. Мы вошли, дежурная медсестра встала.

— Направо по коридору. Шестой кабинет, — выдала нам направление указующим перстом. Оно и понятно — откуда каким-то капитану и полковнику знать, где правая сторона, а где левая.

Обитая искусственной кожей с уплотнителем дверь. За дверью тамбур в шаг длиной и вторая дверь, тоже со звукоизоляцией. Приезжий психотерапевт оказался полковником небольшого росточка, с жиденькой бороденкой клинышком — а-ля незабвенный Феликс Эдмундович, и мутноватыми серыми глазами. Раньше я почему-то считал, что психотерапевту-гипнотизеру положено иметь карие глаза. Или еще лучше — цыгански-черные. Значит, ошибался и физиономист из меня никудышный. Как ни прискорбно, я вынужденно признал свое заблуждение.