Андрей Константинов - Мент

А Гоша сам по себе человек достаточно уверенный, в кабинете у майора жаться не стал, сказал, что, мол, хорошо пугать, если сидишь в майорских погонах.

Кошкарев ему отвечает: «При чем тут погоны, я тебе как мужик говорю».

Гоша плечами пожал: «А если ты как мужик мне это говоришь, то я вообще таких разговоров не понимаю. Это решать не ты должен, а она. Давай у нее и спросим».

В общем, пошел разговор не формальный, но на повышенных тонах. Майор свое гнет: «Зачем нам бабу впутывать. Мы что, сами разобраться не сможем?»

Гоша отвечает: «А как нам с тобой разобраться, если я у тебя в кабинете стою и даже сесть не могу?»

Тогда майор демонстративно снимает китель, остается в одной рубашке и говорит: «Пойдем выйдем и решим вопрос по-мужски».

И вот они выходят из кабинета, идут по коридору штаба, выходят на промзону и с деловым видом куда-то маршируют, там же тысяча закоулков, всегда можно укромное место найти. Я сам видел, как они уходили. И что-то такое почувствовал, нехорошее что-то. А тут еще ко мне забегает один корешек Гошин и впрямую спрашивает: «Слушай, Сашка, а они не драться ли пошли?»

И мы понимаем, вернее не понимаем, а чувствуем, что дело-то пахнет керосином. А тогда ДПНК был такой майор Андреич, очень душевный, строгий и человечный дядька. Я к нему сразу в дежурную часть и говорю, мол, так и так, помогай. Он в ситуевину врубился, побежали мы их, голубчиков, искать. И действительно нашли в одном закутке — у майора уже пуговицы с рубашки оторваны, у Жоры губа разбита. Андреич Кошкарева хватает, мы Гошу, в душевую его волочем. Он, естественно, орет, что ему все по херу. В общем, наговорил всяких разных глупых слов. Я потом к Андреичу побежал. Поговорили мы с ним по-человечески. Короче говоря, шума решили не поднимать. И, несмотря на то, что о ситуации много кто знал, взрыва как-то не случилось. Мила, правда, уволилась через неделю, а Кошкарев с Гошей целый месяц не общался. Гошке как раз оставалось сидеть до поселка несколько месяцев, и он переживал страшно, что майор ему поднасрет. Но тот, к чести его, ничего ему не сделал. А месяца через три майора перевели начальником 12-й колонии. Гоша вышел на поселок без проблем, и месяца через четыре они с Милой зарегистрировались. Вот такие чудеса. А Кошкарев потом еще одну историю отчебучил. Ждал он как-то у себя в квартире собственную жену, а она приезжает часа в три ночи — и майор с балкона наблюдает, как мужик, который ее супругу подвозил, нежно ее целует на прощанье. Майор хватает ружье охотничье и как шарахнет по машине с двух стволов. В общем, шум-гам, милиция, уголовное дело. Отмазывались они целый месяц… И услали его начальником лагеря в далекие Ивдильские леса вместе с женой. И это все, что я тебе могу рассказать о здоровом сексе в нашей колонии, дорогой товарищ журналист. Вопросы есть?

Обнорский вздохнул, повесил голову и сказал:

— М-да, вот ругают Кресты, а там все же с этими вопросами полегче.

— Это да, — хмыкнул Сашка. — Отдельные эстеты даже через кормушку умудрялись полное удовлетворение получить.

Андрей кивнул:

— Да, Саня, я сам-то этим не пробавлялся, но психологически все же легче, когда знаешь, что ежели совсем припрет, то хоть какие-то варианты существуют.

Сашка подлил ему в стакан чаю и хмыкнул:

— А никто, мил человек, и не обещал, что будет легко…

Больше о сексуальных проблемах Обнорский и Зверев не разговаривали. Смысла не было в этих разговорах. Чего попусту душу-то травить — ситуевина от этого не переменится.

Зону можно сравнить с государством. Сравнение, безусловно, избитое. И завод можно сравнить с государством, и НИИ, и колхоз им. 25-летия Великой Октябрьской Социалистической Революции… и даже ячейку общества — семью.

Но уж зону — точно. Причем с государством полицейского, тоталитарного типа. Что может быть более полицейское, чем зона? Только тюрьма. Однако даже в тоталитарном государстве могут существовать различные кланы, оспаривающие место под солнцем. Точно так все было и в тринадцатой. Борьба шла за обладание теплыми местами. Понятно, какими?… Ну, конечно, где можно украсть. И в прямом смысле, и в переносном: в виде поблажек, хорошего отношения, перспективы перевода на поселение и так далее… На воле все это именовалось — блат. Так же, как и на воле, неформальные отношения были неистребимы.

Люди на зоне устраивались по-разному, теплых мест не хватало. Их почему-то всегда не хватает… Нарядчиков, распредов, бригадиров и завхозов не так уж много и надо. А остальные? Им нужно вставать к станкам, варить сталь, выпускать мебель. Да вот беда — мало было среди бывших ментов, прокуроров и судей людей, знающих какое-то ремесло, кроме своего собственного. Единицы! Поэтому даже непрестижная профессия токарь на зоне звучала гордо. Токарь всем нужен — и производству, и кому чего для дома, для семьи выточить.

Зверев еще застал в тринадцатой группу станочников-ветеранов. В эпоху андроповской чистки в зоне оказалось довольно много офицеров милиции с Западной Украины. Подполковники, полковники. Срока у всех были от десяти и выше… Сорокалетние и постарше мужики понимали, что сидеть долго, а подняться до самой плевой руководящей должности не дадут. Они покупали себе станок. Платили по двести пятьдесят-триста рублей (по тем временам немалые деньги!) и начинали осваивать ремесло. Вот так — был полковник, руководил горотделом, а стал токарем… к ним относились с уважением.

Но настоящая борьба шла за должности ступенькой повыше. На тринадцатой все хлебные места захватила ставропольская команда. Они держали склад ГСМ, кухню, мебельку… много чего они держали. Чужому там делать было нечего — заклюют, подставят, сожрут.

Красная зона — она и есть красная зона. Порядки здесь строгие, на нож никто никого не ставит. Даже драки бывают не часто. Поэтому боролись легальными, так сказать, методами — доносами… А собственно, что может быть более эффективным в тоталитарном государстве, чем донос? Ты, главное, дай сигнал, а уж меры будут приняты.

С появлением на зоне Александра Зверева активизировалась ленинградская группировка. История борьбы со ставропольским кланом полна интриг… мы их опускаем, читатель. Так или иначе, но питерские мало-помалу вытесняли ставропольцев. К тому моменту, когда Андрей Обнорский сгорел с левыми диванами, южане растеряли почти все! Последним их оплотом оставался склад ГСМ. О, склад ГСМ! Ежели бы мы были поэтами, то сложили бы о нем оду… мы, однако ж, прозаики. Поэтому и скажем просто: хлебное место. Склад ГСМ — это склад горюче-смазочных материалов. Фу, как банально! Так-то оно так, дорогой наш читатель, но… не совсем. Горюче-смазочные — это бензин, это моторные и трансмиссионные масла. Это керосин, ацетон, растворитель, это олифа, уайт-спирит и даже спирт!… Ну, теперь понял? Ты понял, в чем дело? То-то, брат.

Вот именно склад ГСМ держали ставропольцы. Закрывали его грудью, как святыню. Берегли, как знамя. Как мать младенца. Как зеницу ока. Как честь смолоду… э, да что там! Как секретарь райкома свой партбилет!

Не надо хихикать и ерничать. Нужно вдуматься. Оценить глубину и подлинный трагизм ситуевины. Накал страстей и высоту идеи: мое не тронь!… Шекспиру и не снилось. Куды ему, худому?

Именно на склад ГСМ направили работать Обнорского после скандала. Разумеется, простым работягой: плоское катай, круглое толкай. На складе он был чужак и на фиг никому не нужен. И хрен бы он когда туда попал, но так решил хозяин. Опера, поддерживающие ставропольцев, открещивались от кандидатуры Обнорского как могли: ну куда ему, хромому, бочки катать?

Но с хозяином не поспоришь. Направить в ГСМ! Точка. Обсуждению не подлежит. Надо сказать, что Иван Данилыч перевел Обнорского в ГСМ не без умысла. Знал хозяин, что воруют на складе, знал. Но вот за руку никого прихватить не удавалось. Все ревизии показывали: ни капли горюче-смазочных на сторону не уходит… Ну так я и внедрю им чужака. Воровать, конечно, все равно не прекратят, но… может, поменьше?

Так Обнорский оказался на складе. Катал бочки, таскал огромные бутыли, убирал масляные лужи. До отпуска материалов его, конечно, не допускали. Это — святое. Андрей только посмеивался в бороду… До беды оставалось несколько шагов.

…Кладовщик-ставрополец, сам изрядно напоминающий бочку, бывший начальник паспортного стола, жил очень хорошо. С виду и в общении он был прост, открыт, дружелюбен. Однако любого с говном сожрал бы, не задумываясь. За свое, за кровное. Звали кладовщика Юра. Юрий Тихонович. Усы у него были как у маршала Семена Буденного… А ты не завидуй!… Но добряк. Сожрет не задумываясь — до-о-бряк.

В помощниках у Буденного ходил бывший милицейский старшина — ставрополец Женя Довгань. Родственник знаменитому Довганю или нет, мы не знаем. Но — не исключено. Женя Довгань давно и страстно хотел занять место кладовщика. Вот только случай все никак не подворачивался… И вдруг появился Обнорский. Чужак. Враг-вражина.