Валентин Пригорский (Волков) - Закон Талиона

— Сидеть, шпана, — сказал один, не повышая голоса. Слова, в общем-то, самые обычные, и голос спокойный, а вот, поди ж ты…, парализующая волю, гипнотическая волна ударила по мозгам.

И буйные переростки, оцепенев от необъяснимого страха, подчинились, точнее, осла-бевшие ноги подогнулись сами, и они хором плюхнулись на скамью, поскольку стоять про-сто не могли — не держали больше ножки.

Ни сам Сергей, ни его приятели всего этого даже не заметили.

Серёга стоял, подавшись вперёд, готовый по-любому отстаивать собственное право на любовь, свою мальчишескую гордость, своё достоинство. До него не сразу дошло, что драка и — он правильно оценивал свои шансы — неизбежная расправа, откладываются. Гнев сме-нился недоумением и душевным облегчением. Ледяная лапа страха разжалась, отпустив трепещущее сердце. У него появился заступник! Чудо? Рок? — Скорее всего. Пройди мужики чуть раньше, или засидись за бутылкой чуть дольше — лежать бы ему на плитах в луже крови. Воображение нарисовало жуткую картину: распластавшееся на искусственном камне, неподвижное, какое-то расплющенное тело; бесформенное, залитое кровью лицо; испачканная, порванная одежда; мелькающие над телом, тяжёлые бутсы; мокрые звуки ударов. Он даже почувствовал, как трещат рёбра, и ощутил щекой обдирающую шершавость камня. Слава богу — этого не произошло! Он с трудом распрямил напряжённую спину.

Мартын потряс головой, прогоняя муть, и злобно уставился на седого, широченного дядьку.

Существует такой приблатнённый термин — "быковать", в переводе на нормальный язык это означает: не прибегая к рукоприкладству, при помощи устной речи нагнать на жертву такого страху, чтобы у той слиплись кишки. Искусство "быкования" включает в се-бя не только подбор страшных по сути слов, но и использование модуляторных эффектов, и тембровых возможностей в сопровождении характерной жестикуляции и мимики. Всё это предусматривает какое-никакое понимание человеческой психологии. К такому приёму обычно прибегают, желая психологически разоружить жертву, покуражиться, заболтать, отвлечь внимание, а затем, если будет такая возможность, расчётливо нанести внезапный, коварный удар.

Мартын прошёл на зоне хорошую, с его точки зрения, школу. Разглядев мужика, он сообразил, что ему в одиночку, при всём старании, такую ходячую бетонную глыбу с места не сдвинуть — себе дороже — и решил свести дело к базару, чтоб не терять лицо.

— Мужик, ты уже влип! Щас…, - и осёкся.

Дядька указательным пальцем, напоминающим литой крюк подъёмного крана, поймал подбородок скандалиста, рука пошла вверх. Мартынов не мог соскочить с крюка, его голова начала запрокидываться, язык заклинило, и он невольно приподнялся на цыпочки.

— Смотри мне в глаза, — слова были сказаны почти шёпотом, дядька не приказывал, а будто просил.

Мартын не мог ослушаться. Он посмотрел слезящимися от боли глазами в глаза мучи-теля, почувствовал чужой взгляд, препарирующий его мозг, и отключился.

Серёга с изумлением наблюдал, как несгибаемый палец, воткнувшись под нижнюю челюсть врага, сначала неумолимо поднимается, как потом, с равнодушием отлаженного механизма, опускается, возвращая Мартына в исходное положение, как тело урки принимает позу волжского бурлака, а его глаза, с обесцвеченной радужиной, становятся похожими на бело-серые перепелиные яйца. С ума сойти! Мартын стоит, хотя явно в отключке.

— Иди и не греши, — мягким голосом всепрощающего сына божия говорит дядька, и па-рень покорно разворачивается в сторону своих приятелей.

Сергей краем глаза видел скамейку, и сидящих на ней боевиков из дворовой шайки; видел матёрых мужиков в одежде один в один похожей на прикид его спасителя; видел, как, проходя мимо собутыльников, Мартын повелительно махнул рукой, и те, живенько вскочив, потрусили вслед, весело переговариваясь, словно ничего не случилось, словно только что на этом самом пятачке не назревал серьёзный конфликт, и не их предводитель только что получил в лоб. Видел всё, но так ничего и не понял и не увязал.

Юноша растерянно глянул на седого, широкоплечего отставника.

— Всё, — ответил спаситель на невысказанный вопрос, — они о тебе забыли… уже.

Слегка прихрамывая, приблизился джентльмен в кремовом.

— А ты смелый парень, но безрассудный, — сказал он.

Сергей так и не уразумел, что подразумевалось: одобрение или порицание.

"Кремовый" театрально вскинул руку, в которой, как у ловкого фокусника, материализовалась серебристая картонка, зажатая между указательным и средним пальцами.

— Вот, дружок, возьми мою визитную карточку. Будет туго — звони. Зовут меня — Вик-тор Сергеич, там написано. Рад составить знакомство.

Он протянул холёную руку. Сергей смутился. Люди в таких костюмах — судя по кино-фильмам — и с такими властными повадками не квасят на автостоянках в компании отстав-ных офицеров. Перед ними телохранители подобострастно распахивают двери дорогущих иномарок, а личный шофёр — весь внимание — терпеливо ожидает, куда, мол, прикажете. А тут запросто…

Неловко, скованно сложил пальцы лодочкой.

— Сергей.

Ладонь оказалась неожиданно твёрдой, а рукопожатие щадящим, точно человек побаивался по неосторожности раскрошить юношеские кости.

— Обычно, — усмехнулся джентльмен, — я не кусаюсь. Ну, вот и познакомились. Позволь представить моего друга Вячеслава Владимировича.

Ладонь Сергея исчезла в громадной лапе.

— Очень приятно, — улыбнулся здоровяк, его голос, как и подобает при такой фигуре, походил на низкий органный аккорд — сип, хрип, свист и гул горного обвала, слитые воеди-но, — а ты молодец, смелость — хорошее качество, но зубы следует показывать не для того, чтобы их выбили. Драться, судя по всему, ты не умеешь. Знаешь, мои ребята тут по вторни-кам и четвергам спортзал арендуют в ФОКе, с семнадцати часов, так что, если желаешь, приходи. Маленько натаскают.

Сергей чуть не лопнул от счастья, но поосторожничал.

— А если…

— Сошлёшься на меня — пустят, — перебил спаситель. — Ну, до встречи!

Весёлая компания потопала дальше.

Сергей оглянулся. Странное дело, он был готов побожиться, что за всё время не сделал ни шагу, а сейчас почему-то стоял метрах в четырёх от скамейки, где сидели притихшие од-ноклассники. Во дела!

Только сейчас он кинул глаз на визитку и обомлел. В правом верхнем углу на фоне Триколора подмигивало голографическое изображение щита и скрещенных мечей, а ниже по серебристому полю шёл текст:

ШЕРШНЕВ.

Виктор Сергеевич

депутат Государственной Думы

генерал-лейтенант

сопредседатель СОТОФ —

Союза отставных офицеров.

Телефон…

Факс…

E-mail…

Ну, ни фига себе…

Повинуясь неосознанному порыву, Сергей, сделав шаг к скамейке и, как бы поправляя ремень, незаметно спрятал карточку в задний карман джинсов.

Как большинство парней его возраста, он особой тактичностью не отличался, но ему достало сообразительности не выпячивать свою неразумную смелость, чтобы не унизить друзей — ребята, в минуту опасности не вставшие, или не успевшие встать плечом к плечу, сейчас и без того чувствуют себя препогано. Сергей, как и они, получил свою дозу страха, перебороть который ему помогла… Да — это любовь, и никак иначе не назвать то мучитель-ное притяжение, влекущее его к светловолосой девочке.

Изобразив лицом нейтральную серьёзность, он вернулся к компании, занял на скамье своё "законное" место и, стараясь не переигрывать, ни к кому конкретно не обращаясь, про-ворчал:

— Придурки. Испортили людям настроение, и ушли довольные.

— В натуре, — согласился Стас, свыкаясь с мыслью, что он хоть и не герой, но и в преда-тельстве его никто не упрекнул, — лишь бы кому в душу наплевать.

Его никто не поддержал, и Алёнка, и Сельма, и Чудо-Юдо сидели с постными физио-номиями. Над скамейкой сгустилась неловкая, маетная тишина.

Серёга каким-то нюхом уловил, что через секунду-другую Алёна скажет: "Серёжа, проводи меня, пожалуйста. Ребята, вы сидите-сидите, мне одного телохранителя хватит". Она отлично знает, что Сергей бы с радостью, хоть на коленках, хоть ползком. Но не сего-дня, не сейчас. Если эти слова прозвучат, всем станет ясно, что трусость замечена и не про-щена. И это неправильно. Лишь лишённые разума не ведают страха, да и то… Ещё неиз-вестно, как бы повёл себя Сергей, не окажись здесь Алёна. Слова больно ударят по самолю-бию пацанов, внесут раскол в спаянное годами совместной учёбы мальчишеское товарище-ство. Такова уж человеческая натура: собственной трусости всегда находится оправдание — минутная слабость, благоразумие, и вот уже смельчак считается выскочкой.

Юноша удивился, что за мысли приходят в голову? Что это: интуиция, прозрение бу-дущего, предвосхищение событий? Какая разница? Алёна уже повернулась к нему. Глаза большие, серые, чудесные, бархатные; лицо нежное, задумчивое. Розовые губы чуть дрогну-ли, она решилась…Прости, любовь моя!