Эльмира Нетесова - Вернись в завтра

— Нет, не устоит она. Слабая, надолго не хватит Я ее знаю. Не впервой ей завязывать с пьянкой и начинать снова. Как бабка помрет. Этих и могила не выправит! — не поверила Тонька матери. И рассказала деду, как жила она здесь в его отсутствие:

— К нам даже полковник приходил свататься.

— Иди ты! Вот это подвезло! — загорелись глаза Василия Петровича.

— Тот полковник уже в отставке. На пенсию вышел, — рассмеялась Тонька. И добавила:

— Весь лысый, как коленка. Пузо как у беременного. Он даже ног не видит. И знаешь, сколько ему лет? Шестьдесят два! Жених выискался, почти твой ровесник! А еще с запросами! Бритый клоп! Выперла его, выгнала взашей!

— А за што? — спросил Петрович.

— Ну, мне смешно и интересно стало, зачем я ему нужна? Ведь у этого отморозка дети старше меня. И трое внуков уже школьники! А он, паленый баран, ухмыльнулся и хвать меня своей лапой меж ног. Я как вмазала ему по морде, чтоб остыл малость. Он еле на мослах устоял, солдафон вонючий. И велела ему убираться вон! Так эта беременная гнида как развонялась здесь. Меня обзывать начал. Помогла ему

выскочить во двор и приказала забыть адрес и номер телефона. Вот такой жених у нас побывал, чтоб его черти взяли! — ругалась баба.

— Хм-м! А к мине в деревне, вот смех, две бабы подвалили. Взамуж просились, каб в город взял с собой. Одной годов сорок, другой за полтину перешло. Но обе ядреные, крепкие кобылы. Обе одиночки и бездетные. Раней жили семьями. Но у первой мужик, как сбег в заработки, так и не воротился с городу. А сын в реке утоп пять годов назад. Вот и кукует сиротиной в свете. У другой мужика подруга увела, а сын в армии погиб. Ну, што поделаешь? Беда одна по свету не шляется. Побазарил с ними и отказался от обоих. Запили бабы с лиха. Просвета в жизни не видят. А у кого он имеется? Я вон тож безбабный, зато не сирота. Вы имеетеся, мои кровинки! Да Катька, Слава Богу, покуда живая. Тож своя! Глядишь, и у ней мозги проклюнутся, оно и пора! Не век травке зеленеть!

— Дедунь! А ты от баб отказался, потому что обе пьют?

— На поминках обе до визгу наклевались, то своими глазами видел. Хоть на алкашек и не похожи. Обе причесанные, умытые и одеты опрятно. Здесь, может дорвались как все. Я не спрашивал. На што брехать? Другая в сердце вошла занозой. И как ни ковыряй, не выходит оттуда. Каждый день в глазах Степановна стояла, единой звездой предо мной была. И все звала скорей домой воротиться. Смешно, зачем я сдался ей?

— А она каждый день про тебя спрашивала. И все переживала, уж не занемог ли ты там? — вспомнила Тонька.

— Я всех вас даже во сне видел кажный день. Даже соседей наших. Федьку нынче ветрел, так пред- ложился коль надо будет, на своей машине в деревню отвезет. Я, понятное дело, наотрез отказался.

— Ну, а ко мне сегодня, как ты видел, Мишка приходил. Сказала ему, почему свиданье пропустила. Он

не обиделся, но меня злить стало, знает о сыне, хоть бы конфету ему принес или копеечную игрушку, так нет, с пустыми руками пришел. На хрен мне этот жених! Смотрит жадными глазами, а у самого на щеке след губной помады. Прямо от какой-то бабы ко мне сорвался. На Кольку даже не глянул. Будто его нет вовсе. Зато кофе попросил, деловой. Ну, я сделала вид, что не услышала. И сказала, что у меня на складе ревизия, потому, на свиданье не приду. Времени нет. Если он умный, поймет в чем дело. А коль дурак, такого и не надо! Еще в кино меня стал звать. Я ему на телик показала. Зачем куда-то переться. Во, нажала на кнопку и смотри до посинения. Мне дома некогда кино смотреть, а то я потащусь с ним куда-то. За чумную держит, придурок! Да я еще не опухла! Мне не столько мужик, сколько отец Колюньке нужен. А Мишка к детям холодный, то сразу видно. Этот только стружить умеет, растить нет…

— А другие женихи не приходили? — спросил Петрович.

— Грузчики на базе пытались приколоться. Ну я их и послала вдоль по Питерской. Отвалили мигом козлы, уже реже прикипаются. Пригрозила, что яйцы в дверях прищемлю, так они в склад зайти боятся, кролики кастрированные. Вот только вчера вечером, уже поздно было, позвонил один. И спрашивает:

— А сколько вамлет?

— Ну я ответила ему честно. А он опять достает?

— Сколько лет ребенку?

— Сказала, что в первый класс пошел.

— Так знаешь, о чем спросил:

— Он у вас нормальный или дебильный?

— Сам ты кочергой из транды вытащенный, пи- дер в обмороке, гнида абортированная, катях жеваный, геморрой гнилой! Чтоб ты задохнулся в чахоточной жопе!

У Петровича от услышанного глаза шире очков стали. Он вдруг так расхохотался, что согнулся пополам. Из глаз слезы брызнули:

— Ну, Тонька, это класс! Брехалка у тебя острей бритвы. И чего я за тебя пужался? Да ты любого черта уделаешь! Забрызгаешь так, что он до смерти икать станет и до гроба не глянет на себя в зеркало! — еле успокоился дед.

Вскоре Петрович засобирался к Дарье. Он торопил внучку скорее подоить корову и, прихватив как повод банку парного молока, направился к Степановне.

Едва он вошел к ней в дом, Федька, дежуривший у окна, сказал отцу:

— Ну, теперь иди к ней. Самое время настало. Может и впрямь получится охота на двух зайцев, — усмехнулся хитровато.

Михалыч молча нырнул в темноту двора, пошел к Степановне. Надо же вовремя предупредить бабу о приезде подруги, а заодно помириться с Петровичем, со всей его семьей. Но это уж как получится…

Михалыч, прежде чем позвонить в дверь, заглянул в окно. Сквозь щель меж занавесок увидел Петровича. Тот стоял посередине кухни, утонувший в объятьях Дарьи. И до Андрея донеслось:

— Лапушка мой! Как же я по тебе соскучилась, теплиночка, зайчик, мальчишка наш! Что ж так долго в деревне пробыл? За это время всех их можно перехоронить? Я уж тревожилась, не заболел ли ты в той глуши? Больше одного никогда и никуда не отпустим! — целовала щеки, губы, нос мужика. Тот и вовсе разомлел, впервые насмелился обнять Степановну и стоял, замерев от радости, как мальчишка на первом в жизни свидании.

— Расскажи, как там обошлось? — подвела Дарья Петровича к дивану, села рядом.

— Касатушка, голубка моя, што в деревне случится доброго? Все перепились. Я ненароком одного пужался, каб покойная не возникла опохмелиться. На поминках, как на свадьбе, все на уши повскакивали. Пели всякое непотребство, вспомнить страмно. Набрались так, что в глотке могли пальцами достать. Бабы наклевались самогонки и в пляс пошли. Я пытался урезонить, да не послухались. Короче, деревня довольная. А вот покойница, тут разговор особый. Я ж приехал, она в избе в гробе лежала. Впервой не облаяла, когда возник. Подошел к Серафиме, а у ней по щекам слезы бегут. У мертвой… Она живая никогда не плакала, а тут вдруг ручьями. Не поверилось, подозвал Катьку, показал, она и сказывает мне, дескать у мамки слезы те давно бегут, а старики брехнули, навроде вот эдак она прощенья у всей родни просит и молит Бога, чтоб всякого с нас пощадил и помиловал. А ночью во сне пришла. Уж и не ведаю, сон это был иль еще чего? Обошла Серафима столы поминальные, оглядела все и говорит мне:

— Давай Вася за упокой моей души выпьем!

— Мне аж жутко сделалось. В жисть не доводилось пить с упокойником. А Серафима смотрит на меня, смеется и базарит:

— Не боись, нынче не смогу тебя до печенок достать. Ушли мои силы. А за што гадила, сам понять должон! Не любил меня! Каково было столь годов в постылых куковать? Бабе без любви, што хлебу без соли, никак не можно. От того у тебя радости отнимались и жил погано. Зато нынче дыши вольной птахой, без зла и мести. Прости, что столько годов счастья у тебя забрала! — плеснула на меня теплой воды пригоршню, обратилась в светящийся шар и вылетела в форточку звездой. Боле она ко мне не являлась. А тогда, как она облила меня, я проснулся, рубаха на груди вся мокрая. До самого вечера не просыхала. Деревенские старики сказывали, што энто к худу, кого- то скоро снова похороню. Но кого кроме себя? Другие вкруг все молодые…

— Петрович! Никто свою судьбу заранее не знает. Давай не будем думать о плохом, тогда оно может минет нас. Я вон на прошлой неделе зашла внука навестить. Глянула, а у них в доме ни корки хлеба. Дочь больная в постели лежит, ни лекарств, ни денег, ни мужа… Я по аптекам и магазинам до темна бегала. Вернулась, а там уж зять с работы пришел, дочь попреками изводит. Та жизни не рада. Помирила, накормила их, дочке лекарства дала. А что толку? Знаю, ненадолго их хватит, скоро разбегутся в разные стороны. Потому что не любят… Их и ребенок не удержит. Внук к сиротству заранее приготовился. И меня спросил: