Андрей Воронин - Спасатель. Серые волки

Генерал оглянулся в сторону ворот, которые были не видны с того места, где он стоял, пожал плечами и, поставив вскрытую банку на поленницу, снова взялся за топор. Засевший в развилке старого дуба стрелок временно оставил его в покое, чтобы посмотреть, кто приехал. К его удивлению и досаде, это был даже не отправившийся по дрова «уазик», а какая-то незнакомая «Нива» с тонированными стеклами и так густо облепленным разбившимися вдребезги комарами регистрационным знаком, что разглядеть номер региона не удалось даже через мощный винтовочный прицел.

Крутившийся около ворот халдей прислонил метлу к забору, приоткрыл одну створку и, подойдя к машине, наклонился над окошком со стороны водителя. Это окошко находилось с противоположной от Алексея Ивановича стороны машины; лежащие на запыленных стеклах блики солнечного света мешали разглядеть, кто сидит за рулем и что вообще там происходит, а расстояние не давало возможности услышать что-либо, кроме самых громких и резких звуков наподобие автомобильного гудка. Поэтому «Мистер Проппер» искренне удивился, когда охранник, взмахнув руками, вдруг отлетел от машины и распластался в траве на обочине, не подавая признаков жизни. «Нива» сейчас же тронулась и, упершись бампером в приоткрытые ворота, аккуратно, без грохота, ломания досок и прочих кинематографических эффектов их распахнула.

Не выпуская из рук топора, генерал Макаров хлебнул пивка, вернул банку на верх поленницы, пристроил на колоду новую чурку и одним сильным, точным ударом расколол ее надвое. В сторону ворот он больше не смотрел. Гостей его превосходительство явно не ждал, а занятия охранников его не интересовали: проблемы индейцев вождя не волнуют.

Между тем «Нива» остановилась, и из-за руля, к еще большему удивлению Алексея Ивановича, выбрался не кто иной, как депутат Государственной думы Илья Григорьевич Беглов собственной персоной. Одет он был по-городскому, не для охоты или рыбалки – в черный костюм и расстегнутую до середины груди белую рубашку. На ногах у него были дорогие кожаные туфли, а в правой руке дымилась сигарета.

Алексей Иванович повел стволом винтовки в сторону ворот, на мгновение задержал перекрестие прицела на охраннике, который в прежней позе неподвижно лежал пузом кверху в высокой траве, и беззвучно присвистнул: ничего себе дела!

Оглядевшись, Беглов двинулся на тюканье топора и треск раскалываемых поленьев, что доносились из-за бани. На ходу он курил короткими, нервными затяжками; господин депутат явно был взвинчен до предела – чтобы это понять, даже не нужно было видеть лежащего за воротами охранника, – и наблюдавший за ним через оптический прицел снайпер передумал стрелять народному избраннику в затылок: ему стало интересно посмотреть, что будет дальше.

Обогнув баню, Беглов окликнул хозяина – судя по тому, как тот вздрогнул, едва не угодив себе топором по пальцам, достаточно резко и неожиданно. Назвать встречу старых знакомых радостной было нельзя даже с очень большой натяжкой: они не пожали друг другу руки, да и физиономии у обоих были чернее тучи. Завязавшийся разговор шел на повышенных тонах, это было ясно по агрессивным позам и резкой жестикуляции. Вскоре они уже орали, да так, что отголоски их воплей долетали даже до сидевшего на дереве за забором «Мистера Проппера». Последний развлекался, переводя перекрестие прицела с одного спорщика на другого и обратно. Через пару минут эта забава ему наскучила. Кроме того, тянуть дальше было рискованно: кто-то один из крикунов, а то и оба разом могли уйти с линии прицельного огня, что существенно усложнило бы задачу, которая в данный момент представлялась пустяковой настолько, что, изловчившись, Алексей Иванович мог уложить обоих одной пулей.

Затвор деликатно клацнул, дослав в ствол патрон, указательный палец нежно обвил гладкую стальную загогулину спускового крючка. Перекрестие прицела замерло на спине Беглова: ситуация изменилась, и теперь именно он – поджарый, мускулистый, с отточенными зоной рефлексами матерого волка – превратился в мишень номер один. А с пузаном в генеральском кепи можно и повременить: при его комплекции и тупой самоуверенности он никуда не денется. Так и будет стоять столбом, таращась на труп у своих ног, пока сам не получит пулю чуть пониже кокарды…

Задержав дыхание, Алексей Иванович начал плавно нажимать на спусковой крючок, но выстрела опять не последовало, потому что депутат Государственной думы Беглов внезапно, без предупреждения, в лучших парламентских традициях закатил генерал-полковнику Макарову в табло – или, выражаясь литературным русским языком, ударил кулаком по лицу.

– Вот тебе доказательство, тупая скотина, – сказал Илья Григорьевич, тряся ушибленной кистью и шевеля пальцами, на костяшках которых виднелись свежие ссадины.

Распростертый в усеянной щепками траве генерал Макаров приподнялся на локтях и сплюнул кровавую слюну.

– И что ты этим доказал? – спросил он, кривя в подобии улыбки окровавленный рот. Зубы у него тоже были в крови, и улыбка напоминала оскал вампира – не кинематографического Дракулы, а самого настоящего, реального упыря, только что утолившего первый, самый острый голод. – Я тебе объясню что. Сказать нечего, вот кулаками-то и машешь. Твоя это работа, Илья Григорьевич, от начала и до конца твоя. И нечего на журналиста валить. Он небось давно за тридевять земель от Москвы подштанники сушит, а все, что тут творилось с момента смерти Француза – твоя работа, твои игры. Ты думал, убрал Уксуса, и дело в шляпе? Думал, я дурак и ничего не пойму?

– А ты и есть дурак. – Беглов перестал трясти кистью, озабоченно осмотрел сбитые костяшки пальцев, подул на них и запустил руку под левый лацкан пиджака. – И нечего на людей обижаться, раз таким уродился. Надоел ты мне, Вася. Хуже горькой редьки надоел.

Василий Андреевич принял сидячее положение, кряхтя и опираясь на руки, одна из которых до сих пор сжимала рукоятку топора. Он снова сплюнул кровь и утер разбитые губы тыльной стороной ладони. На руке остался смазанный кровавый след; генерал посмотрел на него, брезгливо скривился и сказал:

– Знаю, что надоел. Мы оба тебе надоели, причем уже давно. Это ж ежу понятно: целое лучше, чем треть. По крайности, если говорить не о тюремном сроке, а о бабках.

– Я же говорю: дурак, – сказал Беглов и начал вынимать из-под лацкана руку.

Пистолет с длинным глушителем наполовину вышел из висевшей под пиджаком наплечной кобуры, на солнце тускло блеснул вороненый металл. И в это мгновение генерал Макаров вдруг сделал то, чего не ожидал ни Илья Григорьевич, ни наблюдавший за этой сценой из кроны старого дуба снайпер: изловчившись, сильно и точно рубанул Беглова топором по коленной чашечке.

Поскольку, занимаясь колкой дров, генерал не работал, а развлекался, в руке у него был не колун, а обычный трехкилограммовый топор. Чтобы расколоть полено, особой остроты лезвия не требуется – в этом деле она скорее помеха, чем подспорье. Но его превосходительство любил, чтобы бронза сверкала, оружейная сталь лоснилась от смазки, а о рабочие кромки режущих инструментов можно было поранить даже взгляд. Потакая этой прихоти, один из обслуживающих Василия Андреевича солдат периодически точил все, сколько их было в хозяйстве, ножи и топоры, доводя их до милого генеральскому сердцу состояния идеальной бритвенной остроты.

Тяжелое тусклое лезвие, почти не встретив сопротивления, в мгновение ока рассекло ткань брючины и кожу, перерезало сухожилие и с глухим стуком вонзилось в сустав, с почти хирургической точностью вклинившись между головками бедренной и обеих берцовых костей. Неудобная позиция, из которой был нанесен удар, ослабила его силу, и только поэтому левая нога депутата Беглова осталась на месте, а не отлетела в сторону. Впрочем, в данном случае эта мелочь не играла существенной роли: в конце концов, «доблестный д'Артаньян» сражался за жизнь, а не пытался аккуратно разделать «храброго Портоса» с целью розничной весовой продажи в мясном павильоне ближайшего продуктового рынка.

В первое мгновение после удара Беглов даже не почувствовал боли – настолько острым было искалечившее его лезвие. Но этот миг шоковой анестезии длился недолго. Боль пришла вместе с прихлынувшей к рассеченным тканям кровью и была такой чудовищно сильной, что от вопля народного избранника даже у засевшего на дубе в сотне метров от места схватки «Мистера Проппера» волосы встали дыбом по всему телу.

Не переставая нечленораздельно вопить, Беглов опрокинулся на спину, скорчился и принялся кататься по земле, охватив ладонями изуродованное, фонтанирующее кровью колено. Пистолет с глушителем отлетел в сторону, безобидно поблескивая среди травы и березовых щепок в полуметре от колоды. Но генерал не обратил на него внимания: неуклюже поднявшись на одно колено, он снова замахнулся топором и, сильно подавшись вперед, нанес другу детства еще один удар. Лезвие топора наискосок рассекло бедро; Беглов ответил на это новым звериным криком и попытался откатиться в сторону. Но Макаров уже был на ногах; окровавленный топор взлетел и опустился, со зловещим шелестом рассекая воздух, а потом с отвратительным мокрым хрустом, как в бревно, врубился в поясницу депутата.