Андрей Дышев - Разведрота

Оборин, будто не услышав вопроса, поставил в угол автомат, стянул с себя безрукавку, сел на топчан, вытянув ноги, и закрыл глаза.

Не меняя позы, комбат негромко прорычал:

– Я не слышу доклада, Оборин! – И снова быстрый взгляд на меня.

– Банда Джамала ликвидировала сама себя. Так что нашего вмешательства не потребовалось, – ответил Оборин.

Комбат минуту молчал, постукивая карандашом по столу. Потом изо всей силы громыхнул по нему кулаком.

– Когда кончится вся эта поебень?! Когда разведрота станет заниматься боевой работой, я спрашиваю?! Когда ты перестанешь корчить из себя миролюбца??

Он поднялся из-за стола, стал ходить по комнате, тиская шею.

– Где этот юный полководец, черт побери?.. Ну, этот… Железко?

– Если ты не сменишь свой тон, – спокойно сказал Оборин, – разговор наш закончится.

– Видал, как с комбатом разговаривает? – процедил Петровский, кивая мне. – Тон ему мой не нравится! А мне не нравится, что здесь сюсюкают с врагами, в жопу Джамала целуют, а я должен оправдываться перед начальством, почему в третьей роте нет результатов… Кто тебе разрешил вести переговоры с главарем бандформирования, Оборин? Кто дал тебе право за спиной Советской страны заводить дружбу с предателями и убийцами?

«Откуда он об этом узнал?!» – пронеслось в моей голове.

– Это мы убийцы, Петровский, – глухо ответил Оборин. – Мы…

У меня даже в глазах потемнело. Лучше бы Паша молчал.

– Что?!! – взревел комбат. – Ты что несешь, бля?!! Ты отдаешь себе отчет?!!

Не знаю, чем бы это кончилось, если бы в комнате не объявился Железко.

– Вызывали, товарищ майор? – радостно поинтересовался он.

– Ответь мне, Железко, какого черта ты доложил о банде дежурному по дивизии? – спросил Петровский, барабаня пальцами по столу. – Кто тебя тянул за язык? Понятно, мне позвонил, но туда зачем? Ты понимаешь, что мотострелковый полк на ноги поднят!

Железко растерялся, щеки его зарделись, и, заикаясь, он ответил:

– Но я ведь не знал, что у них случилось…

– Ну вот, – комбат развел руками, – святая наивность! Он не знал! Что ты передал ему, Оборин?

– Со мной на связь выходил не командир роты, а сержант Сафаров, – поторопился сказать Железко. – Он сообщил, что рота следит за группой Джамала, я так и в журнале записал… А потом Сафаров сказал, что следующий сеанс связи – через двадцать минут. Но капитан Оборин на связь не вышел и на мой позывной не отвечал. Тогда я решил доложить об этом оперативному дежурному.

– Это правда, Оборин?

– Да.

Петровский, стоя перед столом, двигал плечами, руками, будто в нем разожгли костер.

– Пошел вон! – приказал он Железко и снова повернулся к Оборину. – Нет, это, бля, не война. Это фуйня какая-то! Я просто медленно шизденею тут с вами!! Ну, вот ответьте мне, военные, что я теперь доложу командиру дивизии? Вот он позвонит с минуты на минуту, и что я скажу?

– Что было, о том и доложишь, – ответил Оборин.

Комбат скрипнул зубами.

– Понимаешь, Паша, это только я могу слушать твою бредятину про всяких джамалов, хуялов, поебалов, а комдив спросит о результате! Ему нужны пленные и трофеи, ему цифры нужны! Понимаешь, ци-фры!

– Командир дивизии знает о моей договоренности с Джамалом.

– Ну ты посмотри на него! – возмутился комбат. – Что за пьяный базар? Командир дивизии знает… Паша, хрен ты моржовый, командир дивизии знает, что афганская колонна сожжена сегодня у Черной Щели! Вот что он знает! А я знаю, что это твоего Джамала рук дело!

– Джамал здесь ни при чем. Ты либо заблуждаешься, либо врешь.

Комбат замер на месте, широко расставив ноги и сунув руки в карманы.

– Оборин, ты дурак или трус? Никак не пойму. Или просто подонок? Кругом гибнут люди, лучшие наши люди, гибнут под пулями душманов, а ты, утирая сопли, даешь банде возможность спокойно уйти. Вот скажи, если я сейчас врежу тебе по харе – ты мне ответишь или нет?

– А ты догадайся.

– В общем, так, – процедил Петровский, наверняка догадавшись, как поступит Оборин. – С меня хватит! Я пишу рапорт командиру дивизии. Пусть сам разбирается с тобой… Ты у меня уже в печенках сидишь!

Он ходил широкими шагами по комнате, заложив руки за спину.

– Ну а ты что скажешь, Степанов? Что молчишь? Не хватило смелости открыть огонь?

Я вдруг неожиданно для самого себя ответил:

– Если бы я открыл огонь по безоружным людям, товарищ майор, то, наверное, перестал бы себя уважать.

– Ух ты! – Комбат остановился и с любопытством посмотрел мне в глаза. – Еще один рыцарь… Ну тогда ответь мне, о благороднейший, что помешало тебе арестовать бандитов и отвести их в ХАД? А? Не слышу ответа!

– Они для того и прятали свое оружие, чтобы не попасть в ХАД, – за меня ответил Оборин.

Петровский поморщился и замахал рукой.

– Все, хватит!.. Степанов, слушай боевой приказ: сейчас вместе с Железко берешь взвод и едешь на развилку дорог перед Бахтиараном. Оттуда по тропе вверх – Железко знает – и без лишнего шума вылавливаешь всех этих «друзей». Если окажут сопротивление – расстреливать на месте. Сколько бы ни взял – всех сюда. И я вам покажу, как должен поступать в отношении бандитов офицер-разведчик.

Петровский начал разминать кулаки и щелкать костяшками пальцев. Говорить с ним о чем-либо уже не имело смысла.

Я вышел в коридор, чувствуя огромное облегчение, пробежал по нему, бряцая снаряжением, зашел в комнату Оборина и, не включая света, рухнул на койку. Я лежал, уткнувшись лицом в подушку, и слушал, как Железко строит взвод, как солдаты топают тяжелыми ботинками по коридору. Из открытой балконной двери тянуло прохладным сквознячком с рыбьим запахом озерца. Я вдыхал его всей грудью и прислушивался к едва уловимым чувствам, складывающимся во мне. Мне начинало казаться, что я падаю в черную бездну и вся комната вращается вокруг меня, увлекая за собой табуретки, тумбочки, стены, лоджию. Не расплескиваясь, словно залитое в аквариум, помчалось по кругу озеро; как декорация в театре, тяжело поехали горы, шоссе, бронетранспортеры; и склонились надо мной, взявшись, как в танце, за руки, бородатые смуглолицые люди…

Я вздрогнул, с трудом отрывая лицо от подушки. Оборин возвышался надо мной. В темноте я не видел его лица.

– Ты сделаешь все так, как он тебе сказал? – спросил он.

Я до боли надавил кулаками на глаза.

– Который час?

– Начало первого…

– Железко готов?

– Петровский его инструктирует… Ты не ответил мне.

– Ну что, что, Паша? – Я рывком поднялся на ноги. Меня пошатывало, и страшно хотелось пить.

– Ты станешь стрелять в них?

– Да, – раздраженно буркнул я. – В конце концов, есть приказы, и мы обязаны их выполнять.

Оборин опустил голову и долго молчал.

– Да, приказы надо выполнять… Вот только кто сказал, что мы должны быть идиотами? Кто сказал, что в наши обязанности входит безропотное выполнение глупостей? Подумай о тех, кто будет расплачиваться за это своими жизнями. Я два года приручал эту банду и боролся за каждую солдатскую жизнь!

– Паша, – я положил ему руку на плечо и крепко сдавил его. – Если бы ты знал, как мне тяжело, как вы мне все надоели!

– Я знаю.

– А тебе… неужели тебе это все не надоело? Ты уже отвоевал свое, остынь, забудь все! Езжай на море, в Сочи, ходи в кабаки… Честное слово, я тебя не понимаю.

– Да! Да! – Он оттолкнул меня от себя. – Я так бы и сделал, если бы мог когда-нибудь вернуться сюда и все исправить! Я же потом убью себя за то, что мог спасти ребят, но не спас!

В коридоре послышались тяжелые шаги. Дверь распахнулась, и в комнату брызнул тусклый свет. На пороге стоял комбат.

– Что вы в темноте сидите?

Он пошарил рукой по стене в поисках выключателя, зажег свет и сел за стол.

– Паша, что ж ты мне не доложил, что душманы оставили свое оружие в горах?

– Я много чего еще не успел тебе доложить.

– Черт с ними, с душманами, но хоть бы оружие вынес!

– Это в потемках не делается. Я схожу за ним утром.

– Как же, долежит оно до утра! Полтора десятка исправных стволов!.. Так вот, я отправил туда Железко. Поэтому сон отменяется, бдеть и держать с ним связь.

– Мне выезжать, товарищ майор? – спросил я.

Комбат досадно махнул рукой.

– Не надо! Смысла уже нет, поезд ушел. – Морщась, он стал тереть ладонью лоб. – Ох, голова болит, просто раскалывается. С ума сойдешь с вами!.. Паша, дай какую-нибудь таблетку, что ли? А лучше накати стакан водки!

Оборин открыл дверцу тумбочки и присел рядом. Я стащил с себя напичканную магазинами, ракетами и гранатами безрукавку и бросил ее на койку. Та закачалась на скрипучих пружинах.

Мне показалось странным, что Петровский так быстро изменил свое решение. Может быть, он проверял, как я отреагирую на его приказ?

– Это кто, твой сын? – удивленно протянул комбат, рассматривая снимок мальчика. – Здоровый парень! Сколько же ему лет?

Оборин не ответил. Он разливал водку из трехлитровой банки по стаканам. Я взялся резать сало, хлеб и луковицу. Худой мир лучше хорошей войны. Комбат, беззвучно шевеля губами, загибал на руках пальцы.