Данил Корецкий - Ментовская работа

— Что думаешь делать? — Савушкин словно прочел мысли Лиса, потому что резко оборвал доверительный тон.

— Повезу на выводку.

В кабинете повисла долгая пауза. Что бы ни собирался сделать Савушкин по делу Сихно, сейчас он был связан по рукам и ногам. Раз дело на контроле у безопасности, раз фигурант признался и осталось только закрепить это признание… Обстановка для любого вмешательства крайне неблагоприятна.

— Ну‑ну… — неопределенно прогудел Савушкин. — Смотри, не облажайся, тут вполне можно голову сломать. — И, поняв двусмысленность угрозы, поспешно добавил:

— Прокурор‑то не дремлет…

В УАЗе было душно, воняло бензином и табачным дымом. Сихно курил одну за другой, неловко держа сигарету двумя руками: запястья у него были скованы наручниками. Бобовкин предупредительно забирал окурок, выкидывал в окно и, несмотря на прижимистость, тут же раскрывал пачку «Мальборо», дружески щелкал зажигалкой. Он знал, что, когда отрабатываемый объект в «расколе», его надо «гладить». Кнут и пряник — вот основные инструменты всех раскрытий. А экспертизы, психология, интуиция сыщика — фуфель для непосвященных. Они‑то тоже играют роль, но не главную, что бы ни писали искренние в своем прекраснодушии журналисты. Ну, какая экспертиза установит сейчас, скольких баб замочил этот пес, да куда их спрятал? И от психологии тут помощи с гулькин хрен. А интуицию к делу не пришьешь и обвинительного приговора на ней не построишь. Да что приговора — санкции на арест не получишь! Надо, чтобы он, падла, ответил: когда, почему, чем, куда дел, с кем делал, да кто знает… Да чтоб показал трупы, орудия, вещ‑доки. Тогда и эксперты развернутся, и следователь свои психологические штучки‑дрючки применит, и покатится дело по наезженной дорожке в суд. А про те, самые пер‑вые вопросы все вроде как и забудут. Ну, задал их опер — большое дело!

Эти главные вопросы Коренев задавал вчера поздним вечером. И сумел сделать это настолько убедительно, что Сихно ответил. Лопнул, как говорится, до самой жопы. Сейчас покажет все на месте, задокументируем выводку — и все!

Уголовный розыск свое дело сделал, раскрытие дал, теперь ваше дело, товарищи следователи, прокуроры, судьи, адвокатишки всякие. Сумеете, не сумеете свою игру сыграть — как получится. А мы свое сработали.

Собственно, сработал один Коренев, а Бобовкин сейчас просто примазывается.

И то удивительно — обычно ему все раскрытия по фигу. Другой бы и года в розыске не удержался, а этот — до старшего опера дослужился, майора получил, шли они с Кореневым ноздря в ноздрю, хотя показатели были разными: Коренев «Крота» взял, а Бобовкин — дом поставил себе и Савушкину, Коренев цепь серийных убийств «черные колготки» раскрыл, а Бобовкин полковнику Пастушенко новую «Волгу» достал, Коренев группу «врачей» снял, а Бобовкин Симакову свадьбу дочери «обеспечил». И неизвестно, какие показатели оказались весомее: когда должность начальника розыска освободилась, их кандидатуры на равных рассматривались. Но разница уж слишком в глаза бросалась, скандальное решение никто взять на себя не захотел, потому и выдвинули Коренева. А Бобовкину Пастушенко после охоты, когда жарили свежатинку на костре под водочку, сказал:

«Ты не обижайся, но иначе нас бы никто не понял. Дружба дружбой, на поддержку всегда рассчитывай, но по работе тебе надо очки набирать».

Кореневу разговор передали почти дословно, в лицах, агентурист он был хороший и умел свои щупальца в самые узкие компании запускать.

Пастушенко веско сказал, вроде как с отеческой суровостью, и Бобовкин мигом хмурость с лица убрал, разлил всем сноровисто, мяса дымящегося притащил и по‑чтительнейше тост предложил: мол, не в чинах и должностях дело, главное — отношения человеческие, за которые он всем присутствующим и благодарен. Такое смирение понравилось, старшие одобрили, выпили, и все — неловкость вроде как исчезла. А в конце Симакин Бобовкина обнял и пробубнил прямо в ухо: «Ты своего часа еще дождешься. Мы о тебе помним. Правильно полковник сказал: набирай очки!»

Вот он и набирает. Сам вызвался ехать, хотя Коренев хотел Ерохина взять, и «гладит» всю дорогу подозреваемого, сигареты дорогие переводит. И, кстати, войдет в раскрытие. Все войдут: и эксперт с видеокамерой, и понятые — студенты с юрфака, и милиционер‑шофер. Все будут рассказывать: как же, я это дело и раскрывал…

Коренев отвлекся от происходящего в машине, и его мысли приняли другое направление.

Вышел он на это дело случайно. Впрочем, почти все раскрытия случайны, задача профессионала эту случайность подготовить. А для того надо топтать ногами землю, пожимать множество рук, в том числе и давно немытых, пить водку на конспиративных квартирах, в гостиничных номерах, захламленных подсобках, притонах и других самых неожиданных и малоподходящих для этого местах. Надо без конца сдаивать информацию, сортировать, накапливать сведения, казалось бы, совершенно далекие от интересов уголовного розыска.

Помирился Колька Крюк с Нинкой из мебельного? Какое до этого дело милиции, тем более, что Крюк уже год как мотает десятку строгого! Вроде бы так, и непонятно, зачем начальнику УР копаться в личных проблемах рецидивиста, надолго сгинувшего с горизонта. Но вот Колька ушел в побег, да при этом замочил конвоира, да забрал автомат. И Нинка уже не просто шалавистая бабенка с крашеными перекисью волосами, а связь разыскиваемого! И сейчас к ней уже не подъедешь: насторожилась, замкнулась, не то что опера — старого приятеля на пушечный выстрел не подпустит, ни крупицы информации из‑под нее не получишь! А Лису ничего и не надо — он и так что надо знает.

Поставил засаду на Природной, 17, у Нинкиной матери, и взял Крюка без особых затей.

Блатные не только друг другу клички дают — и ментам навешивают. Почему Лис? Может, обликом похож? Вряд ли… Сто семьдесят семь, сухой, жилистый, прическа короткая, чтоб за волосы нельзя было ухватить, брюнет с заметной сединой, хотя вроде рано еще для тридцати пяти… Нос и вправду лисий — длинный, тонкий, хрящеватый, будто вынюхивающий мышиный след. И ведь действительно вынюхивает, не мышей, правда, зверей покрупней и поопасней обычных. Здесь хитрость нужна, осторожность, чувство опасности обостренное. Может, поэтому и Лис.

Коренев в Тиходонске родился и всю жизнь прожил, в центре — на Богатяновке. Пай‑мальчиком никогда не был: учился прилично, школу не пропускал, но лет с пятнадцати тянул с пацанами в Клиническом сквере пиво прямо из горлышка, которое предварительно припасенной солью обмазывалось — мода такая была. С кильдюмскими ходил драться, кастеты в гипсовой форме отливал, попался бы — спецучилище или колония обеспечены, времена тогда суровые были, нынешним не чета, когда все можно. Сейчас многие друзья детства по второй‑третьей ходке срока мотают, кто‑то уже откинулся, при встрече руку придерживают: вдруг не захочет гражданин начальник с зэком ручкаться… Но Лис всегда с корешами здоровается, про жизнь разговаривает, детство вспоминает. И они отмякают, оживляются: «А Крыса‑то пятнадцать разматывает, особо опасным признали», — и головами качают с осуждением. Игорь Кривсанов — сосед, пожалуй, самый близкий школьный товарищ. Нормальный парень, да и все вроде были нормальные. Жили они тогда на Ниж‑не‑Бульварной, тянущейся по‑над Доном дряхлыми домишками частного сектора — полу‑сараями, и почти все мужики здесь, да и некоторые бабы имели судимость, и это тоже считалось нормальным. И все пацаны, достигая возраста, уходили в зону, только он, Коренев, да Сережка Сисякин выскочили — тот мединститут закончил, врачом работает. «Лепилой, — как сказал Валерка Добриков, щеря наросшие один на другой зубы. — А ты вот в уголовке…

Разошлись наши дорожки…»

Коренев подумал, что дорожки у них с самого начала были разными. Когда по уличной моде все наколки кололи, и он себе перстень с крестом сделал. Но ему такую баню дома устроили, что больше и мыслей татуироваться не было. А у Крысы все сидели: и отец, и мать, и старший брательник. Потому он беспрепятственно сначала руки расписал, потом грудь, ягодицы. И вина‑водки Коренев в те годы не любил. А Крыса с Кривозубым пиво быстро проскочили и стали креплягу стаканами засаживать. Бухие любили приключения искать:

«Айда на Дер‑жавинский фраерам морды бить!» — «Да вы что, мудилы, а если вам морды понабивать от не хер делать?» Ему с ними неинтересно, им с ним делать нечего. Палатку грабить его уже не позвали.

В семнадцать Кривсанов и Добриков ушли в зону, вскоре Коренев призвался в армию. А дембельнулся, его стали в милицию агитировать, золотые горы сулили: учебу, офицерские погоны, квартиру. Хамов и блатату всякую Коренев не терпел, а потому и согласился охотно. Вместо золотых гор он получил возможность таскать пьяных, сворачивать в бараний рог хулиганов, вести нудные разборки с бытовыми правонарушителями. Три года отпахал в патрульно‑постовой службе, поступил на заочное отделение «Вышки», на втором курсе действительно получил офицерскую звездочку и одиннадцать лет протрубил в розыске.