Евгений Сухов - Кровник смотрящего

— Можете снять ее, — огорошил его Чертанов, — он больше там не покажется. Он работает не один. Мы их спугнули. Я сейчас на маяке. Здесь убили бомжа. А в меня стреляли, бросили гранату. Мне показалось, что эта была женщина.

Воронцов чертыхнулся:

— Черт! Сколько усилий, и все напрасно. Неужели ты думаешь, что они отменили операцию?

— Уверен! — Чертанов усмехнулся. — Хоть Сержант и бывалый вояка, но рисковать он не будет. Как-нибудь объяснит заказчику, отложат ликвидацию, но не отступятся. Надо их искать.

— Где? Когда они теперь проявятся? — В голосе Воронцова послышалось раздражение.

— У меня есть кое-какие соображения. Думаю, его можно будет вычислить. Я поговорю кое с кем и тогда… Давай встретимся через несколько дней, когда у вас тут все завершится, — предложил Чертанов и отключил телефон.

Позицию надо было занять пораньше, за несколько часов до назначенных мероприятий. Тогда есть вероятность, что объект попадет в прицел. Сержант долго думал, как ему одеться, и наконец остановил выбор на одежде рыбака. Прорезиненный плащ и высокие сапоги — именно так ходит половина населения городка. Так что выглядеть он будет весьма заурядно. Резиновую лодку Сержант припрятал недалеко от берега под большим валуном. Останется только накачать ее и отправиться в кратковременное плавание к барже. Разобрав винтовку на части, он загодя спрятал ее на барже, гниющей среди таких же отслуживших свой век посудин.

По мнению Сержанта, место для позиции было выбрано на редкость удачно. Его не видно ни с суши, ни с моря. Так что если не помешает какая-нибудь досадная случайность, он непременно выполнит заказ.

В этот вечер хозяйка квартиры дала слабину, и когда он постучался в ее комнату с каким-то пустяковым вопросом, женщина вдруг предложила провести с ней вечерок, выставив при этом бутылку дорогого коньяка. Сержант так и не сумел найти причину для отказа. И, как оказалось, остался не зря. Хозяйка отдавалась ему с таким темпераментом, словно это была последняя ночь в ее жизни.

Под самое утро Сержанту пришлось проявить немалую настойчивость, чтобы освободиться из ее крепких объятий. Женщина желала продолжения, и Степану пришлось едва ли не побожиться, что после рыбалки он непременно оправдает ее ожидания.

Проходя мимо маяка, он увидел, что дверь в него приоткрыта. Довольно хмыкнул. Не подвел напарничек, все складывалось именно так, как и задумывалось. Степан уже было собрался спуститься к берегу, когда у воды увидел мужчину, праздно бредущего вдоль берега. Он не был похож на утреннего гуляку, да и какие прогулки могут быть в четыре часа утра? Здесь нечто другое. Интуиция подсказывала ему бежать от опасного места со всех ног, но Степан усилием воли преодолел это желание.

Укрывшись за кустами, Сержант увидел, что мужчина на берегу был не один, — метрах в двадцати от него, укрывшись за камнем, сидели еще двое. По внешнему виду обыкновенные рыбаки и одеты вроде Сержанта, только что-то подсказывало ему, что это не так. Рыбака ничего не интересует, кроме поплавка, покачивающегося на воде, а эти озирались так, будто кого-то высматривали в предрассветных сумерках. Немного поодаль, с удочками в руках, сидело еще трое.

Не слишком ли много народа для столь раннего часа? Жаль, но, похоже, ему придется сматывать удочки. Заказчик, конечно, будет недоволен. Но лучше повременить и выполнить заказ наверняка. Время выстрела еще не пришло.

Стараясь не выдать своего присутствия, Степан отступил в глубину кустарника и, убедившись, что за ним не наблюдают, направился в город.

Бытует мнение, что все психиатры чем-то напоминают своих пациентов. Если не внешностью, то линией поведения. Чертанов смотрел на доктора Барсукова так, будто подозревал, что в следующую секунду тот, кривляясь, покажет ему язык или начнет бестолково дергать головой.

Однако время шло, а странностей в поведении доктора не замечалось.

Чертанов ругал себя за предвзятость к собеседнику, зная, что она проявляется в его интонации и во взгляде, но поделать с собой ничего не мог. А доктор, будто бы чувствуя подобное отношение, старался платить ему тем же. В его голосе было столько покровительственных ноток, как будто он разговаривал не с сотрудником милиции и своим давним приятелем, а с одним из тяжелобольных. Через несколько минут Чертанову стало не по себе, но он терпеливо вникал в то, что говорил Барсуков.

— Знаешь, в нашу последнюю встречу я тебе не все сказал. Пойми меня правильно, ведь существует некая врачебная этика, и я придерживаюсь ее неукоснительно.

— Я наговорил чего-то лишнего? — забеспокоился Михаил.

— Дело в другом.

— В чем же?

— Ты говорил о каком-то сержанте. Что его нужно устранить.

Чертанов напрягся.

— Во сне я, оказывается, бываю очень кровожадным. Кто бы мог подумать. Что ты на меня так смотришь? В моем поведении есть что-нибудь странное? Тебя-то что беспокоит?

— Речь не о том, — отмахнулся доктор. — Ты говорил, что он преступник и его нужно непременно обезвредить.

Чертанов нехотя кивнул:

— Возможно, так оно и было. Но что с того?

— Понимаешь, ты обмолвился, что этому сержанту пересадили сердце и теперь он как раненый зверь, который стал еще опаснее.

— Ты чего-то недоговариваешь. А что тебя удивило?

— Дело в том, что ко мне обращался пациент, которому тоже пересадили сердце. Хочу заметить — весьма неординарная личность!

Чертанов невольно вздрогнул. Он вдруг осознал, что это не могло быть случайностью, — пути охотника и зверя пересеклись в маленькой комнате врача.

— Как он выглядел?

— Плотный. Среднего роста. Волосы русые.

— Это он… Что тебе говорил этот человек?! — схватил Чертанов Барсукова за рукав.

— Только не надо так волноваться, — мягко освободился Владимир Васильевич от захвата. — На первый взгляд ничего особенного. Но, пообщавшись с ним, начинаешь понимать, что у него вырабатывается девиантное поведение.

— Что это значит?

— А вот что… Он начинает мыслить не так, как прежде. Не забывай, что у него другое сердце. А это накладывает серьезный отпечаток на психику. Человек становится более внушаем, готов к психологическому влиянию извне. Весьма дурной симптом!

— Он ничего не рассказывал о себе?

— У нас с ним были откровенные разговоры, — туманно сказал Барсуков.

— Я бы хотел знать, о чем шла речь, — твердо сказал Чертанов, положив руки на стол.

— Кхм… Кхм… Это врачебная тайна. Обычно все то, что говорят мне мои пациенты, не уходит дальше этого кабинета, — доктор сделал круговое движение рукой. — Психиатр как священник, он не имеет права разглашать симптомы болезни и все, что с ней связано.

Владимир Васильевич опять начинал раздражать, и Чертанов сдерживался из последних сил.

— Я же из милиции, — сдержанно напомнил он.

— Изволь, — неожиданно легко согласился Барсуков. — Он сказал мне, что человек, который стал его донором, участвовал в боевых операциях и был снайпером. Впоследствии он был убит, когда стал расстреливать прохожих из снайперской винтовки с высотного дома. Видно, у него произошли какие-то психические отклонения… Так бывает. Самое настораживающее, что с некоторых пор мой пациент стал ощущать в себе какие-то чужеродные симптомы. Ему вдруг тоже захотелось вооружиться винтовкой и точно так же стрелять по прохожим. Подобное поведение следовало бы назвать эффектом подражания. Я не стану загромождать тебя научными терминами, все это очень хорошо изучено и описано в соответствующей литературе. Скажу только, что сначала у человека появляется какая-то навязчивая идея. Потом она приходит все чаще. Затем закрепляется в его подсознании. А скоро и вовсе становится его сущностью. По-другому можно сказать так — она сводит его с ума. И он не успокаивается до тех пор, пока не воплотит ее в жизнь.

— Ты хочешь сказать, что твой пациент скоро возьмет снайперскую винтовку и пойдет стрелять в прохожих? — ужаснулся Чертанов.

— Хм… Ты меня не совсем правильно понял. Для этого должны быть еще какие-то внешние факторы. Так сказать, благоприятная среда. Почва. Например, каким образом он пойдет стрелять в прохожих, если никогда не держал в руках винтовку?

— Разве он ничего не говорил о своей прежней жизни?

— Вот это меня как раз и настораживает. Он сказал, что был военным.

— Так вот, этот человек первоклассный снайпер.

Чертанов впился взглядом в лицо Барсукова, пытаясь проследить его реакцию. И она не заставила себя ждать. Физиономия врача удивленно вытянулась. Откинувшись на спинку стула, он произнес, растягивая слова:

— Ах, вот оно как! Конечно, я догадывался, что он бывший военный. Но чтобы вот так… Да-а, ты меня озадачил. Значит, ко мне он пришел не случайно. Он просил помощи, а я не сумел оценить это в полной мере… Хочу сказать, что за свою врачебную практику я наслышался немало всяческих откровений. В конце концов, к ним просто привыкаешь. Что удивительно, об этом говорили люди самых разных возрастов. Но когда заговорил этот человек, то я сразу понял, что здесь что-то не так, — покачал он головой. — Я проводил психологическую коррекцию, советовал заняться аутотренингом. Но теперь понимаю, что все это недостаточно. Нужно было проводить активное вмешательство в его психологическое состояние. Да-а, ты меня озадачил. По-другому это называется клиника! Честно говоря, я не думал, что у него она столь серьезная. Теперь осознаю, что у него навязчивые маниакальные наклонности.