Энди Макнаб - Агрессор

— Не переживай так, дружище, ты не мог знать. Мы не сильно об этом распространялись. Не хотели, чтобы здесь толклись ребята из прессы и фотографировали, как мы перелистываем семейный фотоальбом.

Хэйзл подняла взгляд и выдавила из себя смелую улыбку. Она, наверное, уже пережила самое страшное за последние десять лет, и это, должно быть, напоминало кошмарный сон.

В этот момент, нарушая возникшую было неловкость, в комнату вошла Силки, пахнувшая мылом и шампунем. Она была одета в светло-голубые шелковые брючки и белую рубашку, ее мокрые волосы были зачесаны назад.

В комнате наступила неловкая тишина. Хэйзл налила еще один стакан сока.

— Готова поспорить, ты чувствуешь себя намного лучше.

— После душа или после пения? — Силки улыбнулась и, подойдя ко мне, села рядышком. Она хотела еще что-то сказать, но внезапно раздался громкий гудок подъехавшего автомобиля.

На лице Хэйзл отразилось облегчение.

— Это Джули.

Спустя несколько секунд дом взорвался шквалом шагов и детских голосов, возгласы и крики эхом наполнили помещение. Дверь распахнулась, и в комнату вбежали четверо бледных ребятишек с коротко подстриженными волосами. Двое старших, где-то восьми и семи лет, подошли ко мне и протянули руки.

— Тебя зовут Ник?

У них был сильный акцент. Двое их младших братьев убежали обратно на улицу.

Я наклонился и пожал мальцам руки:

— А это Силки.

— Смешное имя.[5]

— На самом деле нужно произносить «Силка». А Ник называет меня Силки, потому что у него не получается выговаривать сложные слова.

Силки любила детей. Ее старшая сестра все время присылала ей фотографии своих семилетних мальчуганов-близнецов на ее почтовый ящик в Сиднее.

Каждый раз; когда мы останавливались где-нибудь больше чем на несколько дней, ей пересылали ее почту, и мне приходилось по часу сидеть и слушать о последних приключениях Карла и Рудольфа.

— Откуда ты родом, Силки? Ты смешно разговариваешь!

— Смешнее, чем Ник? Я из Германии. Это очень далеко отсюда.

В комнату вошли Джули с мужем Аланом и двумя их младшенькими, которые сразу же вскарабкались Чарли на колени. Мы поприветствовали друг друга. У Алана были большие и грубые ладони. Он был деревенским жителем до мозга костей и выглядел не особо-то и парадно для приема гостей.

Чарли взял инициативу в свои руки:

— Отлично! Я, наверное, начну разжигать мангал. Кто со мной?

Это был обычный призыв к действию. Детишки радостно вприпрыжку выбежали на улицу.

Спустя два часа мы объелись курятины, бифштексов, креветок и напились Тухи. Силки с Джулией и Хэйзл сидели на диване, и, глядя на них, можно было сделать вывод, будто они знали друг друга много лет. Алан рассматривал купленный детям DVD, а те, в свою очередь, устроились на подушках на полу. Он вставил диск в плеер и, чувствуя, наверное, что нам с Чарли было о чем поговорить наедине, сел смотреть фильм вместе с детьми.

— Почему ты больше не прыгаешь?

Мы с Чарли стояли возле серванта, на котором стоял кофейник со свежесваренным кофе. Мы все еще были не готовы к этому, мы все так же сидели на пиве.

— Это было нечестно по отношению к Хэйзл. Ее нервы и так уже были на пределе.

К нам присоединилась Силки, держа в руках поднос с тремя пустыми чашками. Наливая кофе, она кивнула в сторону фотогалереи:

— Чарли, ты был в армии?

— Да.

— Ты совсем не изменился. Или я ошибаюсь? Посмотри на себя!

Чарли улыбнулся, глядя на фотографию своего сына:

— С тех пор у меня появилось несколько морщин и поубавилось волос.

Я глянул на Хэйзл. Она одарила Чарли улыбкой в благодарность за его доброту. Силки налила кофе и вернулась к остальным женщинам в полном неведении о том, что произошло.

Чарли поднял банку пива и сказал:

— За старые добрые дни!

Мы чокнулись, и он сделал большой глоток.

— Как у тебя с Силки? Какие планы?

— Никаких. Я просто позволяю ей спать со мной, пока не найду кого-нибудь получше.

Шутка ему не понравилась, и он нахмурился.

— В таком случае ты — засранец. Она, по-моему, классная девчонка. Лови момент, дружище, пока есть такая возможность. — Он бросил взгляд в направлении дивана, затем снова посмотрел на меня. — Итак, тебе хотелось бы пойти посмотреть на закат солнца, правильно?

Даже если бы Чарли и хотел более явно намекнуть на то, что ему хотелось бы пообщаться со мной наедине, у него это вряд ли получилось бы. Он ухватил еще две банки пива и повел меня на веранду.

Он облокотился на поручень. В паре сотен метров от нас стадо лошадей поднимало пыль в загоне.

Чарли сел на лавку и указал мне на стоявшее напротив него кресло-качалку. Что бы там ни было у него на уме, но он, казалось, был не готов сейчас об этом говорить. Я проследил за его взглядом. Он был прикован к лошади, пасшейся в одиночестве в самом углу загона.

— Знаешь что, Чарли? Я ведь тебя выбрал тогда. Я тебе никогда об этом не говорил, насколько я помню.

Наш майор-инструктор всегда давал новичкам-десантникам один и тот же совет:

— Когда попадете в эскадрилью, помалкивайте, смотрите и слушайте. А затем выберите одного человека, который кажется вам идеальным десантником. Не нужно показывать ему, что вы выбрали именно его, просто наблюдайте за ним и учитесь. А когда во время боевой операции возникнет сложная ситуация, и вы не будете знать, как вам поступить, тогда спросите себя, что бы сделал на вашем месте тот человек, которого вы выбрали.

Я выбрал тогда Чарли, но очень скоро он стал для меня намного важнее, чем пример для подражания. По-моему, я наградил его наивысшей похвалой, которой один солдат может наградить другого. Я мог абсолютно искренне признаться, что пошел бы за ним и в огонь и в воду.

Он сделал еще один большой глоток и поставил банку на перила.

— Я знаю, дружище. Я видел, как ты наблюдал за мной. Многому научился?

— Думаю, да. Я думал о тебе тогда, в последний день операции в Уэйко. Там была неприятная ситуация, и я пытался себе представить, как бы ты поступил на моем месте. Я не знал, вырубить мне того парня или нет. Но теперь я уверен — я принял правильное решение.

— Не все там приняли правильные решения, — Чарли обернулся и посмотрел на меня. — Помнишь того парня из Министерства, специалиста по газам? Он покончил с собой год спустя.

Я этого не знал. К тому времени я уже покинул полк.

— Его звали Энтони. Он был хорошим парнем.

Он откинулся на спинку стула.

— Еще один хороший парень, оттраханный системой. Ничего нового.

Он снова взял в дрожащую руку банку с пивом.

— Ты знаешь, я попался на эту удочку, когда был еще мальчишкой. Я действительно верил во все это дерьмо о королеве и родине. Мы были хорошими парнями, они — плохими. Тридцать семь лет игры в войнушки ушло у меня на то, чтобы осознать, какой чушью это все было. Может, ты быстрее это понял? Поэтому и ушел?

Чарли не знал, чем я занимался после увольнения в запас, и не спрашивал об этом. Он знал, если я захочу, чтобы он об этом узнал, я сам ему расскажу.

— Что-то вроде того.

Он оглянулся на лошадь, одиноко стоявшую в углу загона.

— Ты знал, что я был в отряде, когда мой сын находился в пешем патруле в Дери?

Я кивнул. У нескольких наших ребят в одно и то же время сыновья служили в армии за границей.

Он самокритично улыбнулся.

— Я обманывал себя, внушая себе, что смерть каждого солдата ИРА, которого мы убивали, означала, что в мире становилось меньше на одного человека, который мог стрелять в моего сына. Мне казалось, что я так охраняю его. Но мы ведь не работали на пределе сил. Мы только пытались уничтожать документы, которые могли, как считали Тэтчер и Мэйджор, сдержать мирный процесс, — Чарли сощурился, — а вообще-то мы защищали Адамса и МакГиннеса, чтобы те могли вести секретные переговоры с нашими правительствами, которые «не вели никаких переговоров с террористами». Некоторые из них были хорошими ребятами, некоторые — плохими, но я никогда не задумывался об этом раньше.

Я пожал плечами. Никто никогда официально этого не признавал, но все мы знали, что тогда происходило. Исключить тех, кто противился прогрессу, и надеяться на то, что все остальные выстроятся в строй за нашими парнями, Адамсом и МакГиннесом.

— Возможно, это и сработало. Мы добились чего-то, похожего на мир.

— Неважно. Единственное, что имело значение, это то, что, пока я был весь в работе, я мог не сидеть и не волноваться о Стивене.

Он смотрел на лошадь, затерявшись на мгновение в собственном мирке.

— Я потом… после того, как он погиб… мне было все равно, как это произошло, до того момента, пока мне было чем заняться.

Я поднял банку с пивом.

— Должно быть, было жутко больно, дружище! — я запнулся. — Я и сам побывал в похожей ситуации… — Я снова замолчал, так как не знал, что сказать. В любом случае, Чарли одарил меня тем слегка вызывающим взглядом, который может быть у человека, потерявшего кого-то из близких, которому говорят: «Я знаю, что ты сейчас чувствуешь», а на самом деле ни черта не знают. Я пожал плечами. — Она не была моей дочерью, но мне было так больно, словно она была моим ребенком. Если бы мне было еще немного больнее, я бы не пережил.