Б. Седов - Один против всех

«Качок» вскрикнул и повалился на пол.

- Болевой шок, - объяснил я парням и сделал приглашающий жест: - Следующий!

Следующим оказался тот, кого братки называли Семой. Он бросился на меня как живой танк, вытаращив глаза и крича мне в лицо что-то матерное и обидное. Я не стал просчитывать варианты боя, просто ударил Сему в пах, сильно ударил, ничуть не жалея своих кроссовок и его яиц.

Согласен, в драке такой удар считается нечестным, как и всякий удар ниже пояса, но я-то настроился не на драку, я пошел в бой, а в бою все удары хороши, главное, чтобы противник перестал быть противником, а лежал спокойно на полу или траве, лучше всего не подавая признаков жизни.

Сема согнулся, ухватившись обеими руками за свое порушенное мужское достоинство, а я той же самой правой ногой ударил его в подбородок. Удар не получился, подошва кроссовки впечаталась ему в лицо, вминая нос и размазывая губы.

- Два - ноль, - объявил я парням. - Следующий!

Судя по всему, оставшиеся трое были недовольны тем, как разворачиваются события, потому что они все разом бросились на меня, страшно при этом ругаясь.

Глупые, глупые братки, - успел подумать я, - вам бы не пиво пить, а пойти в армию, послужить маленько в армии, изучить тактику рукопашного боя. Тогда вы бы знали, глупые, что кучей нападать на одного - неправильно, мешать вы будете друг другу, а мне, вашему врагу, помогать…

Пока эти мысли сами собой двигались в моей голове, братки уже оказались на расстоянии удара и стали меня бить. Вернее, они собрались меня бить, но это у них не получалось, три человека - это, действительно, слишком много для рукопашного боя. Сначала я просто уклонялся от суетливых и беспорядочных ударов, потом улучил момент и с силой ударил одного из них, крайнего справа, ногой в живот. Он живописно отлетел в сторону, ударился спиной о красивую импортную раковину, отчего раковина хрустнула, а браток рухнул на пол лицом вниз.

Из тех двоих, что остались еще в строю, один должно быть, был сильно пьян, потому что махал руками, в основном, у себя перед носом, словно отгоняя назойливых мух, а вот второй повел себя нетрадиционно, он отошел немного назад и завел руку за спину.

Ствол! - мелькнуло у меня в голове, но я не успел испугаться - он вытащил нунчаки и начал медленно раскручивать их, держа в правой руке. Левую руку он эффектно, как тореадор, отставил в сторону.

Нетрезвый браток стал просто мешать, и я, поймав паузу в его бестолковых движениях, провел классическую боксерскую серию - корпус - голова - корпус - и уложил его на пол, рядом со своими друзьями.

От первого удара нунчаками я уклонился, за моей спиной посыпался битый кафель, а браток получил несильный, на излете, удар в живот. Второй удар все-таки достал мою спину, плашмя и тоже на излете, но весьма ощутимо, а мой удар прошел вскользь по его щеке. Я, чтобы не упасть, сделал слепой шаг вперед, споткнулся о лежащего пацана и все-таки повалился лицом вниз. Может быть, это меня и спасло. Похоже, третьим ударом браток решил меня добить. Я перекатился к нему за спину, вскочил и, сложив руки в замок, ударил его по загривку. Удар получился опять скользящий и опять в ухо, но браток пошатнулся, наступил на лежащее тело и упал навзничь, взмахнув напоследок нунчаками. Этот слабый, но болезненный удар пришелся мне в левую руку и она сразу онемела, повиснув бесчувственной плетью.

Повезло, конечно, что это был последний удар в этом бою, а не первый. Я начал интенсивно растирать руку.

- Они живы? - раздался за спиной девчоночий голос.

Я пожал плечами и поморщился, рука начала отходить после удара и вместе с тем наливаться болью.

Дверь гальюна приоткрылась.

- Не надо шуметь, ладно? - сказал голос с кавказским акцентом.

В туалет вошел низенький крепкий кавказец в сетчатой тенниске, сквозь которую пробивалась густая черная шерсть на груди и животе.

- Так, маленький драка, да? - Кавказец посмотрел на меня. - Тебя я видел сегодня, ты с Годуновым сидел, правда?

- Правда.

- Годунов - хороший человек. Он твой друг?

- Друг. А вы кто?

- Я - Ашот. Саша не говорил, да?

- Нет, не успел, наверное…

Кавказец А тот почему-то сразу внушил доверие, казался давно знакомым и даже другом. Таких кавказцев показывали в старых советских фильмах, добрых и простодушных…

- Девушка твоя?

- Нет, я пришел, а они…

- Я понял. Шпана! Серьезные люди так не делают!

- Ашотик, милый, они меня убьют теперь! - девушка поднялась с пола и сейчас стояла у раковины, смывая с лица кровь.

- Не убьют, я их сам убью, нельзя так поступать, плохо! А ты иди в мой каюта, приведи себя в порядок!

Девушка послушно вышла из туалета.

- Вы тоже идите, дальше я сам разберусь. Сашу Годунова увидите, привет ему от Ашота, хорошо?

- Хорошо, - сказал я, но пошел не на выход, а в ту часть гальюна, куда, собственно, и стремился с самого начала.

Ну, город, криминальная столица, человеку отлить спокойно не дают…

Глава четвертая

Голубой, голубой, не хочу играть с тобой!

Я проснулся в сумерках.

Белые питерские ночи давно закончились, и вечер наступал стремительно, как в пустыне.

Я был заботливо накрыт клетчатым, как шотландская юбка, пледом, иллюминатор распахнут, пропуская в каюту свежий воздух и шум улицы. Напротив сидела официантка Люда и грустно курила длинную дорогую сигарету.

- Проснулся? - спросила она. - Сейчас кофе принесу.

Вышла и вернулась почти сразу, неся в руках чашку кофе и сахарницу.

- Мне Саня Годунов сказал, чтобы тебя в шесть разбудить, а ты сам проснулся. Молодец!

Я приподнялся на локте, в нос сразу ударил горячий кофейный запах.

- А где Саня, он приезжал, что ли?

- Звонил. Ты кофе попей и иди в душ, а я тут приберусь пока.

Я взял чашку, сделал обжигающий глоток и зажмурился, по телу прошла горячая волна, сначала вниз, потом вверх, в голову, отхлебнул еще и потянулся за сигаретой.

- Ты лучше переезжай сюда, - сказала Люда, зябко повела полными плечами, прикрыла круглое окошко иллюминатора. - Саня просил уговорить тебя, чтобы переехал… Ты не думай, здесь хорошо, спокойно, и главное, безопасно. Это Годунов так сказал, а не я придумала.

Знаем мы вашу безопасность, подумал я.

Спина и особенно рука настойчиво ныли после дневной гальюнной разборки. Но Люда об этом инциденте не упоминала, и я решил тоже молчать. Значит, мы дружно делаем вид, что ничего не случилось…

- А где здесь жить-то? Целый день народ крутится. Вы ж круглые сутки работаете?

- Нет, открываемся в одиннадцать, закрываемся, когда уходит последний посетитель. Вот такой у нас европейский сервис! - Она улыбнулась, как мне показалось, печально. - А посетители только на палубе. Кубрики и трюм - это для своих, так что здесь и поживешь, сколько надо.

- Я подумаю, - ответил я и посмотрел на Люду. Сейчас она не была похожа на разбитную девицу, трущуюся горячим телом о посетителей, простая девчонка с грустным усталым лицом и крепкими руками.

Она поняла мой взгляд, опустила глаза.

- За день кружек натаскаешься, к вечеру руки болят - сил нет. Ноготь вот сломала, маникюр от воды слезает… А за нравственностью у нас крепко следят, в рабочее время никаких шашней. Саня Годунов - другое дело, он свой, а так - ни-ни…

- А Годунов какое отношение к паруснику имеет?

- Я думала - ты знаешь! Он же хозяину нашему жизнь спас, теперь они друзья. А тот для него все что угодно сделает.

Я кивнул, понятно, мол, и взглянул на часы, времени оставалось все меньше и меньше.

- Покажи мне, где душ, да я собираться буду, время уже поджимает.

- Пойдем! - Люда поднялась, мы вышли в коридор, соседняя каюта оказалась душевой. - А там джакузи, - сказала она, показав на дверь в переборке, - здесь вот шампуни всякие, подберешь, что надо, полотенце там висит, я в каюте подожду, - и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

После кофе и контрастного душа я почувствовал себя молодым, здоровым и сильным, не ко времени вспомнил Люду и с трудом избавился от этой приятной мысли, ожесточенно натерев себя полотенцем.

- Пока, - сказала Люда, поцеловала меня в щеку и пригладила влажные волосы, а когда я уже добрался до ведущего на палубу трапа, крикнула вдогонку: - Перебирайся к нам, ладно? - и помахала на прощание рукой.

* * *

В дверях клуба «96» стоял двухметровый верзила в хорошем костюме и при галстуке. На представителя сексуальных меньшинств он походил мало.

- Вы куда? - спросил меня верзила, загораживая проход.

- В клуб, - честно сказал я.

- Вы не член, - сообщил мне верзила и расстегнул пиджак.

Показались ремни подмышечной кобуры.

- И что делать? - поинтересовался я.

- Идти домой, баиньки.

- А я читал, тут концерты всякие устраиваются, Борис Михайлович Моисеев выступает. Люблю я Бориса Михайловича, и его творчество тоже люблю, - доверительно сообщил я охраннику.