Александр Терентьев - Из штрафников в разведку

В одной из теплушек на нарах, наспех сколоченных из грубого горбыля, маялся и штрафник Миронов, вместе со всеми считая дни, проведенные в пути, и прикидывая, сколько еще осталось до фронта. Фронт Алексея не пугал – наоборот, хотелось уже побыстрее прибыть на место и заняться настоящим делом.

Маршевая рота, именовавшаяся «особой», была сформирована в небольшом городке где-то западнее Омска. Как и в случае с Мироновым, направленные в штрафные роты прибывали на сборный пункт под конвоем. Команда для отправки набралась довольно быстро. Дальше было все просто: поздний вечер, теплушки на запасных путях и команда «По вагонам!».

Штрафников сопровождала небольшая группа вооруженных красноармейцев во главе со старшим лейтенантом. Правда, «сопровождение» больше напоминало самый обычный конвой, поскольку основная задача, поставленная старлею командованием, звучала примерно так: «До пункта следования доставить всех до единого! И не дай бог, если кто из них в побег уйдет, – все под трибунал пойдете!»

Старший лейтенант, вероятно, трибунала не очень-то и опасался, поскольку большую часть пути просто спал в отгороженном для караула закутке. Полученный под роспись ящик с личными делами осужденных, именными списками, копиями приговоров и приказов старлей затолкал под нары и благополучно о нем забыл – до самого прибытия в пункт назначения.

Народ в теплушке подобрался довольно разношерстный, хотя большинство составляли простые красноармейцы, проштрафившиеся где-то и в чем-то. Кто в чем – спрашивать было как-то не принято. Ну, провинился боец, командование сочло, что надо ему искупить свой грех в штрафной роте, – дело, в общем-то, вполне житейское. Война для всех не веселый санаторий на берегу теплого моря. И пуля немецкая – что для образцового красноармейца, что для штрафника – одинакова. Так что в окопах на передовой, считай, все перед смертью равны.

Единственным исключением были несколько человек из числа бывших заключенных. Каждый из них, как выяснилось, изъявил добровольное желание вместо отсидки в лагере отправиться на фронт. Причины, вероятно, у каждого были свои, но все бывшие зэки клятвенно заверяли, что горят огромнейшим желанием искупить перед Родиной все прежние грехи и «хорошенько вломить этим поганым гансам!».

Зэки держались особняком, в разговоры почти ни с кем не вступали и тем более не конфликтовали. Кучковались вокруг старшего, по лагерной привычке уважительно называя его «Серым», иногда играли в карты, вполголоса переговаривались о чем-то своем. О чем, понять было не так и просто, поскольку большая часть слов остальным попутчикам была мало понятна или вовсе неизвестна. Выделялся разве что молодой парень, которого зэки называли Валетом, – весь какой-то дерганый и нервный. Любимым занятием Валета были весьма своеобразные прогулки по узкому проходу между рядами деревянных нар: десяток шагов по ходу вагона, потом обратно – и так без конца. Во время «прогулок» парень успевал рассмотреть-подметить все, что делалось в теплушке. Кто спит, кто курит самокрутку, кто грызет сухарь – Валет знал практически все и обо всех. Миронов уже через пару дней мог бы, пожалуй, поклясться, что этот вертлявый прохиндей точно знает, что у кого лежит в крепко завязанном вещмешке…

– Во тоска, братцы, – разговаривал Валет сам с собой, вышагивая взад-вперед по размеренно качающейся теплушке. – Эх, сейчас бы спиртику койснуть да к марухе какой завалиться! Не, ну что это за отношение к геройским бойцам, а? Каша, сухари – все вприглядку! Махры и той не вволю дали.

Парень поравнялся с нарами Миронова, вдруг резко притормозил и присел на краешек. Несколько секунд в упор смотрел на чуть напрягшегося Алексея, потом отрывисто сказал:

– Тебя же Лехой зовут? Слышь, Леха, мы ж теперь вроде корешей получаемся – должны друг за дружку мазу держать, так? Ты ж вроде не куришь? Так угостил бы кореша махорочкой – тебе ж как и всем выдавали! Не жмись, корешок, давай-давай, лезь в свой сидор – курить до смерти охота, а свою пайку я уже того…

– Так нет махорки, – настороженно наблюдая за Валетом, пожал плечами Миронов. – Одну пачку я мужикам отдал, вторую на сахар сменял.

– А я вот думаю, ты врешь, фраерок! Некрасиво это… – убежденно прошипел Валет, и в прищуренных глазах его появился хищный, нехороший блеск. – В сидоре посмотрим, а?

– С какого это перепуга ты в моем сидоре копаться собрался? – чувствуя, как по затылку начинает гулять холодок, намеренно небрежно ответил Алексей. Вплотную с уголовниками он никогда не сталкивался, но о наглости и беспредельной жестокости блатных был наслышан с детства – в городе то и дело ходили слухи о ворах, бандитах и прочей шпане. Поговаривали, что им ничего не стоит проиграть в карты любого, даже совершенно незнакомого человека и, согласно своим воровским законам, тут же зарезать несчастного. – Говорю же тебе, нет у меня махорки! Так что извини и иди, друг, подобру-поздорову…

– Это ты мне грозишь, что ли, падла батистовая! Мне?! Зажилил махорочку! То-то ты мне сразу не понравился: лежишь, молчишь… Ни с кем ничего. Или ты тут у нас за наседку, а? Смотришь, слушаешь, да? И старлею на ухо шепчешь по ночам, так? Ну, точно, а я-то все думаю, что это по ночам за перестук такой, а дятлов не видать… – Валет злорадно ощерился, блеснув стальной фиксой, слегка наклонился и выдохнул в лицо Миронову: – Я тебе, падла, щас шнифты выдавлю и схавать заставлю!

Холод в затылке сменился неприятной пустотой, стремительно разраставшейся под ложечкой – как во время бомбежки в сорок первом, но, пожалуй, даже тогда Лешке не было так страшно. Дальше, по законам улицы, вероятно, не сильно отличавшимся от воровских, Алексею следовало или униженно признать все совершенно абсурдные обвинения, или делом доказать обнаглевшему шпаненку, что он не прав. Конечно, стоило опасаться, что у Валета может оказаться что-нибудь вроде бритвы или пики-заточки, но и отступать было никак нельзя. Добровольно, при всех, признать себя трусом, чтобы впредь любой наглец знал, что об Алексея Миронова можно вот так запросто вытирать ноги?! Ну уж нет! Такой сомнительной роскоши Лешка позволить себе не мог – и ударил первым.

Удар получился слабым – скорее это был легкий тычок, который заставил Валета вскочить на ноги и приготовиться к более серьезной драке. А уж драться, судя по легкости и резкости движений зэка, он умел и любил. Лешкино же мастерство ограничивалось лишь несколькими дворовыми стычками с чужими пацанами – да и серьезными драками их назвать было трудно, поскольку схватки велись чисто по-мальчишечьи, «до первой крови».

Валет, стоя в проходе на чуть согнутых ногах, неуловимо быстрым движением выхватил из-за голенища сапога что-то вроде длинного шила и, раздвинув узкие губы в злобной улыбке, негромко прошипел: «Все, фраерок, кранты тебе!»

И тогда Миронов ударил еще раз! Понимая, что против заточки он ничего не сможет сделать, Алексей оперся локтями о края верхних нар, качнулся вперед и вверх и резко ударил Валета ногами. Противник, похоже, не ожидавший от «фраерка» такой прыти, пролетел пару метров спиной вперед и буквально впечатался в доски обшивки вагона. И все, кто с затаенным интересом наблюдал за дракой, отчетливо услышали глухой хруст и увидели, как уголовник на мгновение застыл с побелевшим лицом и тут же рухнул на грязные доски…

– А пацанчик-то Валета завалил, – в повисшей тишине насмешливо прозвучал голос Серого. – Говорил я козырному нашему, что курить вредно, – не верил, дурак…

– Та-ак, и что тут у нас за шум? Бузим, граждане уголовнички? – Наконец-то появившийся из своего «купе» старший лейтенант нагнулся над трупом, привычно приложил пальцы к сонной артерии и отрицательно помотал головой. Посмотрел на темно-красную лужицу, расплывавшуюся под головой трупа, потом выпрямился, тронул пальцем ржавый железный костыль, торчавший в стене, и глубокомысленно кивнул. – Серый, а я ведь тебя предупреждал, чтобы все было тихо и тип-топ. Предупреждал?

– Так, гражданин начальник, а у нас все тихо, – уверенно заявил уголовник. – Мы же люди культурные, с полным нашим пониманием. А Валет с верхних нар навернулся нечаянно – и прямо башкой об железяку! Ну, не повезло мальчонке – верно говорю, братва?

Со всех сторон тут же раздались разрозненные восклицания, суть которых сводилась к одному – Валет сам виноват, надо бы ему поосторожнее, бедняге.

– И, надо понимать, никто ничего не видел, так?

– В цвет, гражданин начальник! Кемарили мы тихо-мирно и вдруг – грохот. Видим: лежит наш Валет весь из себя бледный и вставать даже не собирается. Тут и вы подоспели…

Старший лейтенант обвел тяжелым взглядом всех присутствующих и безошибочно остановился на поникшей фигуре Миронова. Алексей угрюмо молчал, стараясь не смотреть туда, где лежало безжизненное тело человека, еще несколько минут назад стремившегося забрать его жизнь. Что поделаешь, с горечью прикидывал Лешка, из-за этого гаденыша теперь точно расстреляют! Старлей не дурак и все, конечно же, понял. Или сам на каком-нибудь полустанке выведет и пристрелит, или на месте СМЕРШу сдаст, чтоб руки не марать. Да, уж если не везет, то не везет до конца…