Сирил Хейр - Смерть бродит по лесу

Фрэнсис Петтигрю виновато вздрогнул, когда в комнату вошла жена. По его собственной настоятельной просьбе его не беспокоили все утро, чтобы он мог подготовить свою лекцию для юридического общества Среднего Маркшира о современных тенденциях в теории гражданских правонарушений. Теперь же он тревожно осознал тот факт, что последние полчаса проглядел в окно.

— Как продвигается? — спросила Элеанор с оттенком участия, в котором острый слух мужа уловил и толику иронии.

— Никак не продвигается, — сказал он. — Ты сама прекрасно знаешь.

— Не понимаю, откуда мне это знать, Фрэнк. Надеюсь, тебе ничто не мешало?

— Мешало? — Петтигрю поднял глаза от загроможденного стола и глянул в окно. — Скажи, чем занимался твой дядя, пока жил тут?

— Дядя Роберт? Насколько мне известно, ничем. Разумеется, он был на пенсии. Знаю, он всегда собирался написать книгу о своих путешествиях, но почему-то она так и не была закончена.

— Ошибаешься. Она не была начата. И я тебе скажу почему. Твой дядя Роберт тратил время, которое собирался посвятить писательству, именно так, как я провел утро, — любовался видом.

Элеанор рассмеялась:

— Охотно верю. Но, боюсь, дядя Роберт был довольно слабовольным.

— И я, без сомнения, тоже. Впрочем, какая воля могла бы устоять против такого развлечения. Все разговоры — мол, окрестные красоты способствует трудам — чушь. Они просто смерть для любой работы. Вот почему все лучшие писатели, когда не сидели в тюрьме, жили на чердаках.

— Ты просто придумываешь оправдания собственной лени, Фрэнк. Ты забыл, что Тисовый холм знаменит своими писателями. Например, тут жил Генри Спайсер.

— Как раз Спайсер мой довод подкрепляет. Он жил вон там, внизу. — Петтигрю указал на долину под окном. — Он гулял по холму, потом спускался в свой коттедж и там писал стихи и нескончаемые любовные романы. Из его окон дальше ста ярдов ничего не видно. Живи он тут, пером бумаги не коснулся бы.

— Отличный вид. — Теперь и Элеанор смотрела за окно. — Зацветающие вишни на фоне тисов. Чудесно, не правда ли? — сказала она после долгого молчания.

— Еще три дерева зацвело. Со вчерашнего дня. Я считаю... Как называется тот странного вида дом почти на самой вершине?

— «Альпы». Не знаю, кто там сейчас живет. Когда я была ребенком, он принадлежал старой леди Фозерджилл. Она держала догов, которых мы ужасно боялись... Смотри, Фрэнк, по склону спускаются очень и очень странные люди.

Петтигрю потянулся за биноклем, который лежал наготове на письменном столе.

— Американцы, — объявил он. — Папа, мама и два очень странно одетых мальчика. У папаши в руке, похоже, путеводитель. Каблуки у маман слишком высоки для такой местности. Полагаю, машину они оставили наверху.

— Дай и я посмотрю. — Элеанор забрала у него бинокль.

— Каковы ставки на то, что они совершают литературное паломничество к коттеджу Спайсера? Вот, что я тебе говорил? Они свернули по тропинке вниз налево.

Элеанор перевела бинокль на другую часть холма.

— С той стороны поднимаются еще двое, — сказала она. — Как будто что-то ищут. У одного какой-то сосудик. Как по-твоему, что они ищут? Для орхидей слишком рано...

Она опустила бинокль, и можно было подметить, что чуть покраснела.

— Я пришла сказать, что ленч готов.

— Вот видишь, — безжалостно отозвался муж. — Теперь он сгорел или остыл. Или что там случается, когда повар отрывается полюбоваться видами? Если бы кухня не выходила на задворки, мы вообще остались бы без еды. Говорю тебе, зря ты уговорила меня здесь поселиться. Это совершенно деморализует нас обоих.

В отличном настроении он последовал за женой из кабинета. Сквозняк, возникший из-за открытой двери, разметал по полу страницы незаконченной лекции.

Маркширский Тисовый холм был хорошо известен любителям живописных видов задолго до того, как Генри Спайсер, этот боготворимый, но не слишком читаемый гигант викторианской беллетристики, прочно водрузил его на литературной карте Англии. С тех времен развитие современного транспорта сделало Тисовый холм доступным для мира в целом, и трудно было назвать более известную природную достопримечательность в пятидесяти милях от Лондона. Именно стихи Спайсера первыми связали огромные и древние тисы, окружающие холм, с ритуалами друидов. В наши дни отель «У тиса», удобно расположенный на трассе в Маркгемптон, — одна из лучших недвижимостей своего класса в южных графствах. Каждый погожий выходной травянистые склоны холма испещрены группками счастливых туристов, которые довели бы до умопомешательства угрюмого отшельника Генри Спайсера, а прославленные им тисы простирают свои ветви над парочками, блаженно не отягощенными знакомством с его произведениями и зачастую занятыми ритуалами, куда более древними, чем друидские.

Тисовый холм расположен в приходе Тисбери, но сама деревушка Тисбери уютно расположилась на дне долины почти в миле от него. За исключением одиночек вроде Генри Спайсера или чудаков вроде покойного сэра Уильяма Фозерджилла, в прошлом никто не желал строиться на холме, где почва едва покрывала голый мел, а подача воды была проблематичной. Национальный трест[1] заботится о том, чтобы никто не делал этого в будущем. Но по другую сторону долины, где склон более пологий, а возвышенность под названием Дидбери-Даунс пониже, не так давно выросли дома так называемого Восточного Тисбери, который словно наследница извлек выгоду из краха некогда великолепного поместья обанкротившегося графа Маркшира. Агенты по продаже недвижимости обычно рекламируют эти дома как обладающие непревзойденным видом на Тисовый холм. Если полагаться на опыт Петтигрю, то совсем наоборот — это вид ими обладает.

По привычкам и склонностям Фрэнсис Петтигрю был городским жителем. Его трудовая жизнь прошла в Темпле, где открывавшаяся из его каморки панорама ограничивалась элегантной кирпичной кладкой семнадцатого века в двадцати шагах от окна. (Когда немецкие бомбы, снеся дальнюю сторону Внутреннего инна, в одночасье расширили открывавшийся ему горизонт до противоположного берега реки, он растерялся так же, как выпущенная в лесу канарейка.) Его знание Англии за пределами Лондона ограничивалось по большей части городами Южного судебного округа, имеющими ассизные суды[2], и домиком в центре Маркгемптона, который представлялся ему очевидным пристанищем после выхода на пенсию.

Он не взял в расчет свою жену, молодую женщину, которую он так неожиданно — и так счастливо — приобрел в награду за правительственную службу во время Второй мировой. В частности, он не учел тетушку жены, вдову, с которой никогда не встречался и про которую редко слышал. Когда эта дама умерла, долгие годы пробалансировав на грани маразма, оказалось, что племяннице, вместе с прочей собственностью, она оставила крошечный домик, в котором он теперь и проживал. По получении наследства он решил, что они от него избавятся, и приехал с Элеанор осмотреть его проформы ради. Он бросил один взгляд за окно кабинета, спросил себя, что делал глазами все эти годы, и признал свое поражение. Окончательно планы расстроил цейссовский бинокль дяди Роберта, находившийся все еще в отличном состоянии.

— Если не случится чего-то очень и очень радикального, — заметил он за ленчем жене, — я окончательно впаду в апатию.

— Звонила леди Ферлонг, спрашивала, может ли прийти к чаю, — сказала Элеанор. — Возможно, она окажется достаточно радикальной.

Леди Ферлонг была старейшиной Восточного Тисбери. Духовно она принадлежала к приходской общине основного Тисбери и своей миссией считала привлечение любого новоприбывшего к жизни прихода. Отдаленная родственница лорда Маркшира, она бестактно напускала на себя собственнический вид во всем, что касалось окрестностей. До конца чаепития было еще далеко, а Петтигрю уже обнаружил, как трудно ему не поддаться иллюзии, что он всего-навсего скромный арендатор, к которому явился с инспекцией хозяин, а не землевладелец или, во всяком случае, супруг землевладелицы, принимающий у себя равного, чьи поместья едва ли больше его собственных.

Но леди Ферлонг, пусть и склонная к диктаторству, была достаточно любезной, и того факта, что Элеанор ее маленькое владение досталось не через покупку, а по наследству, оказалось достаточно, чтобы она выросла в ее глазах. Когда же в дальнейшем выяснилось, что часть своего детства она провела в этом самом доме у тети и дяди и недолгое время ходила в ту же подготовительную школу, что и старший сын леди Ферлонг, атмосфера стала и вовсе сердечной. Леди Ферлонг сразу же определила для Элеанор «место», и с этого момента почувствовала себя совершенно свободно. Дело в том, что значительную часть своей жизни она употребляла на старания (все более и более затруднительные в нашем обществе) находить для людей должное «место» и явно была вне себя от радости, что на сей раз все получилось так легко, а результат вышел такой удовлетворительный. Приняв третью чашку чая, она перешла к делу. Элеанор уже познакомилась с пастором? Нет? Он зайдет. Он слегка озабочен, достаточно ли будет помощниц на летнем благотворительном базаре. Не захочет ли Элеанор взять на себя какую-нибудь палатку? Ну, возможно, браться за это еще слишком рано, но подумать надо. Вечером леди Ферлонг встречается с миссис Порфир, и они пройдутся по списку помощниц и посмотрят, где от нее будет больше пользы. Затем, разумеется, Женский институт[3].