Энтони Горовиц - Дом шелка. Новые приключения Шерлока Холмса

Мы подошли к краю сада, подъездная дорожка здесь перетекала в переулок, а по ту его сторону простирались зеленые поля. Холодная погода и не думала отступать, и хорошо ухоженная лужайка являла собой идеальное полотно, на котором мороз прихватил все передвижения за последние двадцать четыре часа.

— Вот, если не ошибаюсь, шагает наш старательный и деловитый Лестрейд.

Отпечатков ног кругом было предостаточно, но Холмс указал на конкретные следы.

— Вы не можете сказать наверняка, что это его следы.

— Думаете, не могу? Длина шага предполагает, что рост этого человека пять футов и шесть дюймов — точь-в-точь как у Лестрейда. Ботинки тупоносые, я часто видел такие на его ногах. Но самая явная улика — следы ведут совершенно не туда, оставивший их человек пропустил все мало-мальски значимое. Кто это еще может быть, как не Лестрейд? Смотрите — он вошел и вышел через правые ворота. Когда просто подходишь к дому, они попадаются на твоем пути первыми, и, вполне естественно, ты заходишь в эти ворота. Но наш злоумышленник, безусловно, прибыл другой дорогой.

— По-моему, Холмс, обе пары ворот совершенно одинаковы.

— Ворота действительно одинаковы, но те, что слева, менее заметны из-за расположения фонтана. Если хотите подойти к дому так, чтобы остаться незамеченным, вы выберете именно левые ворота. А теперь посмотрите — от них ведут следы, и именно они нас с вами интересуют. Ага! Что у нас здесь такое? — Холмс присел, поднял с земли окурок и показал мне. — Американская сигарета, Ватсон. Этот табак не спутаешь. Между прочим, пепла поблизости не видно.

— Окурок есть, а пепла нет?

— Значит, хоть ночной гость и старался остаться незамеченным, но особенно мешкать не стал. Как считаете, это существенно?

— Дело было среди ночи, Холмс. Он видел, что дом погружен во тьму. Кого ему бояться? Кто его увидит?

— Тем не менее… — Следы тянулись через лужайку, потом свернули за угол дома и вывели нас к окну кабинета. — Он шел спокойно и уверенно. Даже у фонтана останавливаться не стал — проверить, все ли в порядке. — Холмс осмотрел окно, которое раньше мы оглядели изнутри. — Полагаю, что это человек недюжинной силы.

— Выломать раму большого труда не составило.

— Вы правы, Ватсон. Но обратите внимание на высоту окна. Вот здесь он выпрыгнул из него, когда ретировался. В траве остались два глубоких отпечатка. Но нигде не видно признаков лестницы или садового кресла. Возможно, какую-то точку опоры он нашел на стене. Раствор кое-где вывалился, на какие-то края можно опереться. Но все-таки одной рукой он должен был уцепиться за подоконник, а другой выламывать раму. Есть и еще один вопрос: случайно ли, что он залез именно в ту комнату, где стоит сейф?

— Он просто обошел дом с тыла, потому что место там совсем уединенное и вероятность быть замеченным минимальна. А дальше выбрал первое попавшееся окно.

— В таком случае ему удивительно повезло. — Свой осмотр Холмс завершил. — Все именно так, как я полагал, Ватсон, — продолжал он. — Отследить ожерелье с тремя нитками сапфиров в золотой оправе будет несложно, а уж оно выведет нас на похитителя. Лестрейд, по крайней мере, подтвердил, что вор сел в поезд до Лондонского моста. Мы последуем его примеру. До станции недалеко, денек сегодня погожий. Прогуляемся пешком.

Мы вышли к фасаду дома и двинулись к переулку по подъездной дорожке. Но тут парадная дверь Риджуэй-холла открылась, из дома опрометью выбежала женщина и остановилась перед нами. Это была Элиза Карстерс, сестра галериста. Концы накинутой на плечи шали она прижимала к груди, и по ее облику, горящим глазам и прилипшим ко лбу темным прядкам волос было ясно, что она сильно испугана.

— Господин Холмс! — воскликнула она.

— Да, мисс Карстерс.

— Я в доме вам нагрубила, прошу меня простить. Но я должна сказать вам: все здесь не так, как кажется, и если вы нам не поможете, не снимете нависшее над нашим домом проклятье, мы обречены.

— Умоляю вас, мисс Карстерс, успокойтесь.

— Всему этому виной она! — Обвиняющий перст мисс Карстерс метнулся в направлении дома. — Кэтрин Мэрриэт, такое имя она носила после первого брака. Когда она встретила Эдмунда, дух его был надломлен до крайности. Чувствительность была ему свойственна с детства, и нервы его просто не могли выдержать бремени, какое навалилось на него в Бостоне. Он был изможден, нездоров — конечно, ему требовалась чья-то забота. И тут на него набросилась она. Какое она имела право, американка без роду и без племени, практически без гроша за душой? Открытое море, бесконечные дни на борту океанского судна — она оплела его паутиной, и когда «Каталония» причалила в Лондоне, было уже поздно. Переубедить его мы не могли.

— Без нее прийти в себя ему помогли бы вы.

— Я любила его, как может любить только сестра. Наша мама в нем души не чаяла. Не верьте ни на минуту, что ее смерть — несчастный случай. Наша семья, господин Холмс, всегда пользовалась уважением в обществе. Отец продавал гравюры и эстампы, в Лондон приехал из Манчестера, именно он основал картинную галерею на Элбмарл-стрит. К сожалению, он умер, когда мы были еще совсем молоды, и с того времени мы жили с мамой втроем в полной гармонии. И вот Эдмунд объявил о своем решении вступить в брак с госпожой Мэрриэт, не стал принимать наши доводы и отказался слушать голос разума — и сердце моей дорогой мамы было разбито. Конечно, мы не возражали против женитьбы Эдмунда в принципе. Что в этом мире было для нас важнее его счастья? Но чтобы его женой стала она? Приезжая авантюристка, которую мы раньше в глаза не видели. С самого начала стало ясно: ее интересует только его богатство и положение в обществе, уютная и защищенная жизнь под его крылом. Моя мама наложила на себя руки, господин Холмс. Этот брак обрек ее на вечные муки, она испытывала жгучий стыд, жизнь стала невыносимой — и через полгода после свадьбы она, лежа в своей постели, повернула газовый кран и приняла смерть от удушья, безмятежно уплыла от нас по реке забвения.

— Мама сообщала вам о своих намерениях? — спросил Холмс.

— В этом не было нужды. О ее душевном состоянии мне было прекрасно известно, и ее уход не был для меня большим сюрпризом. Она сделала свой выбор. Ведь с приездом американки, господин Холмс, жизнь в нашем доме утратила свою прелесть. А теперь эта новая история — в дом вламывается злоумышленник и похищает мамино ожерелье, самое волнующее воспоминание об этой нежной усопшей душе. Это все тот же зловещий рок. А что, если этот непрошеный гость прибыл вовсе не отомстить за брата? Вдруг он здесь из-за нее? Когда этот тип появился впервые, мы с ней сидели в гостиной. Я видела его через окно. Допускаю, что это ее прежний знакомый, который отыскал ее здесь. А может, и больше, чем знакомый. Но это только начало, господин Холмс. Пока этот брак в силе, всем нам угрожает опасность.

— Но ваш брат производит впечатление довольного жизнью человека, — заметил Холмс без особого энтузиазма. — Впрочем, дело даже не в этом. Чего бы вы хотели от меня? Мужчина имеет право выбирать жену без материнского благословения. Тем более без благословения сестры.

— Вы можете собрать о ней сведения.

— С какой стати, мисс Карстерс?

Элиза Карстерс одарила его взглядом, полным презрения.

— Я наслышана о ваших подвигах, господин Холмс, — произнесла она. — И мне всегда казалось, что они сильно преувеличены. Вы сами, при всем вашем уме, поражали меня вашей бесчувственностью, неспособностью понять душу другого человека. Сейчас я вижу, что так оно и есть.

С этими словами она развернулась и пошла к дому.

Холмс смотрел ей вслед, пока дверь за ней не закрылась.

— В высшей степени занятно, — заметил он. — Дело становится все более любопытным и сложным.

— В жизни не доводилось слышать, чтобы женщина говорила с такой яростью, — высказал я свое мнение.

— Согласен, Ватсон. Хочу выяснить одно обстоятельство, потому что положение дел, на мой взгляд, становится весьма опасным. — Он взглянул на фонтан, на каменные фигуры и замерзшую по кругу воду. — Интересно знать, умеет ли госпожа Кэтрин Карстерс плавать?

На следующее утро Холмс отсыпался, и я сидел один за книгой «Муки человеческие» Уинвуда Рида, которую он мне настойчиво рекомендовал, но, признаюсь, чтение шло тяжело. Впрочем, мне было понятно, чем автор увлек моего друга: ненавистью к «лени и глупости», ссылками на «божественный интеллект», предположением, что «за точку отсчета человек естественным образом принимает себя». Холмс вполне мог бы написать такое и сам, и хотя я был рад перевернуть последнюю страницу и отложить книгу в сторону, все-таки получил некоторое представление об образе мышления детектива. С утренней почтой пришло письмо от Мэри. В Камберуэлле все было хорошо. Ричард Форрестер не настолько прихворнул, чтобы не прийти в восторг от появления своей прежней гувернантки, а сама Мэри явно наслаждалась обществом мамы Ричарда, которая обращалась с ней как с ровней, а не как с бывшей работницей.