Филлис Джеймс - Череп под кожей

Он продолжал допрашивать ее с раздражением и настойчивостью, как будто это имело какое-то значение, как будто она на что-то намекала.

– Я просто сказала то, что пришло мне на ум. Это ничего не значит. Положи бумагу у раковины на сушильную доску. Покажем ее Эмброузу Горринджу.

Он так и сделал и с хмурым видом вернулся к коробке.

– Зря мы купили весь этот мусор. Надо было запастись новыми книгами. В Лондоне полно книжных магазинов. Бог знает почему я позволил тебе уговорить меня скупить всю эту радикальную литературу, которая лежит наверху. Она никому не нужна. В округе и так полно уютных магазинчиков, где продают подобные книги, а других покупателей такой ассортимент отталкивает. Эти памфлеты лишь собирают пыль. Должно быть, я сошел с ума.

Она знала, что он имеет в виду не только радикальную литературу. Такая несправедливость вывела ее из себя. Даже заговорив, она знала, что все это только каприз. Ему нужно было, чтобы его умаслили, развеселили, успокоили. Ссоры, которые он провоцировал все чаще, только расстраивали его и приводили в негодование, а ее изматывали. И она была сыта этим по горло.

– Послушай, ты оказался здесь не потому, что я тебя заставила. Ты сам хотел выбраться из Поттергейта. Ты же ненавидел учительскую работу. Помнишь? Мне тоже она надоела, признаю. Но я не уволилась бы, если бы ты не сделал первый шаг.

– Ты хочешь сказать, это я во всем виноват?

– Во всем? В чем – всем? Никто ни в чем не виноват. Мы оба поступили так, как хотели.

– Тогда на что ты жалуешься?

– Я просто устала из-за того, что меня заставляют чувствовать себя так, будто я какая-то обуза, хуже, чем жена, как будто ты держишь магазин из-за меня.

– Я держу его, точнее, мы его держим, потому что у нас нет выбора. Назад в школу Поттергейта нас не возьмут, даже если мы очень попросим.

А куда они могли попроситься? Не ему было рассказывать ей о безработице среди учителей, об урезании бюджета на образование, об отчаянных поисках работы, даже когда дело касалось лучших специалистов. Роума знала, что этот спор совершенно бесполезен и ее слова распалят его еще больше, однако сказала:

– Если решишься, Стелла порадуется. Подозреваю, именно этого она и ждала. Она сможет сказать: «Я же говорила», – и передать тебя, аккуратно связанного, как измученную жертву, на поруки дражайшему папочке во благо семейного бизнеса. Боже, должно быть, она молится, чтобы мы обанкротились! Удивительно, что она не шныряет у двери и не пересчитывает всех наших покупателей.

Она протестовала скорее с тоской, чем со злостью. В конце концов, об этом они уже спорили.

– Она знает, что я переживаю. Это же очевидно. Она и сама беспокоится. И у нее есть на это право. Половина денег, которые я сюда вложил, дала она.

Говорить об этом было совсем не обязательно. Как будто она не знала, сколько денег из щедрого денежного довольствия папочки Стелла великодушно передала им. С ее стороны это было благородством, или глупостью, или хитростью. Или и тем, и другим, и третьим одновременно. Потому что она не могла не знать, что Колин открывает дело в партнерстве с любовницей, она ведь не была настолько слепа. О, она это точно знала! Она не могла понять, что он нашел в Роуме – и в этом она была не одинока, – зато понимала, что к чему. И такова была ее месть – дать деньги на основание партнерского бизнеса, обреченного на провал из-за недостатка опыта, нехватки капитала и пустых иллюзий. Провал, который вернет его, понесшего наказание, туда, где он должен был находиться, на место, которое, если задуматься, он никогда не покидал. И что тогда останется для него, кроме бизнеса папочки – магазина в Килберне? Там дешевая мебель из фанеры продавалась в рассрочку покупателям, которые были слишком невежественны, чтобы заподозрить обман, или слишком горды, чтобы рыскать по уличным рынкам в поисках подержанной мебели из массива дуба. Вещи, которыми они заманивали клиентов: буфеты, ширмы, гарнитуры, – разваливались или разлетались на кусочки задолго до того, как их полностью оплачивали. Неужели именно этим Колин хотел заниматься всю жизнь? Ради этого он бросил работу учителя? Придумала ли Стелла все это сама или к этому приложил руку папочка? Деньги, которые она одолжила им… Разве не была эта сумма тщательно рассчитана, так чтобы ее хватило на открытие, но не на развитие? Стелла отличалась крутым нравом. У нее был проницательный ум, который великолепно сочетался с ее острыми накрашенными ногтями и детскими белыми зубками. В ее арсенале имелись и другие боевые средства – Джастин и Джоанна. Собственнический инстинкт и жадность подкреплялись материнством. Ведь она была матерью близнецов. И, видит Бог, она знала, как их использовать! Каждая детская болезнь, каждое выступление в школе, каждый визит к зубному врачу, каждый семейный праздник, каждое Рождество требовало его присутствия дома, как будто она хотела сказать: «Он может спать с тобой, прикидываться, что у него с тобой совместный магазин, воображать, будто он любит тебя и доверяет тебе, но он никогда не откажется от детей в угоду тебе. И он никогда не разведется со мной, чтобы жениться на тебе». Придя в ужас от собственных мыслей и того, что происходило с ними, она вскричала:

– Послушай, дорогой, давай не будем ссориться. Мы устали, здесь жарко, выдался ужасный день. В пятницу мы закроем дверь, забудем обо всем и отправимся на остров Корси. Три дня спокойствия, солнца, хорошего вина, первоклассной еды и моря. Остров небольшой – около трех миль на две с половиной, как говорит Кларисса, – но там удивительные места для прогулок. Мы сможем оторваться от остальных. Кларисса будет занята пьесой. Полагаю, Эмброузу Горринджу не будет до нас дела. Никаких кредиторов, никаких людей, только покой. И, Боже правый, не это ли мне нужно…

Она собиралась добавить: «И мне нужен ты, любимый. Все больше и больше. И так будет всегда», – но подняла глаза и увидела его лицо.

Не то чтобы это выражение было ей незнакомо – сочетание стыда, раздражения и возмущения. Она видела его и раньше. В конце концов, так они и жили: уверенно и радостно строили планы и отменяли их в последнюю минуту. Но никогда еще это не было для нее так важно. Слезы навернулись ей на глаза. Она твердила себе, что должна сохранять спокойствие и срываться нельзя, но когда смогла заговорить, нотки горького упрека в ее голосе были слышны даже ей. И она заметила, как пристыженное выражение на лице его уступило место воинственному.

– Ты не можешь так со мной поступить! Не можешь! Ты обещал! И я сказала Клариссе, что приеду со спутником. Мы же обо всем договорились.

– Я знаю, прости меня. Но за завтраком позвонил отец Стеллы и сказал, что приедет на выходные. Я должен быть там. Я же рассказывал тебе, какой он. Он был недоволен тем, что я бросил работу учителя. Мы никогда не ладили. Он думает, я ее недооцениваю. Ты знаешь, как родители носятся с единственными детьми. Он не порадуется, если узнает, что я уехал на три выходных и оставил ее с детьми одну. И не поверит, что я отправился на распродажу книг. Думаю, даже Стелла в это не поверит.

Так вот оно что. К ним едет папочка. Папочка, который оплачивает учебу близнецов, предоставляет машину, финансирует ежегодный отпуск и все предметы роскоши, которые превратились в предметы первой необходимости. Папочка, имеющий свои собственные виды на зятя.

Она произнесла, едва не плача:

– Что подумает Кларисса?

– Скорее вопрос в том, что она подумала бы, если бы я приехал. Она знает, что я женат. Ты ведь наверняка об этом проболталась. Разве она не удивилась бы, что мы приехали вместе? Мы ведь не могли бы остановиться в одной комнате или что-то в этом роде.

– Под этим, полагаю, ты подразумеваешь, что мы не могли бы вместе спать. Почему нет? Кларисса отнюдь не образец добродетели, и я не думаю, что Эмброуз Горриндж шныряет по коридорам ночью и проверяет, у себя ли его гости.

– Дело не в этом, – пробормотал он. – Я уже объяснил. Все упирается в отца Стеллы.

– Но этот уик-энд мог бы освободить тебя от него и от нее. Я думала, мы поговорим с Клариссой, расскажем ей о магазине, попросим о помощи. Вот почему я так напрашивалась на приглашение. В конце концов, треть ее денег отойдет мне, если она умрет, не родив наследника. Все это прописано в дядином завещании. Ничего с ней не случится, если она расстанется с некой суммой в тот момент, когда деньги нужны мне больше всего. К тому же речь пойдет о том, чтобы взять их в долг.

Она с трудом отвела глаза, чтобы не видеть, как его лицо озарила надежда. Потом она угасла, и Колин мрачно произнес:

– Я не могу просить деньги у женщины.

– Тебе и не придется. Просить буду я. Я подумала, что познакомлю вас и ты ей понравишься. Она увидит тебя в наилучших возможных обстоятельствах. Потом, когда подвернется подходящий момент, я поговорю с ней. Нам стоит попытаться, милый. Даже двадцать тысяч могут сыграть большую роль.