Эллери Квин - Санаторий смерти

Кабинет Эллери Квина находился в самом конце коридора. Никки открыла дверь — и обомлела.

В кабинете стоял просто немыслимый беспорядок. Все было прокурено насквозь. Стол у окна завален рукописями, журналами, газетами, карандашами, старательными резинками и курительными трубками. Картину дополняли несколько пепельниц, полных окурков, галстук, домашняя туфля, три колокольчика и одно большое ботало из тех, что в Индии вешают на слонов, три пробки от бутылок, водруженных друг на друга наподобие Пизанской башни, а также пишущая машинка, составляющая центр композиции. При виде этого кавардака Анни оскорбилась до глубины души.

— Мистер Эллери не велит ни до чего дотрагиваться в своем кабинете, — пояснила она, наморщив нос и открывая окно. — Попробуем, конечно, немного проветрить, но едва ли это поможет. Тут надо убирать капитально.

Она сердито посмотрела на переполненные пепельницы.

— Даже окурки не разрешает выбрасывать. Когда пепельницы у него наполняются, он опорожняет их вон в ту вазу на полу.

Она указала на голубую фарфоровую вазу, из которой торчали две трости, карниз для шторы и кусок свинцовой трубы (все эти вещи напоминали хозяину о давно раскрытом убийстве). Пока Никки озиралась, Анни поспешила закрыть дверь в спальню, всем своим видом показывая, что пришельцам женского пола непозволительно проникать взором в эту святая святых. Затем сняла с полки книгу и протянула ее Никки.

— Вот, если хотите пока почитать. Это последнее произведение мистера Эллери, — гордо и значительно произнесла она. — А если понадобится еще что-то, зовите меня.

— Спасибо, — сказала Никки.

Вдруг Анни наклонилась к ней, глаза ее заблестели, в них не осталось ни следа от былого недовольства.

— Все-таки нет ничего лучше хорошего, убийства, правда, мисс?

Внутри у Никки все оборвалось.

— Вы разве не находите? — не отставала Анни.

— О да, конечно. Само собой.

— Я просто никогда не могу догадаться, кто убийца. Спорим, вы тоже не догадаетесь, кто там убил, — она указала на книгу у Никки в руке. — Ну, ладно, мне пора за работу.

И она вышла из кабинета.

Никки принялась оглядывать комнату. Эллери Квин, как видно, был не мастак попадать скомканными листами в урну. Весь пол вокруг нее был усеян бумажными шариками. За письменным столом стояло удобное кресло с откидной спинкой, опущенной до предела. Никки заключила из этого, что Эллери любит, размышляя, класть ноги на письменный стол. На поручне кресла она обнаружила множество каких-то маленьких белых штучек. Судя по всему, Эллери имел привычку разрезать ершики для чистки трубок и делать из них маленькие фигурки зверушек. Та, которую Никки взяла в руки, изображала оленя. Приглядевшись к остальным, она узнала обезьяну, слона и свинью. Из-под пишущей машинки торчали ножницы. Она покачала головой и присоединила оленя к остальному зверинцу.

Так вот, значит, как проводит тут время мистер Эллери Квин! У нее было такое ощущение, что он просто сгреб все на столе в сторону, чтобы расчистить место дли пишущей машинки. Странные создания — мужчины! Как он может терпеть такой беспорядок?

Никки собрала все пепельницы и отнесла их к подоконнику. Выглянув из окна и убедившись, что ее никто не видит, она быстро вытряхнула их содержимое во двор.

Затем убрала с кушетки поношенную фетровую шляпу, села и открыла книгу. Прочитав заголовок, вздохнула — ну что за необычайный человек?..

Убийство Джона Брауна отодвинулось куда-то далеко-далеко…

Эллери вернулся домой в четверть восьмого.

— Анни! — крикнул он. — Где вы укрылись, о прекрасная Аннабель Ли?

Анни, шаркая ногами, поспешила ему навстречу.

— Наконец-то, мистер Эллери! Очень вовремя.

— А что случилось, Анни?

Ноздри Анни подрагивали — верный признак того, что она сердится.

— Пришла ли мисс Портер?

— Я проводила эту юную даму в вашу берлогу, как вы и написали. Но почему нельзя было позвонить мне заранее, чтобы я поставила в печь жаркое к вашему приходу? Теперь уже поздно это делать. Есть только яйца и ветчина, и я даже слушать не стану претензии инспектора.

Эллери Квин улыбнулся.

— Отец не приедет к ужину, а я уже поел.

— Ах, вы уже поели? А я уже разбила яйца! Славные у вас манеры, ничего не скажешь!

— Анни, отец, я вижу, был прав.

— Что вы имеете в виду, мистер Эллери?

— Он сказал, что вы чересчур много поработали в последнее время, очень устали, и вам надо чуточку отдохнуть. Он просто настаивает, чтобы вы ушли в отпуск.

— Но ведь я всего полгода как была в отпуске! — запротестовала Анни.

— Не имеет значения. Отец велел, чтобы уже завтра утром вас здесь не было. И послезавтра и через три дня. Отдых пойдет вам на пользу.

Эллери извлек из бумажника несколько купюр и чуть ли не насильно всучил их Анни.

— Ну вот еще! Зачем? — в великом смущении проговорила Анни.

— Здесь плата за неделю. И всю эту неделю мы не желаем вас видеть, Анни. Словом, отдохните на славу.

— Невиданное дело! — сказала Анни, но уже улыбаясь.

— Все, и чтоб духу вашего здесь не было! Марш прямо сейчас.

— Но ведь яйца, мистер Эллери…

— Это уже моя забота.

Всего через несколько минут, отведенных Анни на переодевание, Эллери выставил ее за дверь и запер за ней. После чего вздохнул с облегчением и пошел к себе в кабинет.

И замер на пороге. Положив под голову его голубой домашний халат и уронив на пол его последнюю книгу, Никки Портер спала на кушетке сном праведницы. Бежевая соломенная шляпка была надвинута на один глаз. Другой глаз сразу широко раскрылся, стоило Эллери войти в комнату.

— Приветствую вас, о мой герой! — Она села. — Без вас время тянулось столь медленно.

— Вы устали? — спросил он сочувственно.

— Нет, — отмахнулась она. — Просто стала читать вашу последнюю книгу, и она подействовала на меня что твое снотворное. Мухи на лету засыпают — какая скука! Впрочем, какие новости?

— Никаких, если не считать, что объявили общин розыск одной страшно остроумной девицы с каштановыми волосами и курносым носом, — любезным топом сказал он.

Он ожидал, что при этом известии она как-то выдаст свой страх. Но она лишь спокойно поглядела на часы.

— Ничего удивительного, потому что уже почти полвосьмого.

— Не понимаю! — Эллери сел в кресло за письменным столом, положил на него ноги и принялся качать носком правого ботинка. — Что значит — ничего удивительного?

— Ничего удивительного, что я нервничаю и расстроилась. Ведь у меня после завтрака маковой росинки во рту не было.

— У меня тоже.

— И что вы намерены делать?

— Если вы не против, можно поджарить тосты и сварить кофе. А к нему яичницу.

— Готовить придется мне? — спросила она с ужасом.

Эллери Квин глянул на нее с любопытством.

— Вот как? Вы что же, не умеете готовить?

— Разумеется, нет. Я же писательница, а не повариха.

— Ну что же, может, это даже к лучшему.

— Что вы хотите этим сказать?

— Хочу сказать — хорошо, что вы не умеете готовить. Если бы оказалось, что вы умеете готовить так же, как писать детективы…

Он засмеялся.

— Вы, собственно, всегда сидите в такой неудобной позе — ноги выше головы? — осведомилась она ледяным тоном.

— Лучше всего класть ноги на каминную решетку, — задумчиво сказал Эллери. — Но в этой комнате, к несчастью, камин отсутствует. Не будете ли вы так любезны и не передадите ли мне мою трубку? Такую, с покусанным мундштуком. Она лежит где-то там, на столе.

— Вы скажете, наконец, Анни, чтобы она принесла что-нибудь поесть, или мне придется идти самой? — спросила она, вставая.

— Вы и в самом деле так проголодались? — спросил он удивленно.

— Я умираю от голода!

— Милая вы моя, ума не приложу, что же нам делать? Ведь Анни у нас больше не работает!

— Как так? Я думала, она у вас постоянно!

— Я только что дал ей отпуск на неделю.

— Почему? — спросила Никки и проницательно посмотрела на него.

— Чтобы от нее отделаться. Иначе она рассказала бы все отцу.

— Уж не хотите ли вы сказать, что ваш отец тоже живет в этой квартире?

Никки побледнела как мел.

— Естественно. Эта квартира принадлежит ему.

— Но ведь… Но ведь он…

— Не стоит так волноваться. Он вас не найдет.

Эллери прицелился указательным пальцем в дверь, ведущую в спальню, согнул и отвел назад большой палец, как будто это боек пистолета, и произвел спуск.

— Я спрячу вас вон там.

— Не спрячете, — сказала она твердо и поправила шляпку. — Потому что я немедленно ухожу отсюда.

— В самом деле? Тогда я советую вам сразу взять такси и ехать до угла Шестой и Гринвичской улиц. Там женская тюрьма и, говорят, в ней славно готовят. Для яичницы они берут самое наилучшее обезжиренное молоко, так что сохраните фигуру.