Доминик Сильвен - Когда людоед очнется

Воспользовавшись предложением Альберты, они осмотрели мастерские. На втором этаже изможденная брюнетка трудилась над большим полотном, изображавшим трио музыкантш на кроваво-красном фоне. Девушка с мертвенно-бледным лицом в центре картины, казалось, истошно кричала. Из ее электрогитары глубокого черного цвета вырывались оранжевые языки пламени.

— Это Нора. Она работает над картиной без передышки. Почти не спит.

— Она рисует «Вампиреллас»? — спросила Ингрид.

— Да, в память о Лу.

— На этой красивой черной гитаре только что играла Кармен?

— Да, на «гибсоне» Лу. Чудо-гитара. Кармен пытается ее приручить. Гриф из черного дерева, черный корпус и адское звучание. Мы даже не знаем, сохранить ли ее на память. Или продать. Она стоит уйму денег.

Лола заметила, что не все помещения заняты.

— После того что случилось с Лу и из-за грязных проделок Марке немало народу съехало, — с горечью объяснила музыкантша. — А ведь ЦИЖ — потрясающая идея.

Они проходили мимо фотостудии. Там был обеденный перерыв. Фотограф и модель ели сэндвичи. Девушка выглядела спокойной и вполне вменяемой. Лола убедилась, что и прежде она была не под кайфом, а просто выполняла указания фотографа. Но для очистки совести она спросила у Альберты:

— Ты можешь подтвердить, что наркота у вас не в ходу? Сама понимаешь, это важно. К тому же я уже не служу в полиции, так что не стесняйся…

— У нас была цель. Мы собрались здесь, чтобы вкалывать. И у нас были свои правила. Строгие правила: соблюдать порядок и никакой дури.

Лоле показалось, что та говорит искренне. И она решила ей поверить. В мастерской Юпитера Тоби было пусто. Три больших деревянных ящика, очевидно, ожидали, когда их заберут. Тут в мастерскую влетела разгневанная Нора и бросилась к Альберте:

— Видала, Юпитер свалил по-тихому?

— Да ты что? А я и не заметила!

— Я узнала, что он подыскал себе мастерскую. А где, не сказал. Но я спросила у грузчиков. Прикинь, он неплохо устроился в Монруже. На бывшей фабрике керамической плитки. Только подумай, целая фабрика ему одному. Я слышала, как они с Лу поцапались, теперь понимаю из-за чего. Смазливый подонок!

— А вы присутствовали при их ссоре? — спросила Лола.

Нора окинула ее подозрительным взглядом, затем вопросительно посмотрела на Альберту. Музыкантша кивнула.

— Я знала версию Лу, — продолжала Нора. — Она называла Юпитера предателем. Мне он не нравится, но готова признать: у него есть талант. Лу считала, что с его уходом ЦИЖ много потеряет. К тому же она воспользовалась его дружбой с сестрой Маргаритой, чтобы попытаться убедить ее отказаться от сделки.

— Скульптор и мать-настоятельница дружили? — удивилась Лола.

— Юпитер умеет втираться в доверие, — отвечала Нора. — Он тебе и мусорщик, и папа римский, меценат и консьерж в одном лице. К тому же он немного смахивает на ботаника, предка сестры Маргариты.

— Монфори?

— На него. Надо сказать, Юпитер сделал немало растительных скульптур и статуэток из разноцветных пряностей. В монастырской библиотеке полным-полно старых книг по ботанике. Юпитер ими бредил. Да и садом тоже. Там есть редкие растения из дальних стран. Между прочим, Юпитер подружился с Болодино.

— А он кто такой?

— Писатель, который сорвал банк. Раньше он тоже здесь жил. До тех пор пока не додумался написать книгу о Луи-Гийоме. Называется «Господин пряностей» — настоящая бомба. И Лу приложила к этому руку.

— То есть?

— Для Центра искусств любая реклама была кстати. Она из кожи вон лезла, чтобы поддержать Болодино. Попросила Юпитера уломать сестру Маргариту, чтобы та предоставила исторические документы. А он отказался. Но Лу удалось раздобыть их самой.

— А как?

— Не представляю. Только знаю, что это было непросто. Без нее «Господин пряностей» не имел бы такого успеха. Получилась бы обычная биография. А вместо этого вышел бестселлер.

— Юпитер уехал из центра из-за ссоры с Лу?

— Вряд ли. Я бы поставила на синдром Болодино. Мастерские Жармона годились во времена тощих коров. Теперь, когда его котировки растут, Юпитер метит выше.

— Мог бы и попрощаться с нами, — заметила Альберта.

— Ну ты размечталась, детка! — бросила Нора на ходу.

Лола взглянула на часы: у нее была назначена встреча с одним из ее прежних осведомителей. Пропускать свидание не следовало: он обещал вкратце рассказать ей о новом поколении изготовителей поддельных документов. Похоже, что все старые мастера ушли на покой.

— Чтобы найти того, кто сделал Брэду фальшивое удостоверение, я должна обновить старые связи. Ты со мной?

— Если ты не против, я еще побуду здесь, — откликнулась Ингрид.

— Как хочешь.

Она подозревала, что Ингрид уже вынашивает несколько грандиозных планов. Поддержать Альберту, укротить Кармен, оценить размах утраченной мечты о Центре искусств Жармона и представить себя на месте Брэда Арсено, который, взобравшись на столетний каштан, изучает вокальную технику рокерши в трансе. Или обойти все студии, приветствуя новых знакомых и отзываясь об их последних шедеврах. А еще, подумала она, Ингрид невольно поддается моему влиянию. Она верит в гнев Кармен и печаль Альберты. Но ей трудно представить, чтобы дружба между готкой из района Бобийо-Толбьяк и садовником из Нового Орлеана выросла, как плод на дереве.

— Здравствуйте, мне, пожалуйста, «Кот довинчен».

— Простите?

— Ну, американскую книгу, там еще полно саспенса и наконец-то раскрываются все тайны Ватикана…

Фредерик Анслен улыбнулся и извлек экземпляр из стопки. Под насмешливым взглядом Лолы он протянул девушке пакет с книгой и кассовый чек. Сияющая юная покупательница вышла из магазина.

— Это еще что, вот в прошлый раз у меня попросили «Имя позы», — вздохнул продавец. — А в позапрошлый — «Дьявол несет правду» и что-нибудь про Гарри Постера.

— Прелесть, — заметила Лола.

— Насчет прелести не скажу, но точно обхохочешься. А ты за чем пожаловала?

— За «Господином пряностей» какого-то Болодино.

— Пойду гляну, остался ли он у меня. Я уже столько его продал.

Фредерику Анслену удалось отыскать последний экземпляр.

— Книга-то стоящая? — поинтересовалась Лола.

— Нечто среднее между захватывающим и прекрасно написанным романом и документальной биографией. История мужчины, который добился всего, но потерял любимую женщину. Книга вызвала скандал, который только увеличил продажи. Кажется, уже продано больше ста пятидесяти тысяч экземпляров.

Анслен объяснил, что потомки Жибле де Монфори обвинили Даниеля Болодино в том, что он «запятнал фамильную честь», придав дворянину-ботанику макиавеллиевские черты. Дело дошло до суда. История получила огласку в СМИ, вновь подлив масла в огонь вечного спора о правде и вымысле в литературе. Даниель Болодино ловко выпутался благодаря знаменитому литературному агенту, который нашел для него блестящего адвоката и помог продать американскому продюсеру права на экранизацию.

Лола покинула книжный, зажав под мышкой свою покупку. Она боролась с острым желанием отправиться домой и погрузиться в чтение в компании портвейна пятидесятилетней выдержки, но встреча с осведомителем делала эту мечту неосуществимой. Бывают такие вечера, когда долг важнее удовольствия. И все-таки она решила позволить себе короткую передышку. Зайдя в прилегающее к книжному магазину кафе, она заказала ванильный чай, чтобы проникнуться духом пряностей, и приступила к чтению.

Каждый из нас носит в себе свой идеальный сад. В том, который вынашивал Луи-Гийом Жибле де Монфори, сочетались изящество и роскошь, былая любовь и будущие влюбленности, прохлада и тень. В этом саду, пышном и потайном, сияющем и погруженном во тьму, запахи детских воспоминаний сливались с ароматами далеких и неведомых стран; корнями он уходил в путешествия юного ботаника, которому суждено было долгие годы грезить о нем и целую жизнь взращивать его на благодатной земле Франции.

Собирая растения на Африканском континенте, Луи-Гийом изменился навсегда. Юноша писал о том, как ему открылась «морщинистая темная кора, подобная слоновьей шкуре, древесные соки, похожие на густой ликер». Блистательный юный ботаник в четырнадцать лет отправляется в Африку со своим дядей по материнской линии, капитаном корабля. Тогда он еще не знал, что привезет оттуда двести живых растений и создаст первое иллюстрированное описание баобаба. Ученый в душе, он остается поэтом: его волнуют погребальные камеры, выдолбленные в волшебном стволе дерева, которое торговцы целебными снадобьями почтительно именуют египетским словом «бу хобаб». В самом сердце края, раскинувшегося на берегах Нигера, в чреве этих великанов крестьяне подвешивают трупы своих бродячих музыкантов. В таких природных усыпальницах тела поэтов и целителей — колдунов, которых боятся и почитают, после смерти медленно превращаются в мумии наедине со злыми духами, обитающими там веками…