Джон Карр - Патрик Батлер защищает

— С Воганом?! — воскликнул Батлер, стряхивая с себя мрачность. — Слушайте, старина, вся полиция не имеет понятия, где он находится. Откуда же вам это знать?

— Я не знаю, только догадываюсь. Джиму хватит ума не ходить домой. Он помолвлен с моей сестрой. Ставлю пять против одного, что он прячется у нее. Кроме того, пока мы не узнаем о том самом «новом свидетельстве», ничего сделать не сможем.

Батлер кивнул на дверь между книжными полками.

— В конце коридора, — указал он, — в чулане под лестницей умывальник. Телефон в столовой — первая комната слева. Поторопитесь!

Хью поторопился. Нелегко было содрать перчатку, но он справился, опустив руку чуть ли не в кипяток и обильно намылив, после чего сунул перчатки в боковой карман.

Поспешно возвращаясь назад по узкому коридору восемнадцатого века с черно-белыми мраморными дверями, он никак не мог понять, почему дом кажется таким зловещим. Наверно, потому, что именно здесь разыгралась последняя сцена знаменитого убийства наряду с предпоследними сценами нескольких прочих.

В столовой было темно. Откликаясь на его шаги, звякали призматические стеклянные подвески на люстре. Щелкнув у дверей выключателем, Хью нашел на угловом столике телефон. Позолоченные часы на камине показывали почти половину восьмого.

Моника жила в Хампстеде неподалеку от дяди. Трясущимся пальцем он набрал номер: Хам-5975.

Снова, как у Элен, бесконечно долго гудел гудок. Наконец, послышался ответ.

— Да? — бросил холодный знакомый голос его младшей сестры Моники.

— Это Хью. Мне надо поговорить с Джимом, если он у тебя. У тебя?

— Куда вы звоните?

Он мысленно видел Монику, темноволосую, симпатичную, несколько высокомерную. Была бы, по его убеждению, милой, добросердечной, отзывчивой девушкой, если бы не служила личным секретарем у какого-то важного деятеля из Уайтхолла, которого Хью всей душой ненавидел.

— Моника, это я! Твой брат! Полиция не знает, где Джим, а я могу только догадываться. Но по-моему…

— Вы, наверно, ошиблись номером.

Представив ее растерянной, нерешительной, готовой бросить трубку, он понял, что эта минута — рубеж между успехом и провалом, может быть, между жизнью и смертью.

— Если ты воображаешь, будто какой-нибудь искусный детектив говорит моим голосом, я скажу тебе то, чего не знает никто, кроме твоего родного брата. Когда тебе было лет одиннадцать, у тебя была жутко глупая кукла по имени Кэролайн-Джейн. Ты вечно цепляла ей на нос, а заодно и себе, проволочные лорнеты. Однажды ты собрала гостей на чай, и каждый должен был носить лорнет и выбрать себе фамилию из «Дебретта»[16], а я шлепнул на стол мяч для крикета…

— Не мели чепухи, — пробормотала Моника изменившимся тоном, сдавленным, испуганным, чуть не паническим. — Обожди секундочку.

В трубке послышался шепот, оживленные споры, тяжелое мужское дыхание.

— Дружище, — выдавил Джим неописуемым тоном.

— Джим, прости! У меня не было выбора, но тебе не следовало убегать…

Хью совершил ошибку. В результате возникла пауза, потому что его собеседник, видимо, разинул рот. Хью поспешил загладить промашку:

— Слушай, я вовсе не то имел в виду! Знаю, я сам виноват, удрав первым. — Дальше Хью заговорил спокойно: — Слушай, если дело к завтрашнему утру не раскроется, я сдамся, пусть меня обвиняют в убийстве.

Вновь запыхтело тяжелое дыхание, а потом прозвучал слабый голос:

— Серьезно?

— Конечно! — ответил Хью, продумывая каждое слово. — Дам даже письменное признание. Но что произошло в конторе?

— Я ведь предупреждал тебя, что будет, если рассказать полиции правду!

— Предупреждал. А я все-таки спрашиваю: почему ты удрал?

— Ты в кейс давно заглядывал?

Хью ничего не понял из этой белиберды.

Во время молчания он мысленно представлял себе веснушчатого Джима, сидевшего на роскошном синем неудобном диване в гостиной у Моники, со сбившимся набок галстуком и оторванным рукавом пиджака, и любые разумные мысли улетучивались из головы.

— В какой кейс?

— Не в свой, где все аккуратно разложено по отделениям, а в мой! Понял? В мой! Не помнишь?

— Стой! Кажется…

— После смерти старика, обкуренного гашишем, ты пришел в мой кабинет со своим кейсом, закрытым на замки, и поставил па письменный стол рядом с моим, пустым и открытым. Признаюсь, в волнении я не заметил, что ты выскочил, схватив мой портфель. Если он при тебе, загляни.

— Обожди секундочку, не клади трубку!

— Слушай…

Хью отчетливо услышал на фоне восклицание Моники «Боже мой!», подытожившее ее точку зрения. Выскочив в коридор, он все вспомнил.

Старые потертые кейсы были очень похожи. Кейс, схваченный с письменного стола в кабинете Джима, был открыт. Он вспомнил, как его закрывал, оставив вокруг защелки размытые красные пятна с отпечатками своих пальцев, когда сбегал по лестнице дома номер 13 на Линкольнc-Инн-Филдс.

Кейс лежал на одном из двух чемоданов в слабо освещенном коридоре дома Патрика Батлера. Присмотревшись поближе, Хью признал, что это не его кейс, а Джима; открыл — пусто. Содрогнулся при мысли, что шел в Скотленд-Ярд с запятнанными кровью никелированными защелками, хотя засохшие пятна можно принять за ржавчину или грязь.

Он понесся назад к телефону, и Джим рассказал ему о приходе полиции и о расспросах, в ходе которых его сочли Князем лжи.

— Слушай, — тараторил Джим, — я не мог понять, чего они так суетятся. На рукоятке кинжала не обнаружилось ничьих отпечатков. Поволокли меня в мой кабинет для дальнейших допросов. Признаюсь, я занервничал.

— А при чем же тут кейс?…

— Если послушаешь дальше, бесстыжий предатель, поймешь.

— Выбирай выражения, Джим!

— Это ты мне велишь выбирать выражения? Ладно. Все было бы не так плохо, если бы не наглость полиции. Красномордый сержант из полиции Сити рыскал повсюду. Впрочем, в мой письменный стол он не полез, просто остановился возле него.

— И что?

— Спрашивает: «Ваш портфель, сэр?» — так небрежно, словно дамскую ручку целует. Я, конечно, подтвердил. «Не возражаете, если я его открою, сэр?» Говорю, открывайте, пожалуйста.

Рука Хью, державшая телефонную трубку, вспотела.

— Джим, там ровно ничего не было, кроме материалов дела Мэтсона, которые я должен был передать Батлеру!

— Да, там лежала папка с материалами, а в придачу пара белых хлопчатобумажных перчаток, одна из которых была вся в крови.

Снова перчатки.

Хью опять услышал, как Моника что-то сказала Джиму, на сей раз с холодным спокойствием.

Ну, решил он, ничего не поделаешь, естественно, она валит всю вину на брата. Хочет, чтобы Джим устроился, подыскал после свадьбы «приличный», по ее мнению, дом, скажем в Саннингдейле, стал бы членом «приличного» клуба, вступил бы в «приличный» гольф-клуб, где можно завести «полезные знакомства».

Ясное дело — женщина!

Перетрудившиеся мозги Хью заключали в кавычки слова, обозначавшие то, что он ненавидел и презирал не меньше, чем адвокат Патрик Батлер.

— Полезные знакомства, разрази меня гром! — выкрикнул однажды барристер в зале для членов клуба «Гаррик». — Если мужчина не может добиться успеха с помощью одних своих способностей, он его вообще не заслуживает!

С тех пор это высказывание стало девизом Хью Прентиса.

Впрочем, сейчас не время думать об этом. Надо думать только о кошмаре с перчатками и о трещавшей телефонной трубке.

— Джим, я ничего не знаю о тех самых белых хлопчатобумажных перчатках. Неужели ты мне не веришь? Даже не представляю, как они очутились у меня в портфеле!

Холодным тоном, которого Хью никогда раньше не слышал, Джим проговорил:

— Ну хватит. Этого я тебе не прощу. Я удрал из конторы, пока полиция не успела опомниться от изумления. Тебе превосходно известно, что убить Абу мог только ты.

— Да, — согласился Хью после паузы. — Похоже на то.

— Только ты оставался с ним наедине. Ты утверждал, будто, когда вышел из кабинета, он, живой, сидел на диване. Кто еще подтвердит этот факт? Кинжал твой. Ты завел разговор насчет комнаты, куда никто не мог проникнуть…

Хью отвел телефонную трубку от уха. Каждое тихо произнесенное слово пронзительно звенело в холодной столовой.

— Ты удрал. Ты подменил кейс. Ты…

— Бесполезно продолжать этот разговор. Мое предложение остается в силе.

— Ты согласен явиться с повинной и все рассказать?

— Согласен.

— Когда?

— Тут проблема. Я сейчас в доме Патрика Батлера, не знаю, где буду ночевать. Прошу об одном: дай мне двадцать четыре часа.

— Нет! — воскликнула Моника, видимо вырывая трубку у Джима.

— Даю! — крикнул Джим, борясь с ней. — Сутки я продержусь. — Голос дрогнул. — Слушай, старик, наверняка есть объяснение…

— Договорились, — оборвал его Хью, грохнув трубкой.

Он немного посидел, ни о чем не думая, глядя на телефонный аппарат и слушая тиканье часов на каминной полке. И вскочил на ноги из-за некоего реального физического ощущения. В дверях стояла Элен в выходном темно-синем платье, как бы раздумывая, надо ли ему знать, что именно она успела услышать. Ее розовые губы были приоткрыты, лицо бледное.