Джон Карр - Мои покойные жены

– Я начала это, – прошептала она. – Это моя вина. Но теперь я боюсь… – Берил повысила голос. – Я боюсь!.. Боюсь!..

Телеграмма гласила:

«ВЕРНУЛАСЬ ИЗ АМЕРИКИ ВЧЕРА ТЧК ПЫТАЛАСЬ ТЕБЕ ДОЗВОНИТЬСЯ НО ТЕБЯ НЕ БЫЛО ТЧК МОЖЕШЬ ПОЕХАТЬ СО МНОЙ В ОЛДБРИДЖ ЗАВТРА В ПЯТНИЦУ ПОЕЗДОМ В ЧАС ДНЯ С ЛИВЕРПУЛЬ-СТРИТ? СЛУЧИЛОСЬ НЕЧТО УЖАСНОЕ ТЧК БЕРИЛ».

Деннис Фостер обнаружил телеграмму в своем почтовом ящике, вернувшись домой вечером в четверг 4 октября.

Прошел почти месяц после того вечера в пабе. Отсутствие новостей, за исключением одного неприятного инцидента, все сильнее беспокоило Денниса. Он пытался справиться с этим, сосредоточившись на работе, которой хватало с избытком. Мистер Макинтош, старший партнер почтенной фирмы, основанной в 1741 году, приближался к преклонному возрасту.

Прочитав телеграмму Берил, Деннис сначала подумал, что не сумеет выполнить просьбу. Пятница обещала быть тяжелым днем. Его голова гудела от количества предстоящей работы. Но искуситель шептал ему, что у него есть два способных ассистента. Если он сможет распределить между ними работу к концу завтрашнего утра, то успеет на поезд в час.

Но хотя Деннис чудом поймал такси, он едва не опоздал на поезд и пробрался через барьер на вокзале Ливерпуль-стрит, прижимая к себе саквояж, когда состав уже тронулся.

Помчавшись по перрону, он увидел Берил, высовывающуюся из окна вагона первого класса и бешено размахивающую руками. Прибавив скорости, Деннис вскочил в вагон, захлопнул за собой дверь и остановился в коридоре, тяжело дыша и глядя на Берил. К его удивлению, вагон был почти пуст.

– Здравствуй, Берил, – переведя дух, заговорил Деннис.

– Привет, дорогой.

– Ты отлично выглядишь. Поездка была приятной?

– Да, спасибо. Я хорошо питалась, но еды было слишком много. И я купила кое-какую одежду.

– Надеюсь, премьера на Бродвее имела успех?

– Боюсь, что нет. Критики разнесли пьесу в пух и прах. Но я это предвидела, да и вообще это не имеет значения.

По правде говоря, Берил выглядела не так уж хорошо. Нарядный зеленый костюм оттенял бледное виноватое лицо. Прядки гладких мягких волос трепетали у щек в такт покачиванию вагона.

– Деннис, – снова заговорила Берил, глядя в окно коридора, – что происходило, пока меня не было?

– Понятия не имею. Я думал, ты знаешь.

– Ты виделся с Брюсом?

– Нет.

– Почему?

– Ну… я не хотел казаться любопытным.

– Ох, Деннис! – Она с упреком посмотрела на него. – Ведь Брюс твой друг. Едва ли ты показался бы ему любопытным… А мистера Мастерса ты видел?

– Один раз говорил с ним по телефону.

– Ну?

– Похоже, сэр… давай будем называть его Г. М., как все называют. Похоже, Г. М. дал Мастерсу строгое указание держаться подальше от Брюса. Но у Мастерса вскоре появился предлог позвонить Брюсу, как раз перед отъездом того из города, хотя полиции он по-прежнему ничего не сообщил. Помнишь тот вечер в развлекательном центре и пабе?

– Еще бы! Брюс так и не пришел обедать в «Айви». Я даже не смогла с ним попрощаться.

«Должно быть, обед получился невеселый», – подумал Деннис, но тут же отогнал эту мысль.

– Той же ночью, – продолжал он, – произошло ограбление машинописного бюро «Этель Уитмен и компания» на Бедфорд-стрит. Кто-то украл единственный экземпляр пьесы о Бьюли.

– Вот как? – странным тоном отозвалась Берил.

– Но Г. М. распорядился держать это в строгом секрете, так что в газеты ничего не попало, а все осведомленные, включая Брюса, обещали держать язык за зубами.

– Что сказал Брюс, когда услышал об этом?

– Смеялся и заявил, что это не имеет значения. Но послушай! Что ты хотела мне рассказать? Твоя телеграмма…

Послышался гудок локомотива. Берил открыла новую блестящую сумочку, достала скомканную записку и протянула Деннису. Это был отпечатанный в типографии бланк, заголовок сверху гласил: «Отель «Кожаный сапог», Сикрест, около Олдбриджа»; под ним стояла дата 27 сентября, и еще ниже шел текст, написанный торопливым размашистым почерком Брюса:

«Ангел!

Ты телеграфировала, что возвращаешься на «Королеве Елизавете» 4 или 5 октября. Если любишь меня, приезжай сюда как можно скорее. Не могу объяснить в письме, но у меня неприятности. Ты мне нужна.

Твой Брюс.

P. S. Надеюсь, ты хорошо провела время в Штатах. Прости, что не писал».

– Это его единственное письмо после моего отъезда, – сказала Берил, забирая записку. – Сэм Эндрюс – наш главный режиссер – говорит, что он не отвечает даже на деловые письма. Но дело в том, дорогой, что Брюс не из тех, кто паникует без причин.

– Это верно. Как ты думаешь, что произошло?

Берил, защелкнув сумочку, собиралась ответить, когда звук нового голоса заставил ее умолкнуть.

Они стояли в коридоре между двумя купе, двери которых были закрыты. Но стеклянная панель двери рядом с Берил слегка опустилась, позволяя слышать молодой и упрямый женский голос:

– Прости, папа. Мне все равно, что говоришь ты, мама или кто угодно в Олдбридже. Я думаю, что влюблена в него.

– Послушай, Дафни! Ты влюблена в мужчину, который может быть…

– Продолжай! Почему ты остановился? Кто кем может быть?

– Хорошо, дорогая, будем смотреть фактам в лицо. Который может быть убийцей!

Берил и Деннис обменялись испуганными взглядами. Несколько секунд они стояли неподвижно.

Потом Берил быстро заглянула в купе. Деннис тут же оттащил ее, грозя ей кулаком, однако успел при этом увидеть трех человек внутри.

В дальнем углу, лицом к локомотиву, сидела модно одетая женщина, немолодая, но еще привлекательная.

Рядом, повернувшись спиной к коридору, поместился мужчина с седеющими волосами.

Девушка стояла лицом к ним. Несмотря на пасмурный день, Деннис и Берил из коридора смогли четко ее рассмотреть.

Судя по всему, в обычных обстоятельствах девушка не отличалась разговорчивостью. Она была слишком покорной, слишком сдержанной, слишком хорошо воспитанной. Даже теперь, вынужденная обороняться, она опускала глаза и ее щеки заливала краска смущения. Только сильные эмоции могли заставить ее произносить эти слова. А эмоции в купе достигли опасной черты.

Деннис отодвинулся от двери, но мог слышать их голоса.

– Послушай, Дафни! – настаивал седеющий мужчина.

– Да, папа, я слушаю.

– Дафни Херберт! – шепнула Берил на ухо Деннису. – Я знала, что слышала это имя раньше!

– Твоя мать и я давно решили, Дафни, что, когда тебе придет время думать о… ну, о замужестве или о чем-то в таком роде, мы не станем препятствовать твоему выбору. Не так ли, Клара?

Женщина ответила приятным, но не свидетельствующим о высоком интеллекте голосом:

– Конечно, Джонатан. Но так глупо, что наша Дафни утверждает, будто она влюблена!

– Почему глупо? – воскликнула девушка.

– Не задавай нелепых вопросов, дорогая.

– Но почему это глупо? Разве ты не была влюблена в папу?

Когда английская семья начинает разговаривать так откровенно, можно держать пари, что они забылись, столкнувшись с чем-то по-настоящему серьезным.

– Да… очевидно.

– И ты не была с ним счастлива?

Последовала легкая пауза. Голос миссис Херберт смягчился.

– Очень счастлива! – Это был крик души, который не мог не тронуть слушателей. – Но это совсем другое дело, Дафни.

– Почему другое?

– Я была взрослой и… ну и так далее, а не глупой маленькой школьницей!

– Клара, дорогая моя, – мягко заметил мистер Джонатан Херберт, – было бы справедливым обращаться с Дафни как с взрослой, каковой она, в конце концов, и является.

– Спасибо, папа!

– Но я говорю не о возрасте Дафни, – продолжал он. – Ей уже двадцать четыре. Речь идет о мужчине, в которого она, по ее словам, влюблена. Если бы с ним было все в порядке, я бы не возражал против выбора Дафни. Мне все равно, выйдет ли она замуж за герцога, за мусорщика или за… за паршивого актеришку! Но вы сознаете, что этот тип может оказаться маньяком-убийцей, которого уже много лет разыскивает полиция?

– Значит, ты слышал эти злобные сплетни? – сдавленным голосом произнесла Дафни.

– А ты нет, дорогая моя?

– Я никак не могу понять, – сказала девушка, – каким образом начались эти ужасные разговоры.

– Но, дорогая, будь справедливой и благоразумной…

– Я и так справедлива и благоразумна!

Снова загудев, поезд нырнул в один из многочисленных туннелей, которые скрывали железную дорогу от пригородов.

Наступила темнота, заглушив даже гудок. Затем в каждом купе зажглись четыре яркие лампочки. Наблюдателям в коридоре больше незачем было заглядывать внутрь. При свете лампочек в черных окнах коридора на фоне проносящегося снаружи белого пара виднелись четкие отражения мистера Херберта, миссис Херберт и Дафни.

Будь Дафни Херберт более оживленной и менее робкой, ее можно было бы назвать по-настоящему красивой.